Кольцо власти

Сумерки постепенно обволакивали поляну. Варвар поднялся и зажег небольшой костерок. В огне, собственно говоря, не было особой нужды, но он любил сидеть вечером, глядя на пляшущее пламя, ворохи искр, слетающихся от углей. Хайделинда тоже смотрела а огонь, и в душе ее было спокойно и тепло. Она почувствовала прилив счастья, причину которого не могла себе объяснить, да и не хотела задумываться об этом.

— А что делал ты в семнадцать лет? — неожиданно спросила она Конана, который, присев перед костром, подкладывал в него сухие ветки.

— Если перечислять, то пальцев на руках и ногах не хватит, — усмехнулся он, поворачивая к ней голову. — А почему ты спрашиваешь о моем прошлом?

— Не знаю…

— Если тебе так уж интересно, то примерно в твоем возрасте мне пришлось быть гладиатором в казармах Халоги, бежать через обледенелые горы и холодный лес, брести по пустыне, учиться ремеслу вора, убивать… всего было понемногу, — вздохнул он,

— Это оттуда у тебя шрам?

— Который из них? — засмеялся варвар. — Их, наверное, сотни. Те, что получил в молодости, уже почти заросли.

— Вот этот, на груди, — протянула руку Хайделинда.

От резкого движения плащ сполз с ее плеч, но она не спешила его поправить. Конан подошел поближе и опустился на колени. Девушка нежно коснулась его груди:

— Вот этот…

Он прижал руку Хайделинды к своему телу и вытянулся рядом с ней на земле. Она тихо и счастливо засмеялась и перевернулась на спину, окончательно сбросив с плеч плащ.

— Неужели мне нужно специально просить, чтобы ты поцеловал меня, варвар?..

Существовала легенда о последователе Эпимитреуса, жреце Танкате, которого одолевал соблазнами Сет в образе прекрасной женщины. Верный служитель Митры откусил собственный язык и выплюнул в лицо проклятой искусительнице, дабы не изменить заветам Солнцеликого и остаться верным и последовательны» учеником великого бога. Конан, в отличие от священнослужителя, обладал значительно меньшей святостью помыслов, а кроме того, был куда более разумным человеком. Язык он себе откусывать не стал.

Часть шестая

МОЛОДАЯ ГЕРЦОГИНЯ

Глава первая

— Не кажется ли тебе, дорогой граф, что с исчезновением Гюннюльфа на самом деле не все чисто? — Барон Арнстейн, развалившись в кресле, протянул кружку Мозесу Шоберскому, который держал на весу серебряный кувшин огромных размеров, — Конечно, налей, — кивнул он в ответ на вопросительный взгляд собеседника.

Граф не ответил сразу. Он налил вина барону и третьему сотрапезнику — сидевшему вместе с ними служителю Митры, поставил кувшин на стол, осушил залпом свой бокал и только потом, причмокнув от удовольствия, хмуро произнес:

— Я, конечно, слышал подобные разговоры, но…

— Какие могут быть «но»… — слегка заплетающимся языком перебил его священник. — Дело требует непременного разбирательства.

Этот достойный служитель храма Солнцеликого нарушал временами заветы Митры о воздержании от крепких напитков и, случалось, напивался до полного бесчувствия. Храмовое начальство смотрело сквозь пальцы на его выходки, потому что в трезвом виде он был Одним из преданнейших проповедников учения и неистовым искоренителем чернокнижия.

Сейчас митрианец находился в том возбужденном состоянии, когда душа требует немедленных и решительных действий.

— Дело пахнет колдовством, — внушительно начал он. — Появление бывших на герцоге Гюннюльфе вещей — это явный знак! Смотрите, как наш хозяин воспринял происшедшее, да он просто был вне себя! Клянусь именем Подателя Жизни, Бьергюльф серьезно напуган, и любое упоминание о своем исчезнувшем брате встречает…

— Но герцог Хельсингерский — один из благороднейших и уважаемых нобилей Немедии! — не дал ему договорить Арнстейн. Его голос прозвучал так громко, что граф Шоберский в испуге замахал руками:

— Тише ты, тише… — Он оглянулся на раскрытое окно. — Во дворе услышат!

— Это не меняет дела, любезный барон, — продолжал монах. — Если королю станет известно, что происходит здесь, в замке, то он, без всякого сомнения, прикажет провести расследование.

— Ну и правильно! — покладисто согласился Арнстейн. — Король Нимед — наш повелитель и может делать все, что считает нужным.

— Да, — заметил Мозес, который соображал несколько быстрее барона Фронденбергского, — но тогда и нас спросят, почему мы не известили о происшедшем власти. Что тогда?

— Вот, вот, — привстал со своего места монах, но, не удержавшись на ногах, рухнул обратно в кресло, — верноподданный и пекущийся о славе Немедии человек, а не побеспокоился о том, чтобы извести колдовство!

— Ты думаешь, что герцог Хельсингерский связан с магией? — повернулся к нему барон, — У меня тоже возникли подозрения, но…

Он не хотел, чтобы герцог, с которым Арнстейн испытывал истинное родство душ, попал под подозрения, и завел беседу в надежде склонить собеседников подумать о том, что надо сделать, чтобы события в Хельсингере не приняли опасного для Бьергюльфа оборота. Теперь он жалел, что начал этот разговор, но было поздно: граф и служитель Митры в первую очередь заботились о себе, что было, впрочем, вполне естественно для этих славных личностей.

«Нергал меня дернул за язык! — сокрушался барон. — Теперь Бьергюльфу вряд ли поможешь… Похоже, сейчас следует позаботиться о том, чтобы собственная шкура не получила лишних царапин».

Бравый вояка и кутила, он всегда старался отойти подальше от придворных и прочих интриг, но теперь, без всякого на то желания, попал в самое их пекло.

— Мы должны побыстрее послать в столицу надежного человека, чтобы он передал королю о наших подозрениях, — словно прочитав его мысли, сказал граф Шоберский.

— Да, — закивал головой монах, — и побыстрее, пока другие не сообразили сделать то же самое.

Собутыльники сдвинули поближе лбы и принялись обсуждать, кого лучше послать к королю Нимеду.

— Может быть, рассказать все Астрису Оссарскому? — предложил Арнстейн.

— Не-ет, — протянул служитель храма, — он способен только болтать о высоких материях. Всю печенку мне выел своими занудными рассуждениями!

— Тогда, может быть, пригласить сына бывшего управляющего, как его? — почесал затылок Арнстейн.

— Ивар, — подсказал Мозес. Он наморщил лоб, обдумывая предложение барона. — А что? Пожалуй, ты прав. Он бойкий молодой человек, к тому же королевский оруженосец…

— Да еще пользуется покровительством барона Тореного, — добавил монах. — Но,— замялся он, — может быть, Ивар предан герцогу?

— Пустяки! Сегодня друг, а завтра… — не согласился Арнстейн. — Знаю я придворных хлыщей. Он все сделает быстро и ловко, потому что понимает, что это будет ему полезно для продвижения на королевской службе.