Колчак

Лебедева многие считали реакционером. Это не совсем так, хотя можно вспомнить, что отчасти вследствие его нажима позиция Омского правительства по вопросу о помещичьем землевладении в нужный момент оказалась не очень внятной. Есть, однако, документы, которые освещают эту личность с другой стороны. Например – его письмо командующему Западной армией Сахарову, отправленное в июле 1919 года:

«Все лица, приезжающие с фронта, единодушно свидетельствуют, что в армии всё чаще и чаще и чаще замечаются случаи применения некоторыми офицерами к солдатам рукоприкладства. Если в старой Русской армии рукоприкладство квалифицировалось как преступное деяние, влекущее за собой тяжёлое наказание, то тем более этому позорному явлению не может быть места в возрождённой Русской армии, борющейся за водворение порядка и законности. Прошу принять все меры к немедленному пресечению вышеуказанного явления, разъясняя офицерам, что такое отношение к делу может способствовать розни между ними и солдатами, что не дремлющий враг не замедлит использовать эту рознь в своих преступных замыслах… что, наконец, сражаясь за осуществление Великого Будущего России, стыдно применять давно уже осуждённые и навеки погребённые всем культурным миром методы воздействия на подчинённых. Тех же офицеров, которые будут глухи к этим разъяснениям, немедленно предавать военному суду, распоряжения о чём уже неоднократно отдавались». [1255]

1255

РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 258. Л. 1.

Так что можно всё же думать, что ближайший сподвижник Колчака был человеком просвещённым и культурным.

Дитерихс вернулся к командованию Восточным фронтом. Армии продолжали отступать, сильно потрёпанные, но, вопреки прогнозам Будберга, катастрофы не произошло.

После ночного боя с 13 на 14 августа был оставлен Курган. [1256] Через несколько дней красные перешли через реку Тобол. Военные действия переместились в Сибирь. Лето продолжалось, принося новые разочарования, но это – уже несколько другая история.

1256

См.: Южное Зауралье в период гражданской войны (1918–1920 гг.). Сб. документов и материалов. Курган, 1963. С. 122.

Осенние надежды

От Кургана до Омска расстояние невелико. Уже, казалось, ничто не могло остановить большевиков, и в августе, как вспоминал Гинс, в сибирской столице воцарилась «атмосфера животного страха». [1257]

Но как раз в это время зашевелилось Сибирское казачье войско, ибо красные вступили на его территорию. Иванов-Ринов, совершивший поездку по станицам, привёз целую пачку общественных приговоров о поголовной самомобилизации. Этот призыв был поддержан Большим войсковым кругом, заседавшим с 7 по 13 августа. Круг постановил призвать на фронт всех казаков с 18 до 45 лет. А из малолеток и стариков создать дружины самоохраны. [1258]

1257

Гинс Г. К. Указ. соч. Т. 2. С. 273.

1258

См.: Шулдяков В. А. Гибель Сибирского казачьего войска (1917–1920). М., 2004. С. 351–354.

Атаман Иванов-Ринов, решивший, что настал его час, выступал в роли спасителя. Он получил право непосредственного доклада верховному правителю. Ему были открыты безграничные кредиты – на наём рабочих для уборки урожая в казачьих хозяйствах, на покупку амуниции и снаряжения и т. д. Он превратился в настоящий кошмар для военного министра, который жаловался, что атаман «обобрал все наши склады», взяв на каждого предполагаемого мобилизованного казака «по пять и по шесть комплектов и летнего, и зимнего обмундирования», не оставив другим почти ничего. [1259] Ведь и Адмирал, без лишнего шума, тоже издал указы фактически о всеобщей мобилизации. И призываемых тоже надо одевать, обувать и вооружать. И никто, между прочим, не думал нанимать рабочих для уборки крестьянских полей, а в 1919 году выдался отличный урожай.

1259

АРР. Т. XV. С. 272.

Сибирские казачьи части было решено объединить в Отдельный Сибирский казачий корпус – ударную силу Восточного фронта. Командиром корпуса был назначен Иванов-Ринов. 10 августа, после литургии в казачьем Никольском соборе ему были вручены грамота Круга и войсковое знамя. Адмирал зачитал указ о производстве его в генерал-лейтенанты. Гинс иронически заметил по этому поводу, что награды и звания в Омске раздавались «щедро и авансом». [1260]

Однако честолюбивые замыслы атамана простирались гораздо дальше. 19 августа в Омске собралась конференция девяти казачьих войск Сибири и Дальнего Востока, руководство которой оказалось в руках того же Иванова-Ринова. А 28 августа Колчаку были вручены постановления конференции, в коих содержались требования перейти к полной военной диктатуре, сократить число министерств до пяти, упразднить Сенат, создать две должности помощников верховного правителя (по военной и гражданской части) и учредить особое казачье министерство (министр должен избираться Общеказачьей конференцией), а казаков посылать на фронт только под командованием их атаманов. Адмиралу всё это представилось как нелепые домогательства: «Они хотят сделать меня чем-то вроде императора и в то же время требуют помощников. „Помощник диктатора“ – это какой-то абсурд…» [1261] Некоторые из казачьих требований были отвергнуты сразу, другие задвинуты в долгий ящик – на том дело и кончилось. У верховного правителя были другие заботы, более спешные.

1260

Гинс Г. К. Указ. соч. Т. 2. С. 258; Шулдяков В. А. Гибель Сибирского казачьего войска. С. 355; Волков С. В. Указ. соч. С. 219.

1261

Гинс Г. К. Указ. соч. Т. 2. С. 353.

Летом 1919 года некоторые благоразумные люди заговорили о том, что необходим «запасной центр», куда правительство могло бы переехать в случае опасности. В Совете министров вопрос о «разгрузке» Омска (слово «эвакуация» пока избегали) впервые был поднят 14 июля самим Адмиралом. Будберг записал в дневнике, что Колчак приехал на заседание «угрюмый, но настроенный в пользу эвакуации». Однако его поддержали только генералы Будберг и Матковский. Министры же на разные лады повторяли призывы дать отпор врагу и защищать Омск во что бы то ни стало. В этих речах Будберг заподозрил боязнь потерять контроль над правительством, если оно покинет Омск. «Всё это узкий эгоизм омского курятника», – записал он в дневнике. Пылкие речи министров поколебали Колчака, и было принято половинчатое решение создать комиссию по разгрузке Омска. [1262]

1262

АРР. Т. XIV. С. 320–321.

8 августа Будберг вновь возбудил в Совете министров вопрос об эвакуации Омска. На этот раз Адмирал отсутствовал, но кто-то сообщил, что он против эвакуации, равно как и союзники. После этого, по словам Будберга, «полились речи в духе Мининых и Пожарских, вплоть до выхода всех министров с винтовками, когда придётся защищать Омск». «…Какой злой рок отнимает у очень неглупых и по-своему дельных людей здравый смысл в таком серьёзном деле?» – недоумевал генерал. [1263]

1263

АРР. Т. XV. С. 261.

Между тем из Омска кое-кто начал уже выезжать. Государственные служащие под разными предлогами выпрашивали командировки на восток. Началось брожение в семьях «неглупых и по-своему дельных людей». В середине августа в Читу выехали семьи Вологодского, Гинса и других высших должностных лиц. [1264] 22 августа Совет министров принял постановление о разгрузке Омска. [1265]

В конце августа в Омск приехал, наконец, долгожданный генерал Н. Н. Головин. Долго знакомился с обстановкой, вникал в ход дел – и через месяц-полтора вдруг уехал, сославшись на болезнь. [1266] Видимо, посчитал, что дела плохи, а рисковать собственной персоной ему не хотелось.

1264

Россия антибольшевистская. С. 210.

1265

ГАРФ. Ф. 176. Оп. 2. Д. 93. Л. 36.

1266

ГАРФ. Ф. 5793. Оп. 1. Д. 1 г. Л. 33 об. – 34.

1 августа Будберг представил Адмиралу проект: «…собрать немедленно всех шатающихся по Омску генералов, военных инженеров и офицеров и экстренно отправить их на рекогносцировки рек Тобола и Ишима и на составление проекта их укрепления». При этом он объяснил, что в настоящем виде белые силы не готовы к маневренной, наступательной войне, что надо дать им основательно отдохнуть и что укреплённые рубежи на сибирских реках (правый берег всегда выше) в сочетании с превосходством белых в артиллерии могут обеспечить такой отдых. Колчак, выслушав Будберга, видимо, только из вежливости, приказал передать доклад в Ставку. [1267] Там он, очевидно, был отправлен в архив.

1267

АРР. Т. XIV. С. 331, 337.

О переходе к обороне Адмирал в то время даже не думал. Неудачи казались ему временными. Верный ученик Суворова, Ушакова и Макарова, он и вообще-то признавал только наступление. Оборонительная тактика связывалась у него с именами Куропаткина, Витгефта и Рожественского. Уроки блестящей защиты Нахимова и Кондратенко, которые, имея ограниченные ресурсы, защищались стойко и изобретательно, не запали ему в душу. Эта приверженность к стремительной атаке едва не принесла ему головокружительный успех, а затем ускорила проигрыш всей кампании.

Но надо сказать, что и среди генералов, воевавших вместе с Колчаком, Будберг был едва ли не единственным, кто настаивал на защитном варианте. Даже осторожный Дитерихс не думал надолго закрепляться на намеченных рубежах. Переход в новое наступление, как мы помним, планировался на август, но затем сдвинулся из-за Челябинской операции. Расчёт делался не только на собственные средства, едва ли достаточные, но и на то, что у красных стало ухудшаться положение на Южном фронте и они начали перебрасывать туда силы с Восточного. Впоследствии, уже в эмиграции, генерал Рябиков, один из ближайших помощников Дитерихса, задавался вопросом: «Не было ли наступление сибирских армий преждевременным и недостаточно подготовленным и не лучше ли было отказаться от него и провести зиму в позиционной борьбе за Ишимом?» [1268] Время ведь работало не на советскую власть, на чьей территории свирепствовали голод и эпидемии.

1268

ГАРФ. Ф. 5793. Оп. 1. Д. 1 г. Л. 32 об.