Кольцо Либмана

— Эдвард, — строго сказала она, — что ты делаешь, зачем ты уродуешь свою жизнь? Помнишь ведь, я всегда тебе говорила: если меня не станет, найди себе другую женщину. Похожую на меня. Один ты не сможешь. Почему ты меня не послушался?

— Сам не знаю, — хлюпая носом, ответил я.

— Зачем ты потащился сегодня на этот гадкий пляж? Ты ведь заранее знал, что ты там встретишь? Ведь знал же?

В ответ я молчал, от соли мне щипало глаза. И вдруг страшно захотелось пить. Я покатился по кровати как гусеница и прижался языком к холодной перекладине железной кровати.

— Сознайся уж, ты только об этом и думаешь, — продолжала она. — К этой прогулке, проказник, ты ведь готовился несколько дней. Ну ладно, я тебя прощаю, и повторяю в последний раз: найди себе женщину. Пока еще не поздно.

Я опять ничего не ответил, проглотил соль и наконец несмело выдавил из себя:

— Эва…

— Да, мой мальчик?

— Уже поздно. Это уже невозможно. Я опоздал.

— Why? — (В средней школе она изучала английский).

— Я болен и врачи поставили мне диагноз. Это неизлечимо.

— Чушь! — резко отозвалась Эва.

Она хотела, чтобы я как можно скорее нашел себе женщину; без женщины, считала она, я пропаду. Она спросила, помню ли я, когда мы занимались этим в последний раз.

«За день до твоей смерти», — ответил я про себя смущенно, ибо я помню все как вчера, как это происходило на больничной койке, занавешенной пластиковыми шторами. Она сама меня об этом попросила. Fairelamourir, [5] — я где-то это вычитал, это выражение подходит в этой ситуации как нельзя лучше. В известной степени, конечно.

5

Наложение друг на друга двух выражений: «заниматься любовью» и «ускорить конец» (франц.).

Затем я провалился в дрему, и когда снова очнулся, перекочевав в своего рода третичную фазу сна, Эва все еще была здесь. С развевающимися волосами она кружилась над моим изголовьем, сидя на стуле, и передо мной возникала головокружительная панорама ее стройных, космополитических ног.

— С твоей памятью все в порядке, — постановила она. — Спи, Эдвард. А когда завтра утром проснешься, отправляйся на поиски женщины. Только постарайся, чтобы она была похожей на меня. Не ищи себе блондинку ростом с пожарную каланчу — я не хочу, чтобы ты мне изменял! И перестань ковырять в носу! Ты думаешь, я отсюда не вижу?

Давай засыпай, а завтра встанешь здоровый и……

С этими словами она исчезла.

4

Последнее время у всех на устах седьмое октября, и от этого я тоже несколько взбудоражен. Бельгиец на всякий случай наглухо закрыл ставнями окна на своем магазине, он считает, что готовится нечто вроде революции.

Дела идут хуже некуда, — жаловался он сегодня вечером, сидя в позе Будды в кафе «Чайка». Это место напоминает хитрую ночную бабочку: с наступлением темноты скромное кафе превращается в шумный бордель. За столиком оказался в том числе и один щеголеватый тип из консульства, говоривший с лимбургским акцентом, и еще голландец по имени Ханс. Как звали того парня из Лимбурга, я забыл.

— У нас уже две недели вся торговля стоит, — жаловался Ханс.

Мне он чем-то понравился. Как классно он пил! То и дело слизывал пену со своего стакана с пивом и потом начал жадно мешать его с водкой, опрокидывал одну за другой рюмочки, которые, братски подмигивая, выстроились перед ним в ряд.

— Пока не стабилизируется рубль, — продолжал он, — я не продам в этой стране ни единой картофелины, ни одного яблока или груши.

— А каким родом деятельности, если позволите, занимаетесь вы?

Я сделал глоток пива, посмотрел на него улыбаясь и подумал: «Янтье, на улице холодает. Если так будет продолжаться, то придется тебе скоро подумать о зимнем пальто».

— Дайте-ка я угадаю, — не дожидаясь ответа, сказал экспортер, в очередной раз делая жаркую затяжку от сигареты. — Вы представляете в России фонды Брюсселя, в качестве временного консультанта, не так ли?

— Верно, — сказал я, надеясь таким образом побыстрей от него отделаться.

— Странно, ведь все проекты «Тасис» обычно проходят через консульство, — почему-то фальцетом вставил лимбуржец.

Он вопросительно посмотрел на меня, желая знать, давно ли я здесь. Я задумался и потом наобум ответил:

— Больше недели.

— Погодите-погодите, — засуетился бельгиец, которого после рюмки текиллы с четвертью лимона и щепоткой соли изрядно разобрало, — я вас видел здесь недели три назад в обществе высокой брюнетки. Надо будет как-нибудь полистать дневники ваших учениц, господин учитель.

И после этого мои сотрапезники, все, за исключением лимбуржца, принялись трепаться о женщинах. Вначале о женщинах вообще, затем о русских в частности. И в этом деле Ханс оказался чемпионом. Mein Lieber, [6] над столом, полуобнаженные, с горящими глазами и в самых соблазнительных позах, закружились Тани, Наташи и Милы.

6

Боже мой (нем.).

Торговец фруктами и овощами в какой-то момент крепко прижал к груди две опустевшие рюмки из-под водки и обвел всех сидящих за столом торжествующим взглядом. Лимбуржец прыснул от смеха. Я подумал: «Еще одна рюмка, и ему крышка, он уже не выживет.» Я спросил его, что он, молодой человек, которому едва исполнилось двадцать пять лет, делает в этом городе. В ответ он сказал:

— Я здесь во имя культуры.

— Ага, понятно, — кивнул я.

После Ханса пришла очередь бельгийца рассказывать.

«Я уехал из Фландрии больше восемнадцати лет назад, — доверительным тоном поведал нам он с черепашьим прищуром, — и вот что за эти годы я усек: большинство народу пересекает границу из любийских соображений». Кстати, а есть ли такое слово, «любийский»? Звучит во всяком случае некисло. «А ты, господин Либман… — Шесть блестящих как бильярдные шары голов развернулось в мою сторону. — По тебе не скажешь, чтобы ты давал цветочкам засохнуть на корню!».

Меня вдруг осенила гениальная мысль: пора сматываться. Ну и дымина здесь, ну и вонь! Коротко стриженные, под младенцев, фрицы, все в испарине, до этого флиртовавшие с тремя девицами в кожаных брюках, вдруг затянули песню. Ну все, хватит, с меня довольно, на фиг этот дорогой притон. Да, пора отсюда бежать! Лимбуржец вдруг изменился в лице, как кальмар и, прикрывая рукой рот, скрылся в туалете.

— Братцы, — вставая с места и кашляя, сказал я, — сколько я вам должен? Мне пора идти, что-то стало слишком душно. Завтра рано утром я жду звонка из Брюсселя.

Ханс, в очередной раз слабой рукой делая знак официантке, спросил, в каком отеле я остановился.

— В «Астории» или, может быть, неподалеку, за углом в «Европе»?

— В гостинице «Октябрьская», — ответил я.

— Как это, в «Октябрьской»? — потрясенно переспросил экспортер. — Что это вдруг случилось с Брюсселем? В этот советский тараканник я не поселил бы даже свою тещу. Господа, за этот круг спиртного плачу я. Господин Либман, будьте осторожны, смотрите в оба: прямо за порогом глубокий канал, и в нем ледяная вода.