Кольцо зла
Шрифт:
– Вот и хорошо бы, – Иван улыбнулся. – Вы не беспокойтесь, я вам заплачу.
– Дорого не возьму, а ежели чуть приплатите, столоваться и у меня можете – все веселее, – Надя взяла со стола керосиновую лампу. – Ну идемте, покажу вам лестницу… Там чистое все постелено, так что не стесняйтесь…
– А с электричеством у вас, я вижу, проблемы? – кивнув на лампу, пошутил Раничев.
– Это не у нас, это на подстанции где-то… Ну во-он наверх лестница, не спотыкнетесь?
– Да уж, постараюсь.
– Удобства во дворе, рядом.
Пожелав неожиданному постояльцу спокойной ночи, Надежда ушла в дом, а Раничев поднялся по крутой лестнице на чердак, в мансарду. Небольшую, но уютную комнатку сквозь оконный переплет освещал уличный фонарь, не особо ярко, конечно, но вполне достаточно,
Накрывшись покрывалом – и в самом деле было довольно прохладно, но ничего, терпимо, Иван с наслаждением вытянулся на чистой простыне. Мысли его помимо всего прочего вернулись к хозяйке дома. Наверное, только наши русские женщины на это способны – приютить, обогреть, накормить неизвестно откуда взявшегося бродягу – на что-то большее внешний вид Раничева сейчас явно не тянул, да и вообще необходимо было поскорее изменить имидж – ночью его пальто и шляпа еще сходили за приличные, но вот днем их явно одевать было нельзя. Да и подстричься, обязательно подстричься – в сорок девятом году длинные волосы носили разве что священники и монахи или там знаменитые дирижеры, художники и прочие богемные личности. Ни тем ни другим Иван не был… А кем был – над этим следовало подумать, и хорошо подумать, хватит импровизаций – то, что сошло с доброй и простой женщиной, вряд ли прокатит с кем-нибудь поискушенней. Итак он, Иван Петрович Иванов – не стоило оставаться под своей фамилией, по профессии… гм… историк. Ну да, историк, вынужденный уехать в деревню из-за «ленинградского дела» – аресты как раз прокатывались по всей партийной верхушке города на Неве, да и не только по верхушке – простых людей тоже, как всегда, не жалели. Вот услыхал, что в городе время от времени появляются кое-какие раритеты, решил узнать, может, что прикупить для коллекции? Да-да, именно таким вот полусумасшедшим коллекционером, любителем старины, и нужно представиться, вернее – пусть так о нем потом думают бандиты, на след которых нужно обязательно выйти через ту же Надежду. Вряд ли подруга Викентия ничего не знает о его друзьях! Историк, так… Не самая плохая маскировка, за бывалого урку он перед знающими людьми все равно не проканает.
Утром Раничева разбудил Генька. В серой школьной гимнастерке, подпоясанной широким ремнем с ярко начищенной пряжкой, с полыхавшим огнем на груди пионерским галстуком алого шелка, Генька заглянул в дверь и, вежливо пожелав доброго утра, осведомился, проснулся ли «дядя Иван», присовокупив, что, ежели проснулся, так тогда «мама Надя» ждет его к чаю.
– Сейчас спущусь, – подмигнув мальчику, улыбнулся Иван. – Это что, твой, что ли? – Он кивнул на фотоаппарат в коричневом кожаном футляре, висевший на гвоздике у самой двери.
– Мой, – с гордостью отозвался Генька. – «ФЭД», не что-нибудь!
– А я думал – трофейная «Лейка»! Ну «ФЭД» ничуть не хуже.
Мальчик улыбнулся:
– Еще бы! Еле у мамы Нади выпросил. Так спуститесь к чаю?
– Обязательно!
Генька загрохотал ботинками по узким ступенькам лестницы.
Расчесав волосы найденной в столе расческой, Раничев спустился к столу – Генька уже поел и, убегая в школу, махнул на прощание рукой.
Надя хлопотала у плиты в темно-бордовом креповом платье, в туфлях-лодочках и наброшенной на плечах шали. Иван краем глаза углядел в смежной комнате приоткрытый шкаф, в котором аккуратно, на вешалках, висели несколько летних крепдешиновых платьев и мужская бостоновая пара солидного темно-синего цвета.
– Красивое у вас платье, – похвалил Иван.
Надежда усмехнулась, поправив на руке часики, и кивнула
на стол:– Кушайте! Чем богаты, тем и рады.
Иван не отказался, попил чаю с ситником.
– Я сейчас ухожу, – надев пальто, произнесла Надя. – Там, на веранде, керогаз и бритвенный прибор – помазок, лезвие… Думаю, вам пригодится.
– Спасибо, – от души поблагодарил Раничев.
После ухода хозяйки он вымыл голову и тщательно выскоблил щеки и подбородок, стараясь как можно меньше походить на себя самого. Может статься, его здесь до сих пор искали по старым летним делам. Так… Отыскав наверху ножницы, Иван кое-как обкарнался – не Бог весь что, но пока сойдет. Тем более что шататься по городу он сегодня не собирался, по крайней мере, в первой половине дня. Для начала нужно было решить финансовую проблему – навестить оставленный еще летом тайник. Кое-что оттуда, конечно, наверняка выгребли – но пара перстней должна была остаться – Иван помнил, что специально запрятал их чуть в стороне.
Поймав на площади перед Осоавиахимом попутный грузовик, Раничев безо всяких приключений добрался до пионерского лагеря лесхимзавода и, махнув шоферу, спустился к реке. Вот и приметная береза, кусты, овражек… И словно бы чья-то синяя тень шарахнулась вдруг в сторону и тут же исчезла неизвестно куда. Какой-то мужик, даже как-то смутно знакомый, наверное, из работников пионерлагеря… Раничев затаился. Кажется, ушел… И черт с ним!
Оглядевшись по сторонам, Иван нагнулся и поворошил руками холодную глинистую землю… Ага! Есть!
Фиг! Никакой это не перстень! Пионерский значок – с серпом и молотом и тремя лепестками пламени, с золотистой, по белому, надписью – «Всегда готов!». Вот блин… Да нет, не может быть, чтобы уж совсем ничего не осталось… Но вот же оно! Золотое кольцо с красивым голубым камнем… И – совсем рядом сверток. Что-то завернутое в газету «Пионерская правда». Деньги! Новые, образца тысяча девятьсот сорок седьмого года… Раничев торопливо пересчитал – три тысячи! Вот это подарок!
Добравшись до города на попутной подводе, Раничев продал перстень цыганам за две тысячи рублей. Конечно, колечко-то стоило как минимум в два раза дороже, да только вот не в ломбард же его нести. Цыгане оказались ушлыми – все вполне хорошо понимали. Ну, две тысячи – тоже деньги.
Для начала Иван купил в потребкооперации красивый полушерстяной костюм, светло-серый, в полосочку, за четыреста тридцать рублей пятьдесят копеек, белую сорочку и бордовый, в темную горошину, галстук. Не забыл и про ботинки, пальто, шляпу – прихватив все, направился в баню, где с остервенением попарился, помылся и, посетив парикмахерскую, подстригся под бокс, приобретя вид этакого гарвардского профессора-сноба.
После бани – уже вечерело – Раничев вовсе не направился сразу домой, в мансарду, а долгое время шатался по промтоварным магазинам, прицениваясь к различного вида товарам:
– Девушка, у вас крепдешиновые платья есть?
– К сожалению, нет, все разобрали.
– А сам креп-де-шин?
– Зайдите завтра.
– Ну, тогда покажите мне во-он тот костюм за полторы тысячи. Это чистая шерсть?
– Чистая…
Иван не просто приценивался – запоминал – осознал вдруг, что нужно срочно менять имидж. Нет, сумасшедший доходяга историк никуда не годился – не проканает с этакими хитрецами.
Уже было темно, когда Раничев вошел в дом – Надежда встретила его на крыльце, видно, выглядывала в окно. На веранде сильно пахло сигаретным дымом… Ну-ну…
Ранчиев вошел в прихожую, разделся, аккуратно повесив на вешалку только что купленное пальто, и, повернувшись к умывальнику, начал мыть руки…
– А ну, фраерок, повернись-ка! – послышался позади чей-то насмешливый голос.
– Подожди, – не оборачиваясь, отозвался Иван. – Вот, вымою руки и потолкуем.
Он тщательно вытерся полотенцем и наконец повернулся, увидев перед собой… фиксатого молодого парня! Того самого! Теперь бы только не спугнуть, только бы не спугнуть…
– А я вас еще с утра ждал, – войдя в комнату, Раничев, не выказывая никакого удивления, уселся за стол, вокруг которого уже сидели двое – Худой и Толстомордый, с тонкими усиками. Фиксатый парень, нехорошо улыбаясь, маячил сзади.