Колдун из Салема

— Исходя из того, что мне рассказал мой отец, — сказал я, — Йог-Сотхотх теперь свободен, поскольку он уже выполнил то, ради чего его вызвали колдуньи из Иерусалимского Лота. Его задача ведь состояла в том, чтобы уничтожить моего отца, и он это уже сделал.

Говард кивнул:

— Это верно. Но он — темная сила, Роберт. Злобное — необычайно злобное — существо, которое живет только для того, чтобы убивать или уничтожать. Так же, как и ему подобные.

Уже второй раз Говард намекал на то, что, кроме Йог-Сотхотха, есть еще и другие ДОИСТОРИЧЕСКИЕ ГИГАНТЫ, но я опять не обратил на это никакого внимания. Уже одна мысль о том мощном существе со змееподобными щупальцами, которое я видел тогда, в море, вызывала у меня тошноту.

— Как и колдуньи из Салема, все они — силы тьмы, — продолжал Говард. — А силы тьмы так или иначе помогают друг другу, даже когда их никто и не заставляет это делать. Те колдуньи уже не могут заставить Йог-Сотхотха попытаться убить тебя, Роберт. Но он все равно это сделает, если сможет.

Его слова казались мне какими-то театральными, однако я продолжал молчать, пытаясь осознать сказанное им.

Говард некоторое время смотрел мне прямо в глаза, затем покачал головой и резко сменил тему.

— Ты устал, Роберт, да и я тоже, — сказал он. — Грэй придет не раньше чем через три часа. Давай поспим хоть немного. Рольф разбудит нас, когда придет время вставать.

У меня осталась еще тысяча вопросов, но я чувствовал, что Говард явно больше не хочет разговаривать. И я не мог с ним не согласиться. Я лишил свой организм целой ночи сна, и теперь он требовал то, что ему полагалось. К тому же лучше, если к встрече с адвокатом у меня будет светлая голова.

Я встал, поставил чашку на каминную полку и без лишних слов покинул комнату. Говард же, суетливо и резковато, что было для него характерно, начал копошиться у себя в письменном столе, пытаясь навести хотя бы относительный порядок в своих бумагах.

Когда я поднимался по лестнице, в доме стояла удивительная тишина. Ступеньки, на которые я наступал, поскрипывали под тяжестью моего тела, однако это были единственные звуки, которые я слышал. В пансионате было в общей сложности одиннадцать комнат, точнее, одиннадцать номеров, каждый из которых состоял из спальни и гостиной, а также небольшой ниши для туалета и ванной. Наличия этой своего рода роскоши трудно было ожидать, глядя снаружи на убогое здание пансионата. Однако, если не считать Говарда, Рольфа, Присциллы и меня, дом пустовал. Мне всегда казалось, что пустые дома чем-то похожи на мертвецов: они напоминали тела, которые покинула жизнь. И этот дом представлялся именно таким: он был мертвым. Просто громадный каменный труп.

Я улыбнулся собственным мыслям. Все эти странные размышления, по всей видимости, были вызваны усталостью. Я быстренько преодолел последние ступеньки, стремительно подошел к своей комнате, вошел в нее — и в изумлении остановился.

Комната не была пуста. У окна на стуле сидела Присцилла и перелистывала книгу, которую, по-видимому, нашла где-то здесь. Услышав мои шаги, она подняла глаза. Похоже, она ждала меня.

Изумленный, я закрыл дверь, сделал к ней несколько шагов и остановился.

— Присцилла, — сказал я в растерянности. — Ты не спишь?

Безусловно, мой вопрос был глупейшим, однако Присцилла, улыбнувшись, проигнорировала мои слова, отложила книгу в сторону и подошла ко мне.

— Я ждала тебя, Роберт, — сказала она, и то, какона это сказала, заставило меня насторожиться.

Ее голос звучал совсем не так, как обычно. Разница была небольшая, но все-таки ощутимая. Бывают ситуации, когда интонации голоса женщины говорят намного больше, чем произносимые слова. Мне были известны такие ситуации.

Она подошла ко мне вплотную, посмотрела мне в глаза длинным томным взглядом и обвила мою шею руками.

— Роберт… — пробормотала она.

Я поднял было руку, чтобы высвободиться из ее объятий, но так и не сделал этого. Наоборот, я обхватил руками ее талию и еще крепче прижал девушку к себе. Я испытывал удивительное чувство теплоты — не просто возбуждение, а и еще что-то. В Нью-Йорке я встречался со многими женщинами, но то все были мимолетные связи без каких-либо чувств — так, одна похоть. С Присциллой все было совсем по-другому. Когда я находился рядом с ней, меня охватывало чувство нежности, ранее мне незнакомое. Но, тем не менее, что-то во мне противилось ее объятиям, хотя это сопротивление казалось мне абсурдным.

— Ты так долго оставался там, внизу, — прошептала она.

Ее голос был нежным и соблазнительным, и я, кроме всего прочего, почувствовал, какой приятный аромат исходит от ее волос. Я уже ничего не соображал.

— Я… разговаривал… с Говардом, — сказал я, с трудом выговаривая слова.

Ладошки Присциллы легонько погладили мой затылок. Она еще сильней прижалась ко мне, и через ткань платья я почувствовал, как горячо ее тело.

— Сколько времени мы здесь будем находиться? — спросила она.

— Сколько времени? — переспросил я в недоумении. — Мы ведь только что сюда приехали, Присцилла.

— Я не хочу здесь оставаться, — сказала Присцилла. Ее рот был у моего уха, и она говорила шепотом. Затем она нежно коснулась губами моей шеи. Я вздрогнул. — Давай уедем отсюда, Роберт. Мне не нравится этот дом. И Говард мне тоже не нравится.

— Но ведь он славный парень, — возразил я. — К тому же, он…

— Он ненавидит меня, — заявила Присцилла. — Давай отсюда уедем. Прямо сейчас.

Мне это стоило больших усилий, но я все-таки снял ее руки с моей шеи и слегка отстранил Присциллу от себя.

— Это невозможно, милая, — сказал я.

Тут же с ее глазами что-то произошло. Я не мог оторвать от них взгляд. У меня было ощущение, будто я падаю в пропасть, мысли начали путаться. «Господи, что со мной?» — подумал я.

— Говард лишь обеспокоен, вот и все, — продолжал я.

Мой голос звучал как будто издалека. Я с усилием буквально выдавливал из себя каждое слово.

Присцилла некоторое время смотрела на меня. Затем она высвободилась из моих рук и сделала шаг назад, при этом продолжая держать меня за руку. Осторожно, но настойчиво она потянула меня за собой в сторону широкой, застеленной свежим бельем кровати.

Я не мог ей сопротивляться. Присцилла легла на кровать на спину и притянула меня к себе.

Я еще раз попытался собрать в себе остатки благоразумия и отстранить ее от себя.

— Нет… — прошептал я. — Так… нельзя. Мы… не должны… это делать.