Кольцо Сатаны. (часть 2) Гонимые

– Вот тот, — прошептал Романов на ухо Сергею, — что с седой головой, доктор наук, геолог-профессор, ходит в чине заместителя главного геолога, молодого договорника. Тоже недавно вышел после восьми лет. Умница мужик. А живет в общежитии. Это он открыл при иск «Челбанья», там по сорок кило золота в день берут. А профессор по средам ходит отмечаться в райотдел НКВД. Трое его подчиненных обедают в той комнате, потому как договорники. «Все смешалось в доме Облонских…».

Морозов хотел было высказаться, но Орочко толкнул его ногой. И тема вышла из разговора.

Шли в совхоз неторопливо, каждый со своими мыслями. Сергей вдруг затосковал. Он глубоко и огорченно вздыхал. Такое откровенное деление на сословия… Конечно, не на Колыме придумано, бери выше! Новая группировка классов: вчерашние руководители — нынешние рабы, благодарные за то, что оставили их живыми. Вчерашние недотёпы и бездельники — нынче на престижных местах, поскольку идейность выше ума и мастерства. Вот так! После разговора в столовой Морозов отчетливо увидел отвратительную реальность: того Морозова, который был до ареста, уже нет. Послелагерная жизнь, «вольная» — ухабистей и страшней, чем он ее представлял. Светлый взгляд на мир, жизнерадостность, желание до конца отстаивать свою точку зрения, спорить, утверждать себя в труде, творчестве, в жизни, наконец, — сохранились ли они?..

Ну, а если ушли бесследно, то зачем жить? И как жить?

– Вы о чем так тяжело задумались? — Хорошев вдруг взял Сергея под руку. — У вас, молодой друг, все впереди. Это нам, старикам, бесполезно строить какие-то иллюзии. А вы-то, вы?.. Полноте, возьмите себя в руки, подымите голову! Не все так плохо, как это кажется в минуты отчаяния и тоски.

Утром, за те несколько секунд, когда глаза еще закрыты, а мозг уже пробудился для работы мысли, он вспомнил прежде всего о делах, которые надо решить. Сейчас идти на вахту и там дать задание бригадам, сказать, какой инструмент потребуется и как его подготовить. Потом сходить к реке Челбанья, взять почвенные пробы и отправить их на Колымскую опытную станцию; написать заявку на устройство рельсовой бороны, сделать чертеж, чтобы заместитель начальника управления Кораблин дал заводу указание делать срочно — до зимы остаются считанные недели. Ну, и поискать в лагерной картотеке специалистов для более глубокого исследования почвы, как это делалось на Дукче.

И он проворно стал одеваться. Орочко уже не было. Сергей стоя пил морковный чай, хлеб и сахар у них был; жевал, а сам думал, что прежде всего требуется купить часы. Кто знает, сколько сейчас времени?..

Через мостик молчаливой гурьбой прошли тепличницы с конвоиром, который и на мостике считал их в десятый раз. Затрещал, заработал движок, качающий воду в чаны, где ее подогревают. Работа, работа…

Жажда осмысленной деятельности — прекрасное чувство, оно является не по приказу, а по какому-то прирожденному желанию трудиться, как потребность души и тела, которую приказ, понуждение способны только убить, что и делалось в лагерях. Но теперь-то, теперь?.. Неужели за три года сумеречная пелена успела изменить, затемнить его сознание, или вчерашнее — всего только ядовитая отрыжка прошлого? Сейчас, уходя на работу, Морозов ощущал в себе прежнюю человеческую стать, желание все уметь, все успеть, все хотеть и все знать. Куда еще больше!

Раненный страхом, но не убитый. Раны эти зарастут в осознанном труде, в предвкушении всего доброго, что свойственно созидательному.

Верил, что так.

3

В совхозе «Сусуман» было где развернуться и поработать.

…С непонятным волнением, ощущая частое нервное сердцебиение, Сергей подымался на второй этаж Западного горнопромышленного управления к товарищу Кораблину, с которым чуть раньше разговаривал из своего кабинета капитан Салатов, разговаривал стоя, с телефонной трубкой, прижатой к уху, и с тем напряженным, полным осознания ответственности лицом, которое возникает у этой касты при общении с вышестоящим. После разговора начальник совхоза посмотрел на сидевшего у него агронома Морозова такими глазами, словно оценивал его возможности:

– Так вот, Кораблин хочет знать в деталях план по расширению совхоза от Хорошева или от тебя. Ждет в двенадцать тридцать. Бери документы, докладную и быстро в управление! Второй этаж. Постарайся объяснить коротко и толково. Дуй! Хорошева не нашли.

На втором этаже было тихо и торжественно, как в приемной у лечащего профессора. Ковер на полу от стены до стены, в две стороны высокие двери, у окон громадный стол, три телефона, на стене портреты Сталина и Берия в золотистых рамах, а за столом капитан, деловито и молча разбирающий бумаги.

– К Кораблину? — он поднял голову. — Морозов? Знаю. Сейчас доложу.

С бумагами в руках капитан скрылся за левой дверью, беззвучно закрыв ее за собой. Щеки у Сергея загорелись, он злился на себя, стараясь перебороть волнение, но ничего из этого не выходило, стоял, переминаясь с ноги на ногу, как в ожидании судилища.

Капитан вышел, оставив дверь открытой. Кивнул:

– Заходи.

Там была вторая дверь, Сергей приоткрыл ее:

– Можно?

И увидел перед собой породистое лицо с двумя подбородками, лицо пожилого человека с седыми висками, в отглаженном шевиотовом костюме, при галстуке. Кораблин внимательно осмотрел Сергея, шагнул к нему и вдруг подал руку. Значит, не чекист, тотчас подумал Сергей, осторожно пожал эту руку с чувством благодарности. «Или не знает, что я бывший зек?», — вдруг подумал он, а хозяин кабинета уже зашел за стол, сел и сказал:

– Садитесь. Дело у нас неотложное, есть указание комиссара Дальстроя о совхозах.

И приготовился слушать. Морозов, не отводя глаз, начал без предисловий:

– Примерно двадцать гектаров мы признали годными под первое освоение, это при простом осмотре, без отбора и анализа образцов.

И положил на стол план угодий, указав, где и сколько можно освоить под пашню, добавив:

– Но если мы хотим, чтобы новые земли дали урожай уже на будущий год, надо приступать к разработке немедленно. А для этого… И осекся, не понимая, почему начальник улыбается, и улыбка его совсем не служебная, а просто человеческая.

– Сколько сидели и где? — как-то даже весело спросил Кораблин.

И, выслушав, сказал:

– Считайте, вам повезло, очень даже повезло, Морозов. Вижу, что не утратили интереса к жизни. Явление не частое. Берегите свой рабочий азарт, набирайтесь опыта. Здесь и сегодня, и завтра будут цениться такие специалисты. Замах у вас с Хорошевым, прямо скажу, невелик, эта осторожность, конечно, от Хорошева. Надо удвоить, по меньшей мере удвоить, площадь огородов, вот каким мы видим первый шаг. Это и государственная задача, и наша общая обязанность, вы лучше меня знаете, чем и как кормят в лагере, к чему это приводит. Все шестьдесят тысяч у нас сидят на перловке и куске хлеба; цинга, пеллагра, инвалидные городки переполнены. Вы кое-что можете сделать для сохранения людей, по-нашему — рабочей силы. С вашим-то молодым азартом… Будем говорить на первый раз о сорока гектарах. Что нужно для этого?

И едва они склонились над бумагами, принесенными Морозовым, как дверь кабинета распахнулась, моложавый человек, по чину подполковник-интендант НКВД шагнул в кабинет, мгновенно, с ног до головы, оглядел Морозова, не поздоровался, спросил Кораблина:

– Это что, из совхоза?

– Новый агроном. Ему поручено освоение земель.

– Молод. Откуда у него опыт и знания? Впрочем, это мы сами определим. А что это за рогатка?

И ткнул пальцем в чертеж рельсовой бороны.

– Вот, просят сделать два таких сооружения. — Кораблин положил бумагу поближе к начальнику управления.

– Объясни, — теперь подполковник прямо и жестко смотрел на Морозова. Глаза его — чуть навыкате, светлые, жестокие глаза без заметных ресниц, требовательно, не мигая, смотрели на Сергея.

Морозов объяснил: три бревна, десять кусков рельс, жесткое крепление, прицеп…

– Только и всего? — удивился подполковник.

– Но срок, срок! — кажется, Кораблин хотел подлить масла в огонь. — Я полагаю, что не более десятка дней.

– И того меньше, раз надо, — начальник схватил телефонную трубку: — Завод! Начальника или главного инженера! Быстро! — и, ожидая, еще раз оглядел стоявшего Морозова.