Колдун и кристалл

Уилл пожирал ее глазами, словно читал эти мысли.

— Но ты, наверное, не встречаешься с этими здоровяками так часто, как раньше, — вставил он. — Я хочу сказать, до того, как умер твой отец.

— Возможно… но разве ушастика-путаника можно научить говорить слова наоборот?

Теперь он улыбнулся во весь рот. И улыбка осветила его лицо. Боги, какой же он красивый!

— Думаю, что нет. Как кошку не научить менять свои любимые места. А Торин не говорит о нас… обо мне и моих друзьях… когда вы вдвоем? Или я не имею права задавать этот вопрос? Пожалуй, не имею.

— О чем речь. — Она вскинула голову, отчего коса закачалась из стороны в сторону. — Я же мало что понимаю в приличиях, о чем мне не так давно и напомнили. — Но она не испытала радости, увидев, как он опустил глаза и покраснел, хотя и ожидала именно такой реакции. Она знала девушек, которые обожали не только флиртовать, но и доводить своих кавалеров, однако себя к таковым не относила. И уж конечно, не хотела добивать его. Потому и продолжила тихим голосом: — В любом случае, наедине с ним я не бываю.

Ну и лгунья же ты, тут же подумала Сюзан, вспомнив, как Торин прихватил ее в коридоре после званого обеда, как впился в грудь, словно ребенок, дорвавшийся до шоколадного батончика, как сказал, что сгорает от нетерпения. Ох и лгунья.

— В любом случае, Уилл, мнение Харта о тебе и твоих друзьях вас не касается, не так ли? У вас есть работа, и это главное. Если он помогает вам, почему с благодарностью не принять его помощь?

— Потому что здесь что-то не так, — ответил он с такой серьезностью, что ей даже стало страшно.

— Не так? С мэром? С Ассоциацией конезаводчиков? О ком ты говоришь?

Он долго смотрел на нее, словно принимая важное решение.

— Я хочу довериться тебе, Сюзан.

— Не уверена, что твое доверие нужно мне больше, чем твоя любовь.

Он кивнул.

— Пока не уверена, но, чтобы выполнить порученное мне дело, я должен кому-то довериться. Можешь ты это понять?

Она заглянула ему в глаза, кивнула. Он шагнул к ней, встал так близко, что она, казалось, ощущала тепло его кожи.

— Посмотри. — Он указал на склон, уходящий к морю. — Скажи, что ты видишь.

Она посмотрела. Пожала плечами.

— Спуск. Такой же, как всегда. — Она чуть улыбнулась. — И очень красивый. Он навсегда останется для меня самым лучшим местом в мире.

— Да, красиво, все так. А что еще ты видишь?

— Лебедей-лошадей. — Она вновь улыбнулась, показывая, что это шутка (так шутил еще ее отец), но ответной улыбки не дождалась. Он, конечно, красивый, очень смелый, если верить историям, гуляющим по городу, умный, но вот с чувством юмора у него не очень. Впрочем, это не самый плохой недостаток. Некоторые вот хватают девушек за грудь.

— Лошадей. Да. Но что мы можешь сказать насчет их числа? Ты всю жизнь видела лошадей на Спуске, и такой же эксперт в этом вопросе, как и любой конезаводчик.

— А ты им не доверяешь?

— Они дают нам все, что мы просим, и они дружелюбны, как собаки под обеденным столом, но… нет у меня к ним доверия.

— Однако ты доверяешь мне.

Он посмотрел в ее прекрасные и испуганные глаза, серые, еще не обесцвеченные бесконечной чередой дней.

— Я должен кому-то довериться, — повторил он. Она опустила взор, словно он отверг ее. Он протянул руку, мягко подсунул пальбы под подбородок, поднял ей голову.

— Их всегда столько же? Хорошенько подумай!

Но теперь, когда он точно сформулировал вопрос, ответить на него она могла без запинки. Какое-то время она уже замечала перемены, но, растянутые во времени, они не привлекали особого внимания.

— Нет. Столько их быть не должно.

— А сколько должно? Больше или меньше? Она помолчала. Глубоко вдохнула, шумно выдохнула.

— Их много. Слишком много.

Уилл Диаборн, сжав кулаки, вскинул руки, потряс ими. Его синие глаза сияли, как электрические лампочки, о которых рассказывал ей дед.

— Я это знал. Знал!

8

— Сколько здесь обычно бывает лошадей? — спросил он.

— Под нами? Или на всем Спуске?

— Под нами.

Она огляделась, не пытаясь пересчитать их по головам: все равно не получилось бы, только сбило со счета. Увидела Сюзан четыре табуна примерно по двадцать голов, медленно плывущих по зеленому лугу, точно так же как в небе парят птицы. И девять табунов поменьше, от восьми до четырех голов… несколько пар (они напомнили Сюзан влюбленных, но сегодня ей напоминало об этом все вокруг)… скачущих одиночек… несомненно, молодых жеребцов…

— Сто шестьдесят? — осторожно спросил он. Она в изумлении воззрилась на него.

— Да. Сто шестьдесят. Именно это число я и хотела тебе назвать.

— А какую часть Спуска вы видим? Четверть? Треть?

— Гораздо меньше. — Она улыбнулась. — О чем ты и сам знаешь. Не больше одной шестой.

— Если на каждой шестой части пасется сто шестьдесят лошадей, всего выходит…

Она подождала, пока он скажет «девятьсот шестьдесят», а потом кивнула. Он опустил голову, а потом вскрикнул от неожиданности, когда Быстрый ткнулся мордой ему в поясницу. Сюзан поднесла руку ко рту чтобы подавить смешок. По нетерпеливому взмаху руки, которым он оттолкнул лошадиную морду, она поняла, что ему сейчас не до веселья.

— А сколько лошадей в конюшнях, тренировочных лагерях, на различных работах?

— Одна на каждые три пасущиеся здесь. Приблизительно.

— То есть мы говорим о тысяче двухстах головах. Все лошади породистые, никаких мутантов.

Тут она бросила на него удивленный взгляд:

— Да. Мутантов в Меджисе практически не рождается… и в других Внешних феодах тоже.

— То есть из пяти жеребят нормальными рождается не три, а больше?

— Нормальными рождаются все пять! Разумеется, время от времени попадается уродец, которого приходится забивать, но…

— Не один мутант из каждых пяти новорожденных? Один из пяти, рождающийся… как это сказал Ренфрю… с лишними ногами или внутренностями снаружи?

Для ответа хватило бы и изумления, отразившегося на ее лице.

— Кто мог тебе такое сказать?

— Ренфрю. Он также сказал, что в Меджисе не больше пятисот семидесяти породистых лошадей.

— Да это же… — У нее вырвался смешок. — Глупость какая-то! Если бы мой отец был здесь…

— Но его нет, — сухо оборвал ее Роланд. — Он мертв.