Кока-гола компани
Шрифт:
— Вввосссь…
— Сегодня утром?
— Ннммугу…
— В час дня? Так ведь это уже сейчас …а скажи тогда, где? Где совещание-то будет?
— у ПпаапыАХсс…
— Черт… ну… вот уж черт бы подрал… ну ладно. А ты-то сам где, Спидо?
— ФФССсопле…
— А, ну тогда с тобой все хокей. За три четверти часа уложишься?
— Ннммугу…
— Ну и отлично. Тогда до скорого, Спидо. Спасибо за звонок.
(Щелк)
Спидо неверными шагами бредет назад к Хольгеру, и ему кажется, что в его стакане пива меньше, чем было, когда он уходил звонить. Взглянув на стакан Хольгера, он видит, что тот пуст. «БббблляЯ», говорит Спидо, и пытается донести до Хольгера мысль, что ему приходится придерживаться определенных бюджетных рамок, пусть ему и записывают пиво на счет проекта. Но среди того немногого, что знает Хольгер, числится факт, что Спидо никогда ни на кого не поднимет руки. И потому заплетающуюся речь Спидо, которая должна выражать протест или угрозу, он воспринимает с безмятежным спокойствием.
ТЕМ ЖЕ ДНЕМ, 12.45
(С точки зрения Айзенманна)
Бегу дальше. Гнались бы за мной полиция, власти, да кто угодно из контрольных органов, я бы уж давно остановился. Меня бы тогда бросили на землю и грубо надели мне наручники. Может быть, злобно прошипели бы что-нибудь мне в ухо. Но вот сейчас ситуация совсем другая, и меня жалко ну просто до чертиков. Я не могу прекратить бег, что бы ни случилось. В груди невероятная боль. Челюсть отвисла и болтается, при каждом шаге зубы стукаются друг об друга, я чувствую, как сотрясается кожа на лице каждый раз, как нога отталкивается от земли. Кажется, у меня
ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ БЛЯДЕЙ:
2 пары сапог выше колена, оливковое масло, воск для удаления волос, мазь от геморроя, трусики танга — резиновые, шелковые, а также в тонкую сеточку — самых разнообразных цветов и размеров.
Ко ААОО:
5 литров самогона, 1 упаковка Пэлл-Мэлл.
ЕБУНТ:
10 дисков ДВД, 1 партия кассет для копирования, 3 кабеля Scart, мыло, полотенца, фрукты из пластика, бумага для струйного принтера, 2 кольцевых скоросшивателя, пластиковые кармашки, трусики танга по 3 штуки в упаковке, костюм Деда Мороза.
РИТМЕЕСТЕР:
Продукты по списку, паркеровские чернила, аспирин, рыбий жир в капсулах, 2 упаковки Мальборо. Забрать у него отчет по ЕБУНТ.
СИМПЕЛЬ/КОНВЕНЦИЯ-ПОТЕНЦИЯ:
Получить у Симпеля пять купюр симпелевой валюты: взять снега и ускорителя на все пять купюр; снег доставить Типтопу/Каско к рабочему совещанию. Ускоритель доставить Симпелю. Отчет о покупке снега/ускорителя доставить Симпелю. Татуировальная игла, черная и красная краска для татуировок, медицинские перчатки, красное вино.
Вот я и занимаюсь как раз выполнением последнего пункта в списке. На пять ассигнаций симпелевой валюты я купил снега, и теперь за мной по пятам гонятся два черных, как смоль, гонца-негра. На вид они показались мне не такими уж шустрыми. Поглядывал на них, пока мы проворачивали сделку. Глаза красно-желтые, зубы плохие и т. д., но мне следовало учесть, что это же негры. И уж если негры что и умеют, независимо от того, сколько миллиграммов всякой всячины прокачивается у них через сосуды, и несмотря на красно-желтые глаза и испорченные зубы и черта в ступе, так это бегать. И похоже, черт меня подери, сколько зимних ночей они здесь ни торчат, их ничто не берет. Сделку мы провернули спорыми пальчиками на уровне бедер. Им достались купюры, мне — снег. Крепко зажав ладонью мешочек, засунутый в карман куртки, я удалялся от них со скоростью, граничащей с подозрительной, в те первые 10–15 секунд, которые потребовались им, чтобы параноидально поозираться, по-негритянски мелко потоптаться на месте и, развернув купюры, узреть надпись на симпелевой валюте: Не много ты на это купишь дури, ПИЗДЮК! И вот пока они, раззявя варежку и не веря своим глазам, поднимали взгляд от бумажек, я и бросился бежать. Негритосы за мной, как звери дикие. Они сорвались с места, практически не дав себе времени поразмыслить; они дунули за мной на автопилоте. Но вот свое преимущество, соответствующее 10–15 секундам ходу, я по-прежнему сохраняю. С тех пор, как мы стартовали, гонцы не приотстали ни на один гребаный метр. Я слежу за статус кво, через равные промежутки истерически откидывая голову назад, чтобы увидеть, как они за мной стрекочут. У обоих при каждом шаге затылок так и дергается, шустро и азартно. Они несутся, откинувшись телом назад, и не сводят с меня глаз. Они стремительно продвигаются вперед, но относительно друг друга мы находимся в состоянии покоя. У одного из них вертикально вверх от макушки торчат жесткие дреды. На другом яркие крутые кеды на воздушке. На мне моя лучшая беговая экипировка. Спортивные штаны и новые найковские кроссовки. Моя беговая униформа, с одной стороны, — своего рода камуфляж. Новые беговые кроссовки и спортивные штаны в общем и целом вполне годятся как камуфляж для проворачивания наркоделишек. С другой стороны, эта экипировка чисто практически помогает мне, когда я вынужденно осуществляю неизбежный спринт-после-сделки. Как правило, бежать мне приходится неблизкий конец, пока не отстанут, на чем свет костеря меня, попадавшиеся мне всегда до этого раза белые как мел барыги в поганой физической форме. Никто не ругается громче и жалобнее вопя, чем наркоманы, теряющие свою дрянь. Придется мне теперь от ниггеров держаться подальше.
У меня один только выход, проскочить в Самую среднюю школу с южной стороны, обогнуть физкультурный зал сзади и дальше рвануть по улице Эйбльсгате до того места, где Соммервейен разветвляется на улицы Эйбльсгате и Глесоэнгате. Эйбльсгате слегка изогнута, так что если держаться как можно ближе к стенам по левую руку, я скроюсь за фасадами домов прежде, чем черномазые выскочат из северовосточных ворот школы за физкультурным залом. Это значит, что, оказавшись позади физкультурного зала, я должен прибавить скорости, если только получится, потому что длина участка Соммервейен, идущего мимо спортивного здания, составляет по меньшей мере 40 метров. Смысл в том, чтобы свернуть за угол на пути к Эйбльсгате прежде, чем они увидят, побежал ли я вверх по Эйбль, или вниз по Глесоэн. Если мне это удастся, я своей цели достиг. Тогда я без проблем доберусь до дома 16, где можно проскочить двором (захлопнув за собой дверь; в обязанности Каско и Типтопа входит налепить на нее записку Не запирать! Доставка товара! и проследить, чтобы дверь оставалась незапертой; в доме живут в основном пенсионеры, так что если я захлопну дверной замок, вероятность того, что кто-нибудь откроет двум запыхавшимся желтозубым неграм, относительно невелика). Оттуда всего пара сотен метров до папы Ханса и Сони. Такой большой крюк, вместо того, чтобы дунуть напрямую по Тобиас Смидтсвей от Иснесгате, я делаю потому что мне нужно оторваться от негров, прежде чем бежать куда-нибудь еще.
Мы приближаемся к школе. Расстояние между мной и этой парочкой остается всё тем же. Я слышу, как один из них стонущим голосом отдает другому какую-то команду, но не слышу, какую. Я вбегаю на территорию школы через южные ворота. Разумеется, в школе перемена. Иначе и быть не могло. Гонка за дурью среди первоклашек. Через классики и отпечатки мячиков на асфальте. Миновав уже больше половины школьного двора, я с ужасом вижу, что один из них, мужик с дредами, продолжает бежать по Рихтервейен, в то время как второй вбегает в ворота школы следом за мной. Или они меня раскусили, или хорошо знают эти места. Этот неожиданный маневр в корне подрывает мой план. Что теперь толку от того, что улицы Эйбль и Глесоэн то сходятся, то расходятся. Черт бы драл Симпеля черт бы драл Симпеля черт бы драл Симпеля думаю я. С каждым вдохом я испускаю какие-то звуки. Вроде как мычу. Малыши невнимательны, так что я наступаю на одних, опрокидываю других, за мной тянется след из детского плача и кровящих носов. Малышня жалобно плачет и барахтается в слякоти. Я ни на секунду не позволяю себе думать о них. При каждом столкновении и от меня, и от них разлетаются брызгами слюни. Пора поменять курс. Здание школы. Я с громким топотом подлетаю прямо к северному входу. Судорожно дергаю дверь одной рукой, а другой придерживаю. Когда дверь с грохотом ударяется о стену снаружи, я уже далеко от нее в крытом линолеумом коридоре. Он пуст (в перемену дети должны выходить во двор). В конце коридора вижу какую-то фигурку. Это Лониль. Он мазюкает стену фломастером. Я не говорю ему «привет». Да и он не поднимает глаз, когда я пролетаю мимо. Прежде чем вывалиться из южного входа на Рихтер, я успеваю обернуться и увидеть, что в то же мгновение на другом конце коридора появляется негр с кедами. Я снова выбегаю на школьный двор. Вижу, как с противоположной стороны в северо-восточные ворота школы, напротив физкультурного зала, забегает негр с дредами. Как я и думал, он прибежал по Соммервейен, на которой я собирался скрыться. Я снова меняю направление движения и выскакиваю через южные ворота на Рихтер. Дредо-негр тормозит, дергается, решая, не повернуть ли ему назад и опять выскочить на Соммер, но продолжает путь через двор. Я выигрываю несколько метров. Южная входная дверь с грохотом захлопывается за выбегающим из
здания кедо-негром. Когда я сворачиваю на Глесоен за рыбной лавкой, он бежит в 10 метрах впереди негра с дредами. Я зигзагом пересекаю Глесоэн и несусь вдоль Эйбльсгате. Рыбная лавка закрывает неграм обзор, но уж, конечно, не бог весть какая сложная задача понять, что я побежал по Эйбль. Я уверен, что они свернули на эту улицу следом за мной. Мы друг друга не видим, потому что улица изгибается по плавной дуге в 180° против часовой стрелки. Я стараюсь держаться поближе к изгибу стен. Улица Эйбльсгате идет в горку, так что бегу я невероятно медленно, должно быть, и черномазым тоже приходится туго. То малое противодействие, которое оказывает подъем, невыносимо. В какие-то мгновения кажется, что я стою на месте. Я думаю о доме 16. Пускаю слюни. Такое впечатление, что сердце вот-вот остановится. Ни один мой орган больше не в состоянии работать. Дотягиваю до дома 16. Ворота заперты. Я вяло дергаю за ручку. Голова свешивается. С нижней губы стекает водянистая слюна. Я реву ТВОЮЮЮЮЮ МАААААТЬ КАААААСКОО! Я еще раз дергаю ворота, наваливаюсь на них и пихаю изо всех сил, на какие еще способен, поскальзываюсь в жидкой грязи и валюсь лицом вперед, проехавшись мордой по деревянной обшивке двери. Я обеими руками хватаюсь за дверную ручку и повисаю, образуя дугу между дверью и тротуаром. Слышу, как сердце колотится в висках быстрее, чем я в состоянии сосчитать, оно не столько колотится, сколько грохочет, БАМБАМБАМБАМБАМ. Я думаю: сейчас все равно умру, и тогда один черт, как. Но, откинув голову влево и увидев, как подтягиваются сюда, волоча ноги вверх по склону, Кеды и Дреды, я слышу, что в замке изнутри раздается скрежет. Замок срабатывает, дверь распахивается внутрь. Я пытаюсь выпрямиться, подтягиваясь на руках. Безумным взором я уже прозреваю спасение, но открывший дверь пенсионер отшатывается, наваливается на дверь и пытается ее прижать, суетясь и истерически озираясь, как обычно делают старики, когда у них стресс. Ненавижу старичьё. К счастью, силенок у хрыча немного. Как только мне удается упереться правой ногой в землю, я без труда отодвигаю дверь и за шарф вытаскиваю старикана на улицу. Шарф натягивается, из его глотки вырывается хриплое крякание. Не знаю, плюхнулся ли он мордой вниз, или что там с ним произошло, потому что я захлопываю дверь и секундой позже всем телом ощущаю два глухо ухающих толчка, это налетели на дверь Кеды и Дреды. Они рычат и еще несколько раз кидаются на дверь. Я едва держусь на ногах, пускаю слюни, привалившись к стене, постанываю и смотрю на дверь, не надеясь, что она выдержит. Но она выдерживает. В подворотне темно, каждый раз, как они наваливаются на дверь, в щели под дверью блестит полоска дневного света. Но вот голос у негров меняется, они больше не рычат по-туземному, а начинают на ломаном норвежском отдавать команды. Они пытаются заставить пенсионера отпереть дверь. Я откатываюсь от стены и, спотыкаясь, вваливаюсь во внутренний двор. Руки и ноги у меня занемели. Оказавшись на улице Яка Коззерога, по другую сторону двора, я через плечо вижу, что трио перед домом 16 еще не удалось отпереть двери. До меня доносятся рычание, хрипы и глухие удары. Папа Ханс и Соня живут в доме 64 по улице Соммергатен, в 50 метрах отсюда. Я не отпускаю кнопку домофона, пока там не раздается раздраженный голос Симпеля. Я со стоном называю свое имя, дверь делает бзззз, и я вваливаюсь в парадную.У КАСКО НЕЗАДОЛГО ДО РАБОЧЕГО СОВЕЩАНИЯ
Каско, предвидящий грядущие на рабочем совещании (в 13 часов) неприятности, ловит себя на том, что, выслушав информацию о времени и месте, которую заплетающимся языком промямлил Спидо, пару раз коротко вздыхает. Каско вспоминает эпизод на съемках КОКА-ГОЛА и пытается выстроить в определенной последовательности аргументы в свою защиту и в доказательство вины Типтопа: 1. Это Типтоп подстроил. 2. У меня есть доказательства. 3. У ЕБУНТ есть три разных видеозаписи этого. 4. Это все видели режиссер, продюсер и два оператора. 5. (Если всплывет история с визуальным контактом). То, что мы смотрели в глаза друг другу, нельзя считать фактором, способствовавшим произошедшей неприятности. 6. Я не гомосексуалист. 7. Как только я осознал, что происходит, я постарался высвободиться из орального захвата Типтопа. 8. Я потом чувствовал себя нехорошо (ложь). 9. Я этого никоим образом не планировал. 10. Даже если бы такое и было в планах, я бы никогда не посмел ничего подобного сотворить на глазах у своего отца. 11. На мой взгляд, достойно сожаления, что такой эпизод имел место, и я совершенно согласен с тем, что Типтоп ни в коем случае не должен был такого допустить. Каско быстро соглашается сам с собой в том, что, имея на руках такие козыри, сможет полностью очистить свое имя.
То, что они две недели тому назад снимали, было самой последней сценой в КОКА-ГОЛА КАМПАНИ. Сцены снимают в хронологическом порядке, чтобы облегчить работу не слишком одаренному, но работающему над несколькими проектами сразу режиссеру-Петеру, он занимается еще и монтажом видео. Поскольку Эр-Петер не обращался к Каско, тот полагает, что сырого материала для монтажа у них достаточно, хотя съемка и была остановлена после того, как Типтоп эякулировал мимо лица Горации.
Более странно то, что, с тех самых пор, как папа Ханс встал и покинул съемочную площадку, он не давал о себе знать. Так же странно и то, что он, судя по всему, ничего не сказал Симпелю. И Соне тоже. Каско довольно много думал об этом в последнее время, и в конце концов теперь, когда ему сообщили о заседании, пришел к мнению, что папа Ханс совершенно сознательно придерживает сочные детали, специально для того, чтобы со злорадством обсосать их на итоговом заседании. Ничто не сравнится с любовью папы Ханса к неловким ситуациям. А на этот раз он, очевидно, сам себя превзошел. Каско представляет себе, как он с наслаждением вспоминает в подробностях эти постыдные моменты, приберегает их в качестве рождественских подарков на Сочельник.
Каско набрасывает на себя одежду и торопится на улицу, но, захлопнув дверь, вспоминает, что забыл посмотреться в зеркало, потому торопится назад и смотрится в зеркало. И вот пока он стоит и смотрится в зеркало, он вдруг вспоминает о двери в дом 16 по улице Эйбльсгате, которую они с Типтопом должны оставлять открытой для Айзенманна перед каждым совещанием.
— А, черт, говорит себе Каско, резко мотнув головой.
— Айзенманн! Черт! Дьявол!
Что теперь поделаешь, теперь об этой двери можно забыть. Чтобы использовать последний шанс вовремя явиться на заседание, ему нужно бежать прямиком туда. Каско надеется, что задание выполнит Типтоп, но сомневается в этом. Чертов Типтоп.
У СИМПЕЛЯ ЧУТЬ РАНЬШЕ В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ
Симпель сидит, не шевелясь. Он готовится к рабочему совещанию. Как абрис, если смотреть на него сзади с расстояния метров так в 4–5, то есть от входной двери на противоположной стороне комнаты, он выглядит вполне ничего. Спиной к смотрящему склонившийся над письменным столом перед окном. Бледное предполуденное солнце обрисовывает его силуэт. Симпель расположил письменный стол перед одним из до крайности малочисленных окон в своей типовой квартирке каким-то сентиментальным, не сказать китчевым манером. (Это даже и не стол, а парта или небольшая конторка, но без ящичков и стенок, которые всегда пристраивают к ножкам конторки с трех из четырех сторон; ведь та часть ног, что оказывается под столом, всегда выглядит жалко и убого — распрощайся с учительским авторитетом, если сидишь перед полным школьным классом, свивая под конторкой ноги, выставив напоказ икры, задрипанные носки и гениталии, сплюснутые между ляжками, брюками и стулом.) Окно перед письменным столом Симпеля обращено на юг. Симпелю нравится, что послеполуденное солнце светит ему на стол, просвечивает через стакан с водой, падает на бумаги под острым углом, так что табачная труха и крошки отбрасывают длинные тени, он любит там сидеть и просто слегка ворошить свои бумаги, прислушиваясь к шуршанию и шелесту того-другого листка, приподнятого со стола и вновь положенного на него. Он пишет предложение, опустив голову так низко к бумаге, что подбородок едва не касается поверхности стола. Он смотрит, как влажные паркеровские чернила из авторучки беззвучно ложатся на лист, неглубоко проникая между волоконцами бумаги. Он думает о том, что чернила и бумага — это непревзойденное сочетание. И еще он думает, что это сочетание становится еще более непревзойденным, когда исписанная чернилами бумага лежит на деревянном столе, стоящем между окном, через которое проникает послеполуденный свет, и деревянным стулом, который поскрипывает, когда ваш покорный слуга, сидя на нем, выпрямляет спину или меняет положение ног. От китчевого представления о себе самом, сидящем за письменным столом, ему, очевидно, никогда не отделаться. Сама мысль о том, чтобы усесться за столом у себя дома и выжимать из себя рассуждения о всякой хреновине, должна была бы, по всему судя, быть ему глубоко отвратительна. Есть что-то до предела тошнотворное в том, чтобы вот так сидеть и самого себя опылять собственными идеями и мыслями, да к тому же еще и чувствами, и то, что Симпелю не претит вот так рассесться после осуществления таких, например, акций, как ФИЛОГНИЛО! или ДНЕВНИЧОК В НУЖНИЧОК! свидетельствует о серьезном изъяне в его самовосприятии.