Кокон

– А вот почему аквалангисты, когда погружаются, берут с собой еще и трубку от маски? От нее же на глубине никакой пользы.

– А я почем знаю? – пожал плечами Тошка, и Аля вычеркнула из мысленного списка еще одну гипотезу.

Значит, парусник. Это ничего, это даже романтично.

Однако Тошкина задумка, перед которой действительно пасовала ограниченная женская фантазия, оказалась менее романтичной и гораздо более рискованной. Аля поняла это уже на этапе посадки в поезд, когда наблюдала, как пара суетливых, веселых и голосистых мужичков, вызвавших у нее смутное и обманчивое ощущение узнавания, пыталась с пыхтением и прибаутками загрузить в вагон что-то объемное в огромном брезентовом чехле.

– Это у вас палатка? – поинтересовалась она.

– Нет, байдарка, – ответил тот, что пятился по проходу впереди ноши.

– А, монолитный каркас, – с видом знатока небрежно обронила Аля.

– Да Господь с вами, разборная, конечно. Монолитную пришлось бы на крыше везти.

– Мы не спортсмены, мы туристы, – с широкой улыбкой добавил тот, который двигался сзади. Он был помоложе и выражение его лица еще угадывалось под рыжеватой пушистой порослью.

– А юбки… – не сдавалась Аля, хотя уже начинала чувствовать себя несколько не в своей тарелке, если не сказать, в чужой миске. – Все взяли юбки?

– А у нас одна на двоих. Двухместная, – не понять, то ли пошутил, то ли всерьез ответил молодой. А старший спросил:

– А вы, наверное, супруга Антона?

И снова этот взгляд, блестящее над клочковатым – как дуло двустволки, торчащей из кустов, где притаился охотник.

– Так точно, – вздохнула Аля. Сразу после разоблачения интерес к продолжению беседы пошел на убыль.

Отличие этой поездки от той, трехгодичной давности, настолько бросалось глаза, что Аля с иронией назвала бы его вопиющим. Вместо портвейна «Три семерки» пили «Агдам» и «Букет Молдавии», вместо яблок в огромных количествах поглощали сушки, хрустеть которыми получалось уже не так звонко и безопасно для зубов. «Это из стратегических запасов», – со значением сказал сосед постарше. Неизменными остались только: само купе, четыре полки, квадратный столик, подозрительные матрасы, раздражающее бренчание ложки о край стакана и, разумеется, дорожные песни под гитару на слова и музыку живого (тогда еще) классика.

«Греб до умопомраченья,Правил против ли теченья,На стремнину ли…» —

надрывались на весь вагон три луженые глотки, которым так не хватало облагораживающего участия чистого женского голоска.

Но Аля манкировала обязанностями купейной примы. Во-первых, ей не нравилась песня про две судьбы, во-вторых, вся ситуация в целом. Раз теперешний выезд начинается так похоже на предыдущий, размышляла она, то где гарантия, что он не закончится так же плачевно? Но, может быть, на этот раз ей с мужем хотя бы не придется с позором разворачиваться после первой же промежуточной стоянки?

Ее опасения были мрачны и пессимистичны, но реальность оказалась еще мрачнее. До промежуточной стоянки они даже не добрались, поскольку обе ипостаси Тошкиной судьбы, и кривая, и нелегкая, подстерегли его значительно раньше.

Малая Вьюжка при ближайшем рассмотрении оказалась не рекой, а ручьем-переростком, но с таким неспокойным характером, что хватило бы и на Полноценную Вьюгу. Упавший в воду листок подхватывало течением и уносило из области видимости в считанные секунды. Когда Аля скинула босоножку с левой ноги и коснулась воды босой пяткой, стремительный поток развернул ее на носке правой как порыв ветра – огородное пугало. Нет, так некрасиво, поправилась она, пусть лучше это будет флюгер. Флюгер в виде маленькой балерины. И все равно, о чем, интересно, Тошка думал, когда прокладывал по карте маршрут своего первого сплава? Это же не речка, это мокрое кладбище! Особенно с их нулевым опытом.

Пока монтировали алюминиевый каркас, пока натягивали и укрепляли тканевую оболочку, пока облачались в прорезиненные одежды, Тошка, собравшийся первым, не находил себе места от нетерпения. Он то сбегал по крутому бережку к реке – попробовать воду, то взбирался на близлежащий пригорок – обозреть окрестности.

– Ого! Смотрите, какие сливы! – восхищался он оттуда, но показывал рукой почему-то не на противоположный берег, который обступили редкие деревца, а на поверхность реки ниже по течению, где из-под взбесившихся пенных барашков проступало из воды что-то темное.

За каких-нибудь десять минут он раза три успел вскинуть вверх подбородок, покрытый совсем недавно пробившейся щетиной, поглядеть на небо и сообщить всем известную истину, что погодка сегодня – самое оно! Ни облачка!

Наконец, спустили байдарки на воду, сели. Вернее, едва успели запрыгнуть, даже отталкиваться от берега не пришлось. Лодки тут же подхватило, понесло… Аля с сомнением покрутила в руках дюралевое весло с торчащими под прямым углом друг к другу лопастями, поискала на высоких бортиках уключины или что-нибудь их заменяющее.

– Не тормози! – крикнул ей в спину сидящий на корме Тошка. – Влево правь!

Она оглянулась на мужа, понаблюдала пару секунд, как он орудует веслом, перехватила собственное за середину, уселась поудобнее и стала грести – левой, правой, левой, правой, и не назад, а вперед – совсем непривычно! Но вроде приспособилась, выправила нос параллельно берегу, глянула на пенящуюся за бортом воду…

– Мамочка моя! – вырвалось у нее.

– Нет, моя! – ревниво возразил Тошка.

– Это же не речка, это какая-то… брусчатка!

– Ты правь, правь, не отвлекайся!

Аля представила, как в туфельках на высоких каблуках идет по стройплощадке среди наваленных тут и там кирпичей, после этого направлять лодку стало немножечко легче. Значит, зачерпнешь воды с левого борта – повернешь влево, зачерпнешь с правого – повернешь вправо, а лопасти на весле так чудно расположены, чтобы руку не выкручивать. Вроде бы ничего сложного. Минут через пять Аля настолько приноровилась лавировать между кирпичами… то есть просто камнями, что успевала в промежутках между гребками бросать мимолетные взгляды по сторонам. Любоваться, так сказать, окрестностями в режиме автоматического просмотра слайдов. Щелк – полузатопленный ствол покосившейся осины. Щелк – бородачи, вырвавшиеся корпусов на десять вперед, сложили весла на бортики и пересели со скамеечек на пол, наверное, решили отдохнуть. Щелк – камень торчит из воды, жутко напоминает драконью голову в профиль. Щелк – Тошка что-то кричит. Щелк – …

– Что? – Она обернулась, чтобы лучше слышать.

Крайне не вовремя!

Полчаса спустя ей, промокшей до последней прорезиненной нитки и отчаянно стучащей зубами, несмотря на близость костра, кружку с кипятком в ладонях, растирание ступней спиртом и два шерстяных одеяла, объяснят без высокомерия и скрытого сарказма, что это был порог третьей категории сложности, в который их байдарка вошла не под тем углом и не на той скорости. Может и так, не станет возражать Аля, может и порог, но лично у нее о случившемся сложилось несколько иное мнение. Свой репортаж с места происшествия она легко уместила бы в дюжину слов. Да что там слов, ей хватит и междометий.

Сначала – Ах! – и она полетела. Потом – Оп! – и она уже в воде. Бултых! – это на нее обрушивается лодка. Бабах! – всем своим разборным каркасом прямо по голове. Бульк – пошел на дно плохо закрепленный багаж. Ауф! – это до нее дошло, что вода вокруг далеко не комнатной температуры. Альк, држись! – прокричал непонятно откуда Тошкин голос. А-ы о-е! А-ы о-е! – скандируют о чем-то своем неунывающие бородачи. Ауф! Ауф! – ее повторно осенило: какой там комнатной, здесь холодней, чем в морозилке! Бхррхр – осененная, она отправляется вслед за багажом. Ы-ы-а-а-а-ы меня! – это ее за волосы извлекают из-под воды. Ать! – озабоченно доносит эхо, отразившееся от высокого берега самого гиблого места на планете, также известного под именем Малая Вьюжка.