Кольцо Либмана

Мы занимались с ней этим раза три-четыре — всегда по пятницам в середине дня. Но уже вскоре эта шлюха начала меня раздражать. Мерзким запахом сдобы, который источали ее поры. Мыльным пушком под мышками. Ребячливым хихиканьем, которым она подбадривала меня, когда я внедрялся в нее, герметично закрытый презервативом марки «люксафлекс». Я уже приготовился было сказать ей, что с меня хватит, как она, расправляя складки сарафана, заискивающе протянула: «У меня еще есть сестра… Блондинка. Ну, что скажешь?»

Эта канитель протянулась тоже чуть больше недели. А в пятницу днем я пришел домой раньше обычного и застал Эву с заплаканными красными глазами на кухне. Она стояла и нарезала капусту. В стеклянной посудине на столе рядом с плитой, в смеси из кетчупа, молотого перца и корочек лимона мариновались две мощные свиные отбивные (моя любимая еда). На огне в кастрюльке томился рис.

Эва тут же бросилась ко мне, вытерла руки о фартук и, всхлипывая, обняла меня за шею.

— Эдвард, прости меня! Я не ведала, что творила. Так жить нельзя… Но я была в отчаянии, да-да, в полном отчаянии!

Я прижался мокрым лицом к ее шее, к ее упругим грудям и заплакал, в эти нежданные секунды счастья забыв про все на свете. «Конечно, Эва, конечно… Так было нехорошо. Но что… что…»

Я поднял ее на руки и отнес наверх, и там на полу в спальне, впервые за долгие месяцы, мы предались оргии страсти. Когда мы скатились кубарем в третий раз с облаков на землю, Эва приблизила свое лицо к моему настолько, что я увидел в ее зрачках отражение своих собственных испуганных глаз. Она прошептала: «Я должна тебе кое в чем признаться. Я тоже бесплодна». Ну, что на это скажешь? Эва, как ребенок, заливалась смехом. — «Врачи считают, что это из-за того, что, когда я была маленькой девочкой, я никогда не получала в лагере достаточно витаминов. Ах, Эдвард, что же нам теперь делать?»

Я молча лежал на спине, глядя в потолок, на котором чертили странные узоры фары проезжавших по улице машин. Чудовища, облака, разная разность. Что нам делать? Я этого не знал и хуже того — понятия никакого не имел.

«Помнишь, тот день в Элсвауте?» Разумеется. Я помню все. Ну, или почти все. За исключением расположения того проклятого дома, в котором меня ограбили и отняли золотое кольцо, — вот это я, хоть убей, не помню!

— Эй, Эдвард, ты помнишь?

— Да, милая, — отозвался я, — конечно…

Мы были еще молоды. Мне двадцать шесть, ей — только что исполнилось тридцать. К тому времени я три года проработал бухгалтером в побирушеской компании Бринкманна и уже начал подумывать о том, как изменить свою жизнь. Счастливые, как порхающая стайка бабочек, мы сидели рядышком на диванчике, держась за руки, в кафе «Сломанный крантик». Был май месяц — время школьных поездок. На качелях, на игровой площадке перед входом развлекалась группа детей, потом официанты в черных ливреях под серебряный перезвон стаканов начали разносить подносы с апельсиновым напитком и порции блинов.

Эва сидела, незаметно наблюдая за происходящим, и наконец спросила:

— Скольких детей мы усыновим, Эдвард? Троих?

— Дюжину, — ответил я. — Двенадцать — солидная цифра.

— Болтунишка, — рассмеялась Эва, пихая меня локтем в бок.

Троих ей казалось достаточно. Два мальчика и девочка по имени Мира, что означает «мир». «All right?» [52]

«Аll right», — ответил я ей с улыбкой — ах, до чего же восхитительно пахнет в чаще, какой там пряный, свежий аромат! — ощутив ее обнаженные руки, обвившиеся вокруг моей шеи, и поднявшуюся уже в третий раз за день волну грешного желания в чреслах (что я в смущении пытался скрыть), я решил, что пришел наконец момент достать кольца. Уже которую неделю я носил в кармане заветную коробочку с ваткой внутри. В ней лежали обручальные кольца.

52

Согласен? (англ.)

Эва в восторге схватилась за голову; заметив переливающиеся бриллиантики, она начала хлюпать носом. Где ты, мама? Где ты, сестренка? Где папа? Ах, как это обидно, влюбленной и счастливой сидеть здесь, в то время как они… Эва вдруг резко развернулась в мою сторону, посмотрела мне прямо в глаза, размазывая слезы по щекам: «Но признайся, ты женишься на мне не из чувства сострадания? Это ведь с твоей стороны, Эдвард, не какая-нибудь компенсация?»

Как такое могло прийти ей в голову?! Я покрыл ее шею поцелуями; ее кожа источала соленый запах моря, вдоль кромки которого мы брели утром, сцепив мизинцы рук, смешанный с ароматом окружавших нас сейчас буков и сказочных сосен, которые, подобно колоннам в бальной зале, устремили свои вершины в облака. Когда я хотел надеть ей на палец кольцо, Эва мягко отвела мою руку в сторону.

— Нет, так нельзя, — решительно заявила она, — это приносит несчастье. Мы наденем их лишь в день нашей свадьбы. Но вначале они должны девять суток пролежать вместе в ласточкином гнезде…

— В ласточкином гнезде?

Мое незнание ее удивило. Это древний обычай, в их семье все так поступали с незапамятных времен. Это приковывает друг к другу. Мы навеки обретаем друг над другом власть. Своего рода колдовство, ну и что с того? Что вообще такое жизнь, как не таинство Господне?

— Ты только посмотри! Видишь, как красиво прячется солнце за кронами пятипалых каштанов? Разве это не чарующая картина?

Она продолжала: «Влюбленные стремятся стать одним целым. Тебе ведь приходилось наблюдать брачные танцы ласточек? То же самое происходит и с влюбленными мужчиной и женщиной: стоит одному схватиться за голову, тут же хватается за голову и второй, засмеется один, подхватит и другой. Кольцо символизирует стремление к симметрии».

Да, подумал я вдруг, а ведь этот консул был не так уж далек от истины!

— Ты последуешь за мной повсюду?

— Да, — ответил я.

— В жизни и после смерти?

— Да, — сказал я, и Эва, счастливая, бросилась мне на шею.

Мы сели на велосипеды и медленно покатили по хрустящим аллеям, петлявшим между деревьями и кустарниками, в поисках ласточкиного гнезда, а два месяца спустя поженились. Потекли сладкие, как горячий мед, недели! Поначалу Эва вроде бы неплохо ладила с моей матерью. Но потом, сердясь на угрюмое равнодушие моей жены к порядку, моя мать все больше стала вмешиваться в наши хозяйственные дела. («Я буду лучше каждый день мыться сама, чем драить полы на кухне. Ваша так называемая голландская опрятность заставляет делать все как раз наоборот»).

На первую годовщину нашей свадьбы моя мать неожиданно явилась к нам во время ужина. Она водрузила на стол хозяйственную сумку, достала из нее спицы и мотки голубой и розовой шерсти и со вздохом произнесла: «Милые мои дети, позвольте вам напомнить: время летит быстро. Ах, как же быстро проходит жизнь!» Мама, где бы ты сейчас ни была, я заявляю тебе сегодня, что ты была права. Еще как права!

Эва вскочила с места и начала бушевать. «Зачем она все время вмешивается? Это ее нытье про стирку, готовку и разную прочую ерунду. Что она себе вообразила? Я хочу, чтобы она сейчас же собрала свое барахло и сматывалась. Прочь из моего дома, чтобы ноги ее здесь больше не было!»