Кольцо князя-оборотня

– Мальчики, прикурить не найдется? – Девица решила форсировать события.

– Гуляй, девочка! – огрызнулся Пашка. – Не видишь, разговариваем!

Красавица, пробурчав нечто не слишком лестное, удалилась.

– Так, Альдов, слушай меня. Ты в милицию обращался?

– Конечно.

– Да нет, я не про первый раз, я про целителя этого. Ты в милицию ходил после той встречи? Рассказывал кому-нибудь, кроме меня, про то, что нашел его?

– Нет.

– Зря. Давай пей, легче станет. Значит, так, сейчас дергаться поздно, скорее всего, он залег на дно. Или вообще закрыл лавочку и свалил куда-нибудь. В ту же Англию, например.

– На Англию деньги нужны.

– Ага, а он, значит, зарабатывает плохо. Сколько он с тебя снял? А таких дураков, как ты, Альдов, в каждом районе по десятку. Ладно, не хмурься, достанем мы твоего пророка долбаного. И Томку найдем, и девочку… – Пашка замолчал, неловко ковыряя вилкой в тарелке, словно ему было очень неудобно перед Егором за то, что у Пашки проблем нет, а у Егора есть.

– Ох, Егор, ты вот мне скажи, отчего жизнь такая пошла, что хоть волком вой… – Пашка уже порядком захмелел, впрочем, Альдов сам был близок к тому блаженному состоянию, когда моря становятся по колено, а проблемы – по барабану. – Думаешь, Альдов, я вот с тобой просто так встретиться хотел? Думаешь, соскучился там, в Англии? Ни хре-на! – Кусков бухнул рюмку о стол, на удивление, рюмка лишь тоненько звякнула, но не разбилась. – Я сюда вернулся бизнес делать. И с тобой вот встретился, чтобы бизнес делать. Мы ж с тобой, Альдов, не монтажники-высотники, мы с тобой бизнесмены!

– Бизнесмены, – подтвердил Егор. Пьяный Пашкин бред странным образом гармонировал с окружающим миром и нынешним состоянием Альдова. Прав старый товарищ, они – бизнесмены, они ж вместе начинали, вместе фирму основали, вместе пахали плечо к плечу, а потом Пашка решил, что вдвоем в одной фирме тесно, и ушел. Ну, не в том смысле, что удалился с гордо поднятой головой, громко хлопнув дверью на прощание, нет, все было прилично – юристы, бумаги и деньги. Жаль только, что где-то в этом заклятом треугольнике потерялась дружба.

Про Пашкин бизнес Егор почти ничего не знал, ну, слышал кое-что из разряда сплетен, но не больно-то верил, а напрямую спрашивать неудобно. А потом Пашка за границу слинял.

– Думаешь, назад попрошусь? – Пашка пьяно икнул. – Нет уж, я самостоятельный, куда хочу, туда лечу… Чего хочу? Куда лечу? – Философская мысль была утоплена в водке.

– Ты, Альдов, мужик толковый, к тому же я тебе верю. Не, я серьезно – верю, как самому себе! Больше, чем себе!

– Спасибо. – Егор чувствовал себя почти счастливым.

– Я знал, что ты не откажешь!

– В чем?

– Ни в чем! – заявил Пашка.

– Не откажу. – В беседе не было смысла, впрочем, он и не был нужен, Альдову хватало самого факта разговора, а царящее вокруг веселье отвлекало от мрачных мыслей. Кладбище… да какое, к лешему, кладбище?

– Так я завтра с бумагами подъеду? – поинтересовался Кусков.

– Конечно! – В конце концов, завтра можно будет и посмотреть, что за бумаги, и подумать, стоит ли их подписывать. Или что там Пашке нужно.

Ведьма Февраль

Юлька умерла спустя неделю после нашего разговора. Не из-за меня. Не из-за Андрея. Не из-за зимы, работы или плохого питания, а из-за всего, вместе взятого. Я говорила. Я пыталась убедить отвезти ее в больницу, создать условия и все такое, но меня не слушали. Точнее, слушали, но не слышали.

Я – ведьма.

Я навела порчу и погубила Юльку.

Кто-то видел, как мы разговаривали у колонки, и сделал определенные выводы, а остальные с этими выводами согласились. Конечно, ведь проще найти ведьму, чем обвинить себя. Никто из них не хотел винить себя.

Ведьма.

За окном танцевали снежинки, белые и легкие, словно кто-то в небе распорол огромную подушку, наверное, снаружи красиво. Не знаю. Меня заперли в доме и на всякий случай приковали цепью, той самой, из подвала. Как же я ненавижу всех их, раньше я и не предполагала, что ненависть такое замечательное чувство, глубокое, почти как любовь. Больше, чем любовь, из-за любви я едва не умерла, а ненависть оживляет.

– Сидишь? – Андрей подошел сзади. Я не стала оборачиваться – не хочу видеть эту свинью. Но свинья не уходила и дышала перегаром в затылок.

– Пить будешь?

– Нет.

– Зря. – Андрей шумно вздохнул. – Чего ты там увидела?

– Ничего. – Чистая правда, между прочим, за окном белый хоровод, и чем больше я вглядывалась в снежную муть, тем меньше видела.

– Это ты виновата, – заявил он. – Ага. Ведьма.

– Я не ведьма, а ты – лжец. – Мне не было страшно, мне не было противно, мне было все равно. Почти как тогда, в аэропорту. – Ты спал с ребенком, ты убил ее. Почему ты не отвез ее к врачу, когда… все началось? – Знала я не так и много. Вчера Юле стало плохо, сначала она жаловалась на сильную боль, ближе к вечеру началось кровотечение, а около полуночи девочка умерла. Меня же обвинили в ее смерти.

Сумасшествие. Я требовала отвезти ее к врачу, а они… «Все в руце Божьей», – ответила сестра Виктория. В руце… Они даже не попытались спасти ее, просто стояли вдоль кровати на коленях и молились во спасение души. И меня тоже заставили молиться. Я не хотела, не потому, что не люблю Юльку, а потому, что в отличие от одержимых верой сестер понимала – молитва не поможет, Юльке нужен врач, а не священник. Она могла бы выжить, могла, но вместо этого умерла.

– С-сука! – Андрей покачнулся, но удержался на ногах. Урод, торчит здесь уже третью неделю. Как приехал накануне Юлькиной смерти, так и остался, и когда уберется – непонятно. С Викторией мне было проще, она хоть не пила и не сходила с ума от безделья.

– Но красивая. Я тебе говорил, что ты красивая? – Рука легла мне на затылок. – Не люблю красивых женщин, они все твари. Твари и сволочи.

– И ведьмы.

– И ведьмы, – согласился он.

– А ты – детоубийца.

Не следовало мне этого говорить. Мне вообще не следовало с ним разговаривать, потому как эта беседа закончилась так же, как и все другие, только на сей раз я вписалась лбом не в стену, а в стекло. Стекло, как и следовало ожидать, треснуло, а из носа пошла кровь.

– Знаешь, когда я отсюда выберусь, – запрокинув голову, я крепко сжала переносицу двумя пальцами, если повезет, кровотечение скоро остановится, – ты сядешь.

– Вот поэтому ты отсюда не выберешься. Мне свидетели не нужны.

Все-таки я его ненавижу.

Ищейка Февраль

Васютка тонул в бумагах, барахтался из последних сил, но бумажное море засасывало почище трясины. Начальство, недолго думая, скинуло все Сергеичевы дела на Васютку, вот и приходится копаться в чужом мусоре.

Так, это у нас что? Телефонный справочник – пригодится, отложим в сторону. Ксерокопии какие-то, судя по дате – тысяча девятьсот девяносто четвертый год. В мусорное ведро. Недописанный отчет, придется, видимо, дописать, вот радости-то. Фотография – девочка, симпатичная, наверное, Сергеичева внучка. Что с ней-то делать? Выбросить? Неудобно как-то, девочка со снимка улыбается и смотрит так доверчиво, наивно, нет, рука не поднимется. Отдать? Но кому? Поминки Васютке совершенно не запомнились, может, потому, что не хотел он запоминать бесконечную череду одинаковых скорбных лиц, одинаковых белых с синенькой каемочкой тарелок, одинаковых рюмок, одинаковых речей-славословий. Нет, никому там эта фотография не нужна. Значит, придется выбрасывать, не хранить же ее в самом-то деле.