Кольцо Фрейи

– Здесь никого нет… – долетал изнутри его приглушенный голос. – И давно нет, это ясно. Зола остыла и засохла, тут огня не разводили много дней… Никакой еды… – Слышно было, как он там гремит и передвигает что-то. – Пара горшков… один котел колдовской, на трех ножках… всякое тряпье вшивое… всякая дрянь… Ого! – вдруг воскликнул Кетиль. – А вот это любопытно! Никогда бы не подумал!

– Что там такое? – в нетерпении крикнул Арне. – Что ты нашел?

Из темного провала показалась полуседая растрепанная голова. Харальд невольно напрягся, ожидая, что нищий вылезет из ведьминого логова непоправимо изменившимся, превратившись наполовину в зверя или тролля… Но Кетиль был точно таким же, каким ушел, лишь держал какую-то тряпку.

– Посмотри, конунг! – Он приблизился к Харальду и развернул тряпку.

Тот хотел отстраниться, невольно кривясь от отвращения, будто ожидал увидеть в руках нищего живую змею, но сдержался и глянул… И вытаращил глаза.

Такого он никак не ожидал. В серый шерстяной лоскут, засаленный, рваный и выпачканный в саже, были завернуты настоящие сокровища. Две овальные наплечные застежки для женского платья, серебряные, позолоченные, покрытые дивным тонким узором из крученой серебряной поволоки. Харальд отлично знал их, ибо сам когда-то подарил жене, и не раз она надевала их на пиры по случаю праздников и жертвоприношений. Еще здесь лежали три нити бус с подвесками: из граненого хрусталя, похожего на льдинки, из ярко-рыжего сердолика. Серебряные бусины, густо усаженные крошечными шариками зерни. Круглые подвески с изображением чудных зверей. Ожерелье из ребристых трубочек сердолика, желтых и зеленоватых стеклянных бусин и подвесок он узнал – его подарила Хлоде Гунхильда в день своего обручения. Харальд даже вспомнил, как спрашивал Хлоду, почему она никогда его не носит, а та лишь фыркнула презрительно, и он усмехнулся, думая, что жена из ревности не хочет носить подарок той, которую считает своей соперницей. И не без оснований…

Он все смотрел на украшения в грязной тряпке, веря и не веря глазам. Гунхильда сказала правду. Хлода дружит с ведьмой и отдала ей украшения в уплату… за что? Неужели она в самом деле хотела его погубить? А может…

– Да как же ведьма сумела украсть хозяйкины украшения? – в изумлении воскликнул рядом Арне. – Ведь это хозяйки, я хорошо помню.

– Украла? – повторил Кетиль. – У хозяйки? Из дома, из ларя? Уж верно, такие дорогие вещи хранятся под хорошим замком!

– На то она и ведьма! Что ей двери и замки? Это только защитными рунами…

– Слава Одину, ведьмы не умеют красть вещи на расстоянии и из-под замков! Иначе ни один добрый человек не уберег бы своего богатства. Ты вот, Арне, проснешься завтра утром, а штанов твоих нету, украли ведьмы!

– Что ты за бред несешь! – Арне толкнул нищего. – На кой тролль ведьмам мои штаны?

Харальд молчал. Дело не в замках. Если эти вещи были ведьмой украдены, почему Хлода молчит? Почему не объявляет о пропаже, не ищет? Она не могла не заметить, что лишилась почти всех украшений. Ответ один. Она знает, где ее вещи… И почему они здесь.

Харальд взял тряпку со всем содержимым из рук Кетиля, резко развернулся и пошел прочь с поляны.

***

С этого дня люди стали замечать, что Харальд вообще не разговаривает с женой. Вернувшись из леса, он не сказал Хлоде ни единого слова, но приказал управителю распорядиться, чтобы за ней наблюдали день и ночь. Днем служанкам было велено не оставлять хозяйку одну, даже если она прикажет всем выйти. А ночью мужчины несли дозор возле дверей спального чулана, где она ночевала теперь одна. Домочадцы были напуганы, никто ничего не понимал. Хлода тоже замкнулась в молчании: по лицу нельзя было прочитать ее чувств, она не жаловалась, не задавала вопросов, не искала случая поговорить с мужем.

Об их разладе скоро узнали в Эбергорде, а наверное, и в усадьбах по соседству. У всех имелось объяснение: Харальд желает взять в жены бывшую невесту брата, Гунхильду дочь Олава, даже пытался похитить, чтобы не допустить ее брака с Хаконом, но она отказалась входить в дом, где уже есть одна хозяйка, а теперь Харальд ждет рождения ребенка, чтобы отослать Хлоду. В разговорах этих содержалось зерно истины: Харальд не хотел ничего предпринимать насчет жены, пока она не родит его долгожданного сына. Ведь даже Гунхильда, у которой не было причин защищать соперницу, которую Хлода пыталась погубить и обвинить, сказала, что именно ребенок Хлоды станет преемником и наследником Харальда. Вернее, устами Гунхильды это сказала сама Невеста Ванов. Харальд не знал, как поступить с наложницей после родов, и даже был рад, что до этого события еще почти полгода. Отослать ее назад к родичам, как обычно поступают в таких случаях, было нельзя: ведь она осталась одна из всей семьи, во владениях Скъёльдунгов со Съялланда теперь сидел Годмунд ярл, назначенный Гормом.

Но прошло какое-то время, и Харальду пришлось изменить свое решение не разговаривать с женой. За ним прислали из Эбергорда: королева заболела! Встревоженный Харальд, прискакав в родительскую усадьбу, нашел мать не столько больной, сколько расстроенной. С трудом держа себя в руках, Тюра рассказала, что с некоторых пор ее стали тревожить зловещие сны. Уже третье подряд полнолуние она видит во сне двух черных старух без лиц, которые сидят по обе стороны от тлеющего сизого огонька и заунывными голосами распевают бессловесную песнь-заклинание. Отчего-то Тюра была уверена, что черные женщины плетут чары на погибель Харальду, ее единственному оставшемуся в живых сыну.

Харальд стиснул зубы, чтобы себя не выдать. Он сразу понял, кто эти черные женщины. Две мертвые колдуньи, мать и дочь, наставница и ученица. Ульфинна и Улла. Одну из них утопили почти двадцать лет назад, вторую уничтожила совсем недавно сама Фрейя – так сказала Гунхильда, и это подтвердил потом Кетиль.

– В ведьминой норе уже давно никто не бывал, – сказал он в тот день по дороге домой. – Это по всему видно: там не разжигали очаг, не приносили никакой еды, не трогали утвари и вещей, не убирали объедков. Сдается мне, ведьма сгинула, и живыми ногами она по земле больше не ходит.

Живыми ногами она больше не ходила, в это Харальд поверил – ведь Хлода не пыталась куда-то пойти или передать кому-то весть. Она тоже знала, что ее помощница мертва. Но что касается встреч на темных тропах мира духов… Здесь Харальд был бессилен проследить за женой и даже не знал, умеет ли она ходить туда! И это женщина, с которой он прожил пять лет!

Он даже, пересилив себя, попытался поговорить с ней, но Хлода молчала. Она только отрицала все обвинения. Нет, она не виделась с ведьмой. Даже не знает, что за ведьма такая. Разве у него есть свидетели? Выведенный из себя Харальд швырнул перед ней на постель найденные украшения, и вот тут Хлода немного оживилась, спросила, у кого их нашли. Оказывается, застежки и ожерелья украли. Почему она не сказала раньше? А она сама не замечала пропажи, ведь в последнее время у нее совсем нет случаев наряжаться! Их нашли в хижине ведьмы? Надо же, значит, кто-то из челяди связался с мерзкой бабой.

Харальд так и ушел, ничего не добившись: Хлода ни в чем не желала признаваться, а подвергать ее испытаниям он не мог как ради здоровья, так и ради чести своего сына и наследника. Нельзя допустить, чтобы про будущего конунга говорили «ведьмин сын»! Ему и так нелегко придется – ведь он сын наложницы, «рабыни конунга», и этого уже никак не изменить. Закон и обычай давал всем сыновьям конунга равные права, если это не оговорено отдельно, и сын Хлоды в любом случае станет старшим у Харальда. Он слишком долго ждал этого сына, чтобы теперь рисковать им и его будущей честью.

Рассказ Тюры о черных женщинах очень встревожил и Харальда, и Горма. Конунг распорядился устроить жертвоприношение, прося богов о защите. Вся округа собралась в святилище, испуганная слухами о болезни королевы, явились все хёвдинги с семьями, кто не ушел в летний поход или уже вернулся. Правда, Тюра сама пришла, нарядная и бодрая, но слухи не утихали. Она теперь часто вспоминала свою покойную родственницу фру Асфрид, снова горько жалела о ее смерти. Ведь Асфрид была такая мудрая женщина, такая сведущая в рунах и тайных силах, она бы наверняка нашла способ избавиться от зловещих снов!