Кольцо призрака

Тени за спиной Сашки слоились, обретая туманную надежность, постепенно превращаясь в два призрачных крыла.

Сашка повел плечами, как будто эти крылья были непривычны ему и тяжелы.

– Ну, спускайся же, – сказал он. – Пора!

Анна повернулась к нему спиной. Лестница показалась ей бесконечной, ступени подкатывали к ее ногам, как волны.

– Опять эта лестница… – прошептала Анна. – Как много лестниц в моей жизни…

Она оглянулась. Там, наверху, где только что стоял Сашка, никого не было. Только виден был уходящий вверх бледный луч света.

«Я хочу все забыть и не могу. Совсем забыть. Хотя бы знать: жив он или умер. Тогда мне было бы легче забыть… Та женщина, от которой пахло рыбой, сказала: «К вечеру точно помрет…» Она рядом стояла, ей виднее, она знала… Его на Пятницкую повезли. Лапоть сказал: «И хозяин подыхает». Это он про Андрея. Саши нет. Лапоть умер. Андрей… Может, похоронили уже. Только бы не на одном кладбище с Сашей… Я не плачу. Это солнце слепит. Пятницкая, Пятницкая… Это должно быть где-то тут, рядом…»

Анна шла по улице. Солнце осеннее, но еще раскаленное за лето, горело, обжигая глаза. Она свернула в кривой прохладный переулок, полный длинных теней. Над воротами отливала разноцветным вывеска: «Ателье мод. Люкс во дворе».

В глубоком погребном проеме ворот рисовала суетливый узор поздняя городская бабочка с лиловыми глазами на крыльях. На миг пропала, растворившись в зеленом вязком стекле, и вдруг, прорвав его, распахнула залитый солнцем двор.

Тонкие фигурки девочек на асфальте застыли настороженно и напряженно.

– Отомри! – звякнул детский колокольчик, стайка ярких девочек ожила и закружилась.

Анна прошла в ворота мимо мятых бачков с отбросами. Запах тухлятины, скользкая вонь из мешанины объедков и гниющего тряпья, разогретого солнцем. По железному краю бачков переступали голуби, сизые, сахарно-белые, с чайными подтеками. Шуршал и вздувался грязный парус целлофана, голуби взлетали, снова опускались, хрустя крыльями.

Анна села на низкую скамью возле детской песочницы. Тепло, солнышко греет, и пахнет бензином.

«Дом – вот он, наверное, этот», – почему-то подумала Анна.

Дом был приземист, дряхл, хоть и свежеоштукатурен. Желтели заново вставленные, еще не окрашенные деревянные рамы. Где-то высоко женщина мыла окно. Она пела, скорее, напевала негнущимся голосом что-то простое, знакомое Анне с детства.

В темных воротах поселились два женских голоса. Анна слышала лишь отдельные слова, обрывки фраз, но по привычке ловила во всем второй опасный смысл, скрытно касающийся ее.

– При ней он, при ней, ясно тебе? – медленно проговорил засыпающий голос. – Капает у тебя из сумки, Лолитка.

– При ней. – Второй голос был уклончив и полон сгущенной сладости.

– Гости у Томки. Большие. Своего пристроить хочет, – проговорил голос, перекатывая во рту зевок. – Мясо одним куском. Духов французских полтора литра.

– При ней… при ней… – не выдержав, капнул медом скользящий голос.

Женщины вышли из полукруга ворот. Одну Анна не разглядела. Она несла на себе глыбу зеленого пятнистого стекла. Вторая, тонкая, ломкая, тут же смешалась с лучами солнца. Она перекосилась набок под тяжестью отвисшей сумки. Анна поймала уклончивый взгляд, обежавший ее. Тонкие лукавые ноги путались и переплетались с лучами.

– При ней… – сонно прозвучало из глыбы зеленого стекла, и обе женщины вошли в темный подъезд.

«Мне-то какое дело», – подумала Анна, но что-то неспокойное, проскользнувший намек почудился ей в этом случайно услышанном осколке разговора. Да о своем они, у каждого свое.

Анна оглядела стайку девочек, усевшихся легко и плотно на скамейке. Какие все красивые. Одеты, как на картинке, все импортное. Обо мне говорят. Смотрят. Они знают… Что знают? Нет, я совсем свихнулась, что они могут знать?

Девочки, вытянув шейки, зашептались. Одна из них, закинув голову, громко рассмеялась.

– Девочки, вы не скажете?.. – Анна спрашивала и сама боялась услышать ответ. – В какой квартире жил… живет… Андрей Евгеньевич?

– А вам зачем? – подозрительно прищурилась самая хорошенькая, с круглым румянцем, в джинсах с наклейками, в ярком свитере. Девочки, роняя разноцветные тени, окружили Анну быстрым опасным кольцом.

– Я его знакомая, – сказала Анна. – Просто по работе, – поправилась она.

– По работе? – Хорошенькая тряхнула гривкой волос, полных ручного ветра, и враждебное кольцо мгновенно распалось. Девочка вдруг по-детски защебетала: – Идемте, идемте, я вам покажу. Мы ковер купили.

Умер или нет? Умер, умер… Она не понимает, ребенок.

– Кать, скорей выходи! Кать, выходи! Кать! – огорченно запели девочки.

– А! – надменно отмахнулась Катя. – Надоели!

Она шла перед Анной, легко поворачивалась на ходу, гибко выгибая спину, поглядывая на нее из-под полога колеблемых коротким ветром волос. – Сюда, сюда! – Она хитро манила Анну за собой и вела куда-то в темноту.

Дверь в квартиру была распахнута настежь. Анна вошла в нее, как втягиваются в сон, когда понимаешь, что все это только снится, но проснуться нет сил. Какие-то квадраты, темные, пустые. Первый этаж, даже ниже. Куда она меня ведет? В подвал? Нет, это только кажется, что квадраты. Сейчас я войду и увижу гроб и там… Андрей.

Анна остановилась на пороге большой, бело-освещенной комнаты. Взгляд ее приковал огромный стол. Каменела снежная скатерть сквозь наброшенный клей целлофана. Крупные прозрачные куски хрусталя нахватали по две-три сытых радуги. Выпячивались огромные, надутые сахаром помидоры, рдел влажный редис.

Запах копченостей, маринада, чеснока показался Анне запахом разложения и тлена. Поминки? Так и есть, на поминки попала.

– Мама! – оглушив ее, крикнула девочка. – Тут тетя к дяде Андрею! С работы! – ^Aыкрикнув это, девочка, превратившись в зверька, звонко стуча коготками, одичало бросилась назад, взвизгнув на бегу: – Куда? Туфли разуйте!

– Проходите в залу! – услышала Анна крепкий голос.

Анна покорно скинула туфли и осталась стоять на пороге комнаты. Из столба взбаламученного света вышла кудрявая женщина в туго натянутом трикотажном платье. Вся она была выкроена из одной цельной мышцы. Ее тело под пестрой тканью разом оживало при каждом движении. Платье плотно обтягивало ее округлый живот и нежную альковную ямку под ним.