Колдовские ворота

Эта мысль взбодрила принцессу. По крайней мере, она раздумала умирать.

Но радоваться тоже было нечему. Звуки, которые доносились до аргеманов, стороживших снаружи, раззадорили их настолько, что они вломились в сарай.

Тут Барабин и продемонстрировал, как он умеет орудовать руками в цепях и самими цепями.

Уходя в море на своем драккара, Грейф Ингерфилиас строжайшим образом приказал беречь Барабина и Каиссу, как зеницу ока — но стражникам было на это наплевать.

Когда первые из них попали под молотилку, в которую превратился закованный в цепи Истребитель Народов, остальные озверели тотчас же и были готовы растерзать пленника, невзирая на любые запреты.

Им хотелось позабавиться с принцессой, а Барабин стоял у них на пути, и аргеманы были настроены убрать эту преграду любой ценой.

В конце концов, убить пленного воина по аргеманским понятиям ничуть не зазорно, а не полученный за него выкуп всегда можно принять на свой счет.

И поскольку цепи на ногах безнадежно сковывали свободу движений, дела Барабина были плохи. Голые руки и кандалы — не самое лучшее оружие против боевых топоров.

Но почему-то аргеманам никак не удавалось нанести Барабину смертельный или хотя бы ранящий удар. Роман, конечно, старался уклониться — но этого было недостаточно.

Как-то так выходило, что аргеманы сами били мимо. И очень дивились этому обстоятельству до тех пор, пока один из пожилых пиратов (который давно уже не был охоч до любовных утех и потому остался прикрывать вход) не сообразил, что это обыкновенное колдовство.

Аргеманы не боялись ни боли, ни смерти — но вот шутить с колдовством они опасались всерьез. Да и само фиаско подействовало на них отрезвляюще.

Они вспомнили, наконец, что убивать пленника ни в коем случае нельзя — особенно если учесть, что против этого даже боги. Ибо кто кроме богов может отвести удар от безоружного.

Ах, если бы не кандалы и не обуза в лице принцессы, за которую Роман теперь чувствовал ответственность. Если бы он был один и мог бежать — то ему ничего не стоило вырваться из сарая и уйти от погони.

Но аргеманы были не дураки. Они подобрали для Барабина тяжелые и крепкие цепи. Так что его победа оказалась половинчатой.

Аргеманы отступили, не тронув Каиссу, но путь на волю был по-прежнему закрыт.

И никуда бы пленники не делись до возвращения Грейфа, если бы не глупость юных стражников, охранявших сарай с боевыми гейшами принцессы.

Наученные горьким опытом старших товарищей, они крепились до глубокой ночи, но под утро, когда все взрослые спали, юноши не выдержали.

Слишком уж соблазнительно звучали из глубины сарая голоса рабынь, изображающих, будто они лезут на стенки от любовного голода и вынуждены ласкать друг друга, так как поблизости нет ни одного настоящего мужчины.

Само собой разумеется, настоящие мужчины тут же нашлись. Юные стражники гурьбой ввалились в сарай, не приняв даже тех мер предосторожности, которые днем помогли их старшим товарищам выжить в схватке с Истребителем Народов.

В схватке с гейшами из личной стражи донны Каиссы выжили немногие.

Отчасти виноваты в этом были и взрослые, которые не удосужились заковать боевых рабынь в цепи. Но осознать свою вину взрослым уже не довелось. Они не успели даже толком проснуться от криков — а боевые рабыни уже перебили их аргеманским оружием, отнятым у пацанов.

Факел, которым пацаны перед гибелью освещали себе путь, во время схватки в сарае упал на солому. Сарай загорелся и огонь перекинулся на соседние дома, так что уцелевшим аргеманским женщинам и рабыням Форабергена было не до того, чтобы останавливать убегающих пленников.

Барабин, которого вместе с принцессой выпустили из второго сарая за минуту перед тем, как он тоже загорелся, нашел даже время, чтобы заглянуть в кузницу и освободиться от цепей.

Помогать ему пришлось девушкам — пускай и сильным, но все же мало пригодным на роль молотобойцев, так что с кандалами провозились дольше, чем можно было ожидать.

После этого они потратили еще массу времени на поиски пути через горы. Но в темноте никакой тропы так и не нашли, а в предрассветных сумерках окончательно убедились, что ее нет вообще.

И осталась у них одна дорога — та, что в Баргауте зовется Таодарской, а в Таодаре, наоборот, Баргаутской. Дорога, идущая вдоль берега к черному замку.

Барабин надеялся, что по пути им где-нибудь встретится все-таки горная тропа, которая позволит им уйти подальше от моря, где в любую минуту могут появиться аргеманские драккары. Но горы по левую руку от идущих стояли непроходимой стеной.

Иногда дорога ныряла в ущелье или уходила за вырастающую из моря гряду — и тогда морская гладь скрывалась из виду. Но вскоре дорога делала очередную петлю и опять выходила к берегу, опускаясь порой до самой кромки воды.

Именно у кромки воды, под отвесной стеной, в щелях которой вили гнезда птицы, Барабин и его спутницы находились в тот момент, когда из-за скалистого мыса выскользнул идущий под парусом драккар.

Попутный ветер гнал его прямо на беглецов, и Барабин сразу опознал судно по величине и по выражению морды дракона, украшающего форштевень.

Это была «Торванга».

76

Первый большой привал Тассименше и Ян Тавери устроили уже довольно высоко в горах, когда стало ясно, что выйти на Таодарскую дорогу не так-то просто.

Тропа, про которую говорила Тассименше, оказалась завалена камнепадом. Другой дороги никто не знал, и рабыни Барабина пребывали в растерянности.

Не будь с ними Яна Тавери, они, наверное, не постеснялись бы в выражениях по адресу Тассименше, которая завела их черт знает куда. Но присутствие оруженосца заставляло их сдерживаться.

А Тассименше на привале, как нарочно, льнула к оруженосцу и все крутила в руках его шейный амулет на серебряной цепочке.

Этот круглый медальон не отобрали у Яна, когда его брали под стражу, из-за поверья, что нет ничего хуже, чем присвоить себе чужой амулет. Если мечи благородных рыцарей Баргаута нередко переходили из рук в руки, то амулеты — никогда.

Тассименше подносила амулет то к уху, то ко рту, мурлыкая, как кошка, и что-то шептала еле слышно, уткнувшись лицом в грудь оруженосца. А он, не расслышав, что она говорит, переспросил — и тогда Тассименше стала шептать ему на ухо.

Выглядело это, как воркование двух влюбленных, и другие рабыни, ожидали продолжения — но Ян Тавери вдруг отстранил от себя боевую гейшу и объявил всем:

— Придется идти в Асмут.

— Это еще зачем? — возмутился Эрлин, который спешил к себе в Таодар. Надежда, что он успеет туда раньше брата Грейфа, таяла с каждым часом, и Эрлин все больше нервничал.