Коготь дракона. Сага лунных башен
Шрифт:
Патрокл мог лишь бессильно наблюдать, как преторианская гвардия уходит с площади, унося черный сундук с сокровищами Диомеда.
— Будь прокляты все чародеи и безумцы! Таких надо душить при рождении! Эй, рабы! Принесите мне флягу вина. Кажется, я болен.
— Эй, чернокнижник, вот твоя еда! — раздался над головой юноши дребезжащий голос.
Симон очнулся от глубокого обморока, когда капли полужидкой кашицы, которую лили в миску, попали ему в лицо. Он находился в маленьком сыром помещении, а над ним склонилось
— Что это за место? — спросил слабым голосом Симон.
— Подземная тюрьма в Сирсеи,— прокаркал горбун. Лицо его чудовищным образом кривилось при каждом слове. Вид его был отвратителен.— Солдаты притащили тебя еле живого. Ешь все, я буду кормить тебя только раз в день.
Симон попытался приподняться, но обнаружил, что прикован к полу. Тюремщик злорадно расхохотался и пнул его под ребра.
— Ишь чего захотел! Тут у меня не так привольно, как на поверхности. Жри лежа свою звериную похлебку, чернокнижник.
Юноша бросил свирепый взгляд на отвратительное лицо тюремщика. Как хотел бы он подняться и превратить это лицо в месиво! Нечесаные волосы горбуна грязными космами выбивались из-под засаленной шапки, свисая над низким обезьяньим лбом. Между космами по-звериному сверкали глаза, в грязно-желтой глубине которых полыхало безумие. Нижняя губа нависала над выпирающим подбородком, открывая ряд гнилых зубов. Одеждой тюремщику служили изодранные лохмотья и полоски кожи, кое-как сшитые вместе, подпоясанные грубой веревкой. На этом импровизированном поясе висело грубое железное кольцо со связкой ключей.
Урод хрипло рассмеялся, поймав полный ненависти взгляд Симона.
—– Да, чернокнижник, здесь тебе придется несладко,— проскрипел он с нескрываемым злорадством человека, ясно сознающего свое уродство,— существо, которое некогда было человеком, но мстя своим беззащитным жертвам, лишилось последних остатков души.— Видел я таких, как ты. Твой норов скоро будет сломлен. Наверное, ты сойдешь с ума. Я надеюсь, что это произойдет не слишком быстро и я успею всласть позабавиться.
Он снова засмеялся демоническим хохотом, потом резко наклонился и плюнул Симону в лицо. Юноша рванулся, чтобы добраться до горбуна, но его тщетная попытка вызвала приступ нового веселья у тюремщика. Напоследок лягнув узника, горбун вышел из каменного мешка. Окованная железом дверь с лязгом захлопнулась, и Симон остался в кромешной тьме.
Сколько времени он пролежал в сырой норе, можно было только догадываться. Ему казалось, что прошло много часов. Несколько раз во тьме до него доносился раскатистый хохот тюремщика, который мучил других пленников. Крики и мольбы о помощи, раздававшиеся из соседних камер, заставляли Симона скрежетать зубами от бессильной ярости.
Но вот в коридоре послышался звук тяжелых шагов, и маг вынырнул из забытья. В замке лязгнул ключ, заскрипели петли. Когда глаза Симона привыкли к свету факела, он увидел трех человек, вошедших в его темницу. Один из них был его тюремщик, второй — мускулистый гигант, одежда которого состояла лишь из набедренной повязки, третий же, одетый в добротную голубую тунику, был некто иной, как императорский племянник.
— Привет тебе, мерзавец,—
оскалился Гаиус.— Как тебе твои новые покои? Не тесно, не беспокоят ли крысы или еще кто? Нет, не надо церемоний, можешь не вставать. Наш визит неофициален и краток.Симон мрачно взглянул на него с пола, но ничего не сказал.
— Не стоит испепелять меня взглядом,— продолжил Гаиус, наклоняясь над юношей.— В ка-ком-то смысле я твой благодетель. Дядюшка Тиберий — старик злопамятный. Он приказал казнить тебя, а я оставил в живых.
— Что тебе нужно от меня?
Гаиус повернулся к горбуну.
— Оставь нас,— приказал он.
Шаркая ногами, тюремщик с явной неохотой удалился. Симон взглянул на спутника Гаи-уса.
— Не обращай на нас внимания, Макробиус,— приказал племянник императора, потом вновь обратился к узнику.— Он мой телохранитель, вольноотпущенный гладиатор. Наблюдая сегодня, как ты расправлялся с преторианцами, я предположил, что и тебе случалось бывать на арене.
— Я знаю, как обращаться с мечом,— сказал Симон.— Два года я проливал свою и чужую кровь на потеху римского плебса.
— Тогда мне ясно, почему ты уцелел в этом бою. Ты двигаешься быстро, как дикий кот. Бывший гладиатор. Но первого преторианца ты убил несколько необычным способом. Я говорю о твоем змеином посохе. На арене тебя этому обучить не могли.
— Жрецы Пта часто использовали в своих ритуалах змей. Я же был служителем в одном из их храмов.
— Скорее всего, в храме ты очутился после бегства из гладиаторской школы. Плевать. Это жрецы рассказали тебе о кольце Сета?
— А что тебе до этого?
— Я не насмехаюсь над твоим плачевным положением, Симон Гитта,— сказал Гаиус, наклоняясь вперед. Странные огоньки сверкали на самом дне его глубоко запавших глаз.— Тиберий сделал вид, что ему плевать на магическую силу кольца. Но старик еще не выжил полностью из ума. Ты знаешь, что император болен?
— Нет.
— Болезнь приключилась с ним вскоре после того, как он покинул торги. Лекари говорят, что в этом нет ничего страшного, но я чувствую скорую смерть Тиберия. И виновато кольцо.
— Чего же ты ждешь от меня, племянник полумертвого владыки?
— Власть, которую дает кольцо. Тиберий назначил меня своим преемником; когда он умрет, я буду править Римом. У всякого императора множество врагов. Разумно распоряжаясь кольцом, можно будет не бояться заговорщиков и мятежников. Враги мои будут умирать от когтей демонов. Власть моя будет непоколебима, словно Везувий.
— Ныне нет правителя, что смог бы носить кольцо Сета,— возразил Симон.— Как только ты наденешь его, ты умрешь.
— Вот поэтому я и намерен обратиться к твоим услугам, Симон-маг. Расскажи мне, как освободить кольцо от проклятия.
— Не знаю, возможно ли избавиться от проклятья,— сказал Симон.— Я даже не знаю и десятой доли всех возможностей кольца.
— Свобода и золото в уплату за знание, Симон. Думай, но думай быстро. Если снимешь заклятие, я оставлю тебя у трона в качестве личного лекаря.
Симон хрипло рассмеялся:
— Твоим придворным шутом? Только не я! Кроме того, ты не выполнишь своего обещания. Властители Рима лживы и коварны. Такими уж вы рождаетесь.