Кого ты выбрала, Принцесса?

— Привет, — сказала Наталья. — А я уезжаю на Мертвое море. Хорошо, что не разминулись. Зайди, возьми свой чемодан.

Она хотела спросить про Мишку, но подумала, что если Гера его разыскал, то скажет сам, а если не разыскал, то и не стоит лишний раз ему об этом напоминать.

— Сейчас зайду, только пропишусь, — кивнул Гера и сам улыбнулся тому, что назвал въезд в пятизвездочный отель «Принцесса» неподходящим словом "пропишусь".

Наталья была в белых шортах и белом топике, живот открыт — вполне приличная одежда для завтрака. Из ее лишних пяти кило три уж точно сгорели за последние полтора суток с Пашей. Гера смотрел на нее откровенно по-мужски, а не как журналист на ньюсмейкера. А потом сник, отвернулся и стал о чем-то спрашивать портье по-английски. Из этого Наталья сделала единственный вывод: в дорогу надо подкраситься, а то у нее на лице написано, чем она занималась эти полтора суток. Что там чувствовал Гера, ей было наплевать. В конце концов, она ему никаких авансов не давала.

Застилать постель в номере она поленилась. Эфиопка придет убираться и застелет. Надо было видеть, как смотрел на эту постель явившийся за своим чемоданом Гера. И как он смотрел на Пашу, который без стука, по-хозяйски, вошел в незапертую дверь, поигрывая ключами от взятой напрокат машины. И как Паша смотрел на чемодан в Гериной руке. Дальше косых взглядов дело у них не пошло, да Гера и не имел оснований ревновать Наталью: она ему никто и никем останется. Но было ясно, что журналист совсем по-другому представлял себе их встречу. Навоображал, наверное, небо в алмазах, а получилось — мордой по калориферу.

Машина вырвалась из Эйлата и летела по идеально ровному шоссе на север, удаляясь от Красного моря. Слева были красно-бурые выветрившиеся горы, справа — пустыня, и на горизонте опять горы, только горы слева были израильские, а горы справа — уже иорданские.

Наталья болтала обо всем, что попадалось на глаза, чтобы Паша разговорился и не заснул за рулем, но Паша только бурчал в ответ короткое «да» или «вижу». Потом спросил:

— Почему у тебя в номере был его чемодан?

Этот курс Наталья уже проходила в своей жизни, и нельзя сказать, что он ей понравился. Весь кошмар ситуации тут, девочки, в том, что как ему ни ответишь, все будет неправильно. Станешь рассказывать все подробно, он скажет: «Оправдываешься». Ответишь коротко — скажет: "Ты что-то скрываешь". И уж, конечно, упаси вас Господь говорить что-нибудь типа: "Я свободная женщина, то-се". Это и по сути неверно, пока ты едешь в его машине — свободные, вон, стоят у обочины и голосуют, — и мужчину оскорбляет чрезвычайно. Поэтому Наталья прикинула, сколько у нее с собой наличности, и мягко попросила Пашу остановиться.

Он остановился, ничего особенного не подозревая, хотя и надувшись сильнее прежнего, потому что вовсе не отвечать на вопросы заболевшего ревностью мужчины — самое гиблое дело. Паша не знал, что ответ у Натальи готов.

Она вышла из машины, швырнув бриллиантовое кольцо на сиденье, захлопнула за собой дверцу и с каменным лицом перешла на другую сторону шоссе.

Тут в сторону Эйлата прошло сразу несколько огромных серебристых трейлеров; надо было держать марку, и Наталья подняла руку. К счастью, никто ее не взял — у человека за рулем совсем не та психология, что у человека на обочине. Да и, наверное, просто опасно резко останавливать такую тяжелую машину, когда следом мчатся другие.

Трейлеры прошли, Паша развернулся, подъехал к Наталье и молча распахнул дверцу. Она села, тоже молча, и надела на палец подхваченное с сиденья кольцо.

— Там дальше будет заповедник, — разворачиваясь обратно к Мертвому морю, самым компанейским тоном сказал Паша. — Всякие страусы и даже какие-то хищники. Песчаные барсы, по-моему.

— Надо же, — удивилась Наталья. — И ты видел?

— Нет. Верблюдов видел.

"Когда это ты успел?" — завертелось на языке у Натальи, но спрашивать об этом она не стала, подумав, что вопрос тоже какой-то гаденький, а ответ на него может быть самый простой: Паша, выходит, уже бывал и в этой пустыне, и, понятно, в Эйлате. Вон как он быстро взял напрокат машину. Знал, где взять.

17

Мертвое море, девочки, никто не убивал. Оно само убьет любую рыбу и моментально превратит ее в селедку. Несколько тысяч лет из него испарялась вода, и получился горчайший рассол такой плотности, что, зайдя по грудь, чувствуешь, как всплываешь и ноги отрываются ото дна. Плавать в нем по-нормальному нельзя, потому что попа всплывает выше головы. Зато можно улечься хоть на спину, хоть на бок и не шевелиться. Вода тебя будет держать, словно толстая перина.

Соль лежит на берегах Мертвого моря, как льдины. Соль поднимается из него островами, как айсберги. Из этой соли и из грязей делают косметику. Первой начала, между прочим, Клеопатра.

Если вы не специально приехали лечиться, а просто хотите почувствовать себя Клеопатрой, накупите пакетиков-флакончиков в магазинчике на побережье — там вам объяснят, что зачем, — ступайте на пляж и намажьтесь. Загорать можно хоть целый день: испарения Мертвого моря задерживают ультрафиолет, и ваша кожа не обгорит. Это особенно важно, если она уже обгорела два дня назад.

Наталья погнала Пашу спать в машину, а сама пошла на платный пляж с душем. Без душа на Мертвом море засолишься моментально. Купальник она надела, конечно, старый, пожалев свой серебристый "Готтекс".

В море она долго не высидела. Вода была мылкая на ощупь и плотная. С рук она сбегала непрерывными струйками, как масло. Соль тут же начала въедаться во всякие натертые места, и Наталья пулей выскочила под душ. Хотя это только так говорится — пулей. Из такой воды не выскочишь пулей, из нее надо выбредать.

Блаженно ахая, Наталья стояла под грибком с душем и жалела, что здесь нет какой-нибудь загородки, чтобы можно было снять трусики и обмыться со всех сторон. Соль, впрочем, понемногу смылась через купальник, и Наталья почувствовала, что никогда еще не была такой чистой. Будто ее прокипятили.

Теперь настал черед грязи. Ее Наталья купила два больших картонных стакана, хотя, как потом оказалось, достаточно было и одного. Грязь была древняя. Еще людей не было на Земле, а эта грязь уже была, и вот Наталья сидела на топчане и мазалась ею для профилактики от всяких болезней, названия которых, разумеется, знала, и знала, что она ими не страдает. Все мазались, и она мазалась. Для того и погнала Пашу спать, чтобы он ее не видел намазанной. Ему там было неплохо: машина с кондиционером.

Жара стояла несусветная, песок обжигал ступни, воздух приятно пах йодом и неприятно — грязью. Грязью, впрочем, пахло от самой Натальи. Не надо было мазать под носом, а намазала — терпи. Наталья полила свой топчан водой, чтобы не так горячо было лежать, и блаженно вытянулась. Солнце хоть и пекло, но не зло. Оно так добро пекло, рязмягчая косточки. Как в бане.

Кажется, Наталья придремала, потому что раньше вокруг было полно разных нерусских людей, а потом как-то вдруг стало полно русских. Они все казались знакомыми, потому что переговаривались на знакомом языке, и Наталья, скорее всего, пропустила бы свою настоящую знакомую, если бы та не говорила безостановочно.