Кольцо странника
Шрифт:
Всеслав закричал, что было мочи, – и проснулся. В узкое оконце проглядывал яркий солнечный луч, веселил взгляд. Но не до веселья было теперь Всеславу – вскочил, оделся кое-как, сунул ноги в сапоги и помчался навещать знакомцев.
Дверь в их комнату открыта нараспашку, почти сорвана с петель. В опочивальне пусто, тихо, на полу валяется всякий хлам. Тот же солнечный луч скользит по стене.
– Неужто уехали? – громко сказал Всеслав, пытаясь победить в себе тревогу.
Растерявшись, не позвав даже слугу, чтоб выяснить, что и как, – кинулся вниз, в трактир, словно надеясь, что Варфоломей с Георгием засиделись
Варфоломея, конечно же, не было. Словно опасаясь не разглядеть его или не узнать, подошел Всеслав к тому самому столу, за которым давеча сидели, опустился устало на скамью. Чутье подсказывало – не надо никого спрашивать, все сейчас само узнается. Крикнул служанку, но к столу подошла сама хозяйка – дородная, свежая бабенка в таком пестром наряде – глаза резало.
– Что тебе, молодец? – спросила, слегка поклонясь, улыбнулась лукаво.
– Чего у вас есть, чтоб не ждать? – спросил Всеслав, и сам подивился звукам своего голоса.
– Похлебка есть с бобами, баранина с вертела... – начала перечислять хозяйка, но Всеслав прервал ее.
– Вот баранину и неси. И пива еще, побольше!
Оглянуться не успел – на столе уже дымится объемистое блюдо с тушеным мясом, в глиняном простом кувшине плещется прохладное пиво... Но хозяйка, кушанье принесшая, уходить не торопилась, сложила руки под передником на животе и глядела на Всеслава вроде как жалеючи.
– Трудно одному на чужбине, молодому парню! – вздохнула она в ответ на недоуменный взгляде Всеслава.
– Да нет, ничего... – с набитым ртом ответил Всеслав, решив, что вдовушка-хозяюшка надумала по-женски пожалеть его.
– То-то и есть, что ничего! – опять вздохнула женщина, и у Всеслава защемило сердце. Не слышно было в ее голосе бабских хиханек, не с намеком она говорила. – Всякие люди попадаются. Вот старец-то с отроком – ты с ними все за одним столом трапезовал, болты болтал – знаешь, кто оказались?
– Кто? – холодея, спросил Всеслав.
– «Кто-о?» – передразнила его хозяйка. – Еретики окаянные, вот кто! Говорят... – тут она огляделась и перешла на шепот. – Говорят, самого Владыку замышляли погубить, своего брата еретика патриархом сделать. Да нашелся человек, распознал про такой их сговор и раскрыл, где надо. Нынче ночью за ними и пришли, и увели их.
– Куда? – так же шепотом спросил Всеслав.
– А туда! – усмехнулась хозяйка. – И ты, красавчик, уноси лучше ноги, пока не поздно. Ты с ними дружился, не зная, что это за люди, как бы они и тебя не оговорили. Я-то знаю, ты человек правильный, добрый христианин, да там поди докажи!
И ушла. После этого Всеславу уж кусок в горло не пошел. Медленно встал из-за стола – словно гора на плечи навалилась, и пошел к себе.
Что делать, он не знал. Бежать, как хозяйка советовала? Так ведь стыдно, стыдно! Задружился с людьми, речи их слушал, и соглашался даже, и сам даже начал думать, как они, а теперь в беде покинуть? А с другой стороны – вдруг они и правда черное дело задумали? Как тогда быть?
Размышлял Всеслав недолго. Порешил – чтоб самого себя не стыдиться, идти выручать друзей, все сказать, что о них узнал. Оставалось
узнать только, куда увели их, и обдумать, как следует, что перед судьями говорить. Но и этого не успел Всеслав сделать – в дверь постучали...... В темном, зловонном подземелье со стен сочилась вода. То и дело пробегали крысы, задевали хвостами ноги – жирные, откормленные. «Что ж они жрут в этой темнице?» – размышлял Всеслав. Одну он только что убил сапогом, и теперь готовился к новой атаке.
Странно, но с того момента, как стражники проводили Всеслава в эту сырую, смрадную тюрьму, он успокоился душой. Вот и само все решилось – не надо думать, решать, выбирать.
Теперь все просто и ясно, теперь нужно просто спасти свою жизнь и жизнь своих друзей – если они, конечно, невиновны. Всеслав думал, что поймет это, как только увидит их вновь, ему почему-то казалось, что сможет прочесть по их лицам, по глазам, есть на них грех или нет, и убедит судей в том, что увидел.
Задумавшись об этом, он начал мерить широкими шагами свою темницу, порой поскальзываясь на мокром полу и судорожно вздыхая.
Когда, по его подсчетам, наступила ночь, он примостился кое-как на охапке соломы – слава Богу, чистой и свежей – и, помолившись, заснул спокойно, словно в собственной постели.
– Эй ты, вставай!
Грубый окрик над головой и пинок заставил Всеслава вздрогнуть. Над ним стоял стражник. Всеслав засуетился, сделал вид, что собирается уж, чтобы пойти – но что ему было собирать? Только подняться. И он пошел впереди стражника.
Стены обширной залы обтянуты были черным сукном, черным был покрыт длинный стол, за которым сидело трое мужчин в черных же одеждах. «Судьи», – понял Всеслав.
– Кто вы и откуда? – спросил один из них.
Всеслав откашлялся и бодро начал:
– Я из русской земли, зовут меня Всеслав по прозванию Тихонов.
– Зачем прибыли в Византию? – последовал новый вопрос.
– Был привезен, как невольник, но мне помогли выкупиться из плена.
– Проверить, – кинул человек в черном какому-то мужчине, сидящему за отдельным столом. Тот писал что-то, склонившись, но, услышав приказ, встал и удалился.
Задав еще несколько пустячных вопросов, судья выпрямился и прямо глянул на Всеслава.
– Вас обвиняют в том, что вы еретик, в том, что вы веруете и учите несообразно с верованием и учением святой церкви!
– Кто, я? – обомлел Всеслав и от удивления чуть не перешел на русский. – Да кто ж на меня такой поклеп возвел?
– взревел он.
– Нам все известно, – равнодушно сказал судья. – Ваши соучастники не выдержали допроса с пристрастием и выдали вас. Хотите ли вы сей же час раскаяться в своих прегрешениях и понести заслуженную вами кару? Учитывая ваше раскаянье и добровольное признание, мы готовы смягчить ее, насколько будет возможно...
– Да не в чем мне признаваться! – вскричал Всеслав, с каким-то отчаянным удивлением глядя на судью. – Я верую во все то, во что должен веровать христианин!
– Эти хитрости нам знакомы. Вы думаете, что христианин должен веровать в то, во что веруют члены вашей секты? Но мы теряем время в подобных разговорах. Итак, вы отказываетесь от чистосердечного признания и продолжаете упорствовать в своих заблуждениях? Предупреждаю вас, что в таком случае мы вынуждены будем применить допрос с пристрастием...