Кольцо Либмана

Он рассказал, что недавно съездил в Париж. Великолепный город! — по роду службы он раньше много путешествовал, но потом долго, целую вечность, нигде не бывал… «Еда, шмотки; там у вас всего в изобилии…! Но почти ни один смертный ни на секунду не задумывается, что происходит в такой стране, как эта… Однажды мир еще вздрогнет, когда ему это намажут на хлеб… Только когда это будет? Этого не знает никто…»

— Она была хорошим человеком?

— Хороший человек. — Он ухватился за свою козлиную бороденку, устремив взгляд на портрет женщины, которая смотрела на него несколько удивленно. — Если бы только мир до конца понял, что здесь произошло!

Я подумал о королеве… Ну, конечно…! Может быть, она сможет чем-то ему помочь? О каком правом деле идет речь? Я почувствовал дурноту, поднял глаза и заметил, что мои преследователи снова меня нашли. Сейчас они прятались под маркизой магазина, в котором продавалось итальянское женское белье — перед витринами всегда прохаживались, покуривая, мужчины.

— По чистой случайности я собираюсь вскоре говорить с королевой, — я снова обратился к человеку в плаще, — иными словами, со своей государыней, королевой Нидерландов. Она должна прибыть сюда послезавтра в рамках государственного визита. Возможно, она пожелает с вами поговорить…

Мужчина начал кусать губы, глядя на меня так, словно увидел пылающий на снегу терновый куст. «Королева? — пробормотал он. — А вы себя хорошо чувствуете?»

Bruderchen…! [71] И он исчез среди поющих женщин, как симпатические чернила.

Подъехала «волга», я поднял руку, забился в салон, наблюдая в боковое окошко, как мои преследователи запрыгивают в свои «лады». «Васильевский остров», — скомандовал я, показывая водителю бумажку в пластиковом чехольчике, на которой Ира по-русски написала свой адрес. Сказать «линия» (что означает «улица») было несложно, но произнести по-русски «восемнадцать»… Легче, пожалуй, залпом выпить весь Рейн…

71

Братец! (нем.)

Внизу в подъезде было пусто. Куда делся тот тип с багровым пятном? Поднимаясь по лестнице, я подумал: сейчас же, не откладывая, позвонить консулу. Получить приглашение на прием к королеве. Я набрал номер консульства, но даже после двенадцатого гудка никто не подошел. Я набрал еще раз, на этот раз трубку сразу же сняли. У телефона был лимбуржец.

— Подождите минутку. — Он обещал немедленно позвать консула, который, как он сказал, находился в тот момент в соседней комнате. — У нас тут сумасшедший дом.

— Менеер Либман? — голос звучал устало, но заинтересованно. — Надеюсь, у вас хорошие новости. Ну что, появился наконец-то этот ваш Абрам Абрамович, темная личность? Подумать только: случай контрабандной торговли иконами, и это накануне государственного визита! Как раз до вас звонил какой-то пройдоха-журналист из Нидерландов… Ну так что…?

Я ответил, что пока не появился. Что мне тоже бы хотелось разрешить это недоразумение, чтобы доказать, что… Ну да ладно, к вопросу о королеве, ведь она появится послезавтра? Но где именно? И как мне получить приглашение? Мне настоятельно нужно с ней переговорить.

— Завтра, — сказал консул, — вернее, ее величество королева должна была приехать завтра. Но в самую последнюю минуту визит отменили. В связи с состоянием больного в Кремле.

Больного в Кремле?

— У меня сейчас нет времени с вами это обсуждать, — бесцеремонно перебил меня он, сославшись на то, что сегодня вечером у него в резиденции собирается половина Амстердама. «Сливки культурной элиты. Всю официальную часть программы пришлось полностью переделать. Вместо государыни приедет ее старший сын, кронпринц, принц Оранский. Новый Рембрандтовский зал в Эрмитаже будет открывать он».

Принц Оранский? У меня перед глазами возникла жизнерадостная улыбка, густые вьющиеся рыжеватые волосы, задушевный взгляд, лишенный тени высокомерия. Так ведь это даже лучше! На работе я всегда умел ладить с молодыми… Мне нужно приглашение… Мне нужно срочно поговорить с принцем… С глазу на глаз, если можно, ибо речь идет о жизни и смерти… И еще… На чем я остановился?..

Я услышал, как консул подавил смешок:

— Послушайте, Либман, это официальное мероприятие. Дело государственной важности. Прием принца — дело местной нидерландской колонии. Избранных приглашенных…

Избранных приглашенных? Но я ведь тоже нидерландец? Я ведь тоже подданный? Мне нужно поговорить с принцем… Это очень… Как же мне еще… Как… Но консул уже повесил трубку.

Ощущая внутри легкий шок, я уставился на телефон и только сейчас заметил письмо. Запакованное в конверт гостиницы «Октябрьская», оно лежало на столике прямо передо мной. Я все время на него смотрел, но факта его существования не осознавал. Видеть и воспринимать — это далеко не одно и то же, это связано с нервными волокнами и синапсами у нас в башке, еще не до конца изученными, и…

Письмо начиналось словами: «Mein lieber Йоханнес» — у меня в глазах все вдруг стало лиловым — считается, братья мои и сестры, что это цвет богородицы и отчаяния. И первых пятен смерти. «Мой бесценный друг…»

31

Mein lieber Johannes, [72] — читал я сквозь застилавший мне глаза влажный туман, — мой бесценный друг. Я не знаю, что творится с Россией, но все здесь всегда кончается трагедией, да-да, страдание считается нормой! Когда-то я, юная девочка из Якутска, впервые влюбилась — в человека старше себя. Он был действительно намного меня старше. На тридцать лет. Я этого тебе никогда не рассказывала. Он работал бухгалтером на мясной фабрике, но в глубине души он был поэт. Знал наизусть всего Данте. Внешне он был немного похож на тебя. Все так противно… Ручка не пишет, и этот тип снизу с багровым пятном на щеке стоит целый день возле штор, словно дежурный по залу в музее, и наблюдает. Мне нужно в туалет, но я терплю. Боюсь даже, что когда я встану…

72

Мой милый Йоханнес (нем.).

«Я могу писать в письме все, что захочу?» — спросила я, когда он пару минут назад сюда ворвался. Что за страна! Дверь в квартиру ему открыла Лиза Уткова — она посмотрела на меня с порога с улыбкой, полной ненависти. «Пожалуйста, — ответил тот тип. — Мы живем в демократической стране. Единственно, вам следует поторопиться. Сегодня в час дня вам предстоит покинуть свой дом. Да, вам придется поискать себе кров где-нибудь еще.»

«Но где?» — спросила я. — «Где же?»

«Страна у нас большая», — он широким жестом обвел вокруг себя рукой, словно стоял на сцене. — «У нас ведь и вправду самая могущественная в мире страна, это ведь вам известно, гражданка? Удивительная, большая и могущественная. Но если вы хотите дописать письмо, то поторопитесь! Сейчас уже половина первого. У вас есть еще полчаса.» Он сказал, что я могу взять с собой только самое необходимое. Достал список и зачитал: столько-то еды, столько-то книг, столько-то личных принадлежностей. Личные принадлежности! И как слово-то такое вспомнили… Сейчас уже без двадцати час. Я на минутку зашла домой посмотреть, может быть, ты вернулся. Через двадцать минут я должна уйти. Куда — понятия не имею, Йоханнес, я все смотрю на дверь — вдруг ты сейчас войдешь. У тебя ведь хорошие отношения с… Что же это такое?

«Вы сможете возвратиться лишь после того, как дело Либмана будет полностью расследовано», — минуту назад произнес тип с багровым пятном. Он с нескольких шагов видит, что я пишу, этому их учат, точно так же они умеют читать по губам. Но я буду писать все, что захочу. Он закурил, не спросив моего разрешения, — от запаха дешевого табака меня затошнило. Потом спросил: «Дамочка, вы точно ничего не знаете про эти иконы? Давайте уж лучше признавайтесь».

О Йоханнес, какое же это противное состояние! В следующем году наступит новый век, но я чувствую себя, с этой моей подтекающей ручкой, русской истеричной дамочкой из романа-эпопеи столетней давности. Словно весь прошлый век прошел совершенно напрасно! Нет ничего нового под солнцем. И самое ужасное, что я больше не знаю, кому верить. Тип с багровым пятном утверждает, что ты обманщик, опасный тип, нарочно старающийся казаться наивнее, чем есть на самом деле. Отъявленный уголовник. Но я ему не верю, просто не могу ему поверить. Я знаю, что он порет чушь, нарочно бросает на тебя тень, только зачем?