Кокардас и Паспуаль

Принц и в самом деле был изумлен отвагой фактотума, который без опаски обращался к обоим мастерам и, осыпая их льстивыми похвалами, старался разговорить. Паспуаль, зная о болтливости и тщеславии своего друга, толкал его под столом ногой, призывая к осторожности, ибо природная подозрительность заставляла нормандца не доверять даже чужестранцам. Он много раз убеждался, что предпочтительнее держать язык за зубами, даже имея дело с самыми безобидными на вид людьми. И ему приходилось быть бдительным за двоих, не давая гасконцу выболтать то, о чем не следовало говорить.

Благодаря клятве, произнесенной над клинком Петронильи, у него появилось средство влиять на друга. Было условлено, что Кокардас не раскроет рта, если заметит, как Паспуаль указывает на эфес шпаги. К несчастью, брат Амабль не мог предвидеть, что встретит Сидализу; толстая танцовщица поглотила все внимание нормандца, так что его благородный друг остался без присмотра.

Правда, до сих пор болтливый гасконец еще не совершил непоправимого промаха. Пейроль почувствовал, что надо воспользоваться случаем, и решил рискнуть в надежде, что с помощью прямых вопросов ему удастся узнать о судьбе горбуна. Подгадав момент, когда нормандец, забывший обо всем на свете, обвил руками пухлую талию Сидализы, интендант осведомился с невинным видом:

– Лагардер? А кто это такой?

– Дьявольщина! Граф Анри де Лагардер! Лучший клинок Вселенной… А уж за ним идем мы с лысеньким! Мы следовали за графом повсюду и везде одерживали победы.

– Отчего же вы расстались? Неужели бедного графа убили?

– Дьявол меня разрази! Таких, как он, убить нельзя!

– Тогда где же он?

Кокардас покосился на друга: рука нормандца лежала на эфесе шпаги. Сам брат Амабль и ответил лжеторговцу:

– Он путешествует по свету… Мы тоже хотели бы знать, где он и что с ним.

Пейроль понял, что толку от мастеров не добиться: либо они действительно не имели вестей о Лагардере, либо заранее сговорились не выдавать этой тайны никому.

Между тем баронесса де Лонпре, услышав имя Лагардера, быстро наклонилась вперед, чтобы увидеть, кто его произнес. Внезапно с глаз ее спала пелена: она вспомнила, что видела смутно знакомых ей бретеров в Неверском дворце.

Одновременно и Кокардас узнал ее. Гасконец отвесил почтительный поклон подруге доньи Крус и мадемуазель де Невер. Возможно, это не привлекло бы внимания голландских торговцев, ибо до сих пор все выглядело чрезвычайно естественным, но тут Жан-Мари, обладавший настоящим талантом совать нос в чужие дела и подавать реплики невпопад, громко произнес, толкнув локтем брата Амабля:

– Бьюсь об заклад, это она ходит каждый день к мадемуазель Авроре!

Мало кто из присутствующих обратил внимания на эти слова, которые были чреваты самыми серьезными последствиями.

Филипп Мантуанский сразу осознал заключенные в них возможности, хотя даже Пейроль пропустил замечание Берришона мимо ушей. Принц повернулся к баронессе и пристально взглянул на нее, зная, что в гриме она не сможет его узнать. Теперь ему хотелось бы, что бы все остальные ушли, ибо значение для него имела только ближайшая подруга мадемуазель де Невер – именно с ней он желал бы переговорить.

Нивель сразу же заметила внимание, оказанное знатной красавице, н ощутила жгучую ревность, а потому удвоила усилия, чтобы не упустить из рук своего голландца.

– У вас очень красивый перстень, сударь, – промолвила она, томно взглянув на псевдоторговца. – Позвольте мне рассмотреть его поближе.

С этими словами танцовщица взяла принца за руку и поднесла ее почти к самым глазам. Камень был совсем маленьким; некогда Гонзага приказал вставить его в оправу с секретом, о котором, как ему казалось, он не рассказывал никому и никогда.

– Это кольцо не такое уж дорогое, – произнес он, стремясь несколько умерить восторги своей соседки. – Есть гораздо более ценные камни.

– Тогда подарите его мне, – промурлыкала Нивель, ластясь к принцу и искательно заглядывая ему в глаза.

Гонзага нахмурил брови.

– Мне жаль, что не могу выполнить вашу просьбу, – сказал он сухо, – но перстень этот связан неразрывными узами с моей судьбой и никому подарен быть не может.

– Я сохранила бы его на память о вас до конца дней, – разочарованно протянула Нивель, смирившись с поражением, – но раз он имеет для вас такое значение, я на него не посягну.

Хотя Филипп Мантуанский лишился богатства, он оставался знатным вельможей и сохранил свои привычки родовитого принца.

Сняв с пальца другой, гораздо более красивый перстень, он протянул кольцо алчной куртизанке со словами:

– Примите от меня в дар вот это. Для вас такой камень будет стоить дороже, чем для меня.

Восхищенная Нивель расцвела улыбкой, а на лицах прочих танцовщиц появилось завистливое выражение. Между тем близился час вечернего представления, и дамы с явной неохотой стали подниматься со своих мест, а вслед за ними встали и Кокардас с Паспуалем.

Гонзага кинул на стол горсть золотых монет и сказал, пресекая жестом возможные возражения:

– Позвольте мне! Ни женщинам, ни солдатам никогда не приходилось платить в моем присутствии. Прощайте, милые дамы, и вы, господа, большое спасибо за внимание, которое вы нам оказали. Возможно, мы еще долго будем вспоминать сегодняшнюю встречу.

– Мы остаемся здесь? – шепотом осведомился интендант, который собирался продолжить беседу с мастерами фехтования на улице.

– Сиди на месте, – ответил Гонзага.

Мадемуазель Дорбиньи не получила никакого подарка от Пейроля. Нивель также не добилась того, чего хотела, и с порога еще раз взглянула с сожалением на ускользающую добычу. Распрощавшись с танцовщицами, мастера двинулись в одну сторону, а веселые прелестницы в другую, так что в кабачке стало пустынно и тихо.

Гонзага повернулся к Лиане де Лонпре и с изумлением увидел, что та смертельно побледнела. Взгляды их встретились и скрестились, словно два клинка: во взоре баронессы читался тревожный вопрос; в глазах принца – подозрение и угроза. Пейроль смотрел на обоих, но ничего не мог понять в этом немом разговоре. Наконец мадам де Лонпре наклонилась к принцу и произнесла еле слышно:

– Мне нужно вам кое-что сказать наедине.

Гонзага, притворяясь удивленным, ответил так же тихо:

– Вы, наверное, ошиблись, мадам… Мне не знакомо ваше лицо.

Он ясно видел, что узнан, однако хотел получить подтверждение от самой Лианы. Она наклонилась к нему еще ближе и повторила:

– Филипп Мантуанский, я хочу видеть тебя наедине.

– Имя, которое вы назвали, еще раз доказывает, что вы ошиблись. Отчего вы решили, что я тот человек, которого вы будто бы узнали во мне?