Колдунья-индиго
Шрифт:
Посетовав на собственную судьбу-злодейку, Тимур не забыл помянуть и погибших охранников — Артемова и его напарника Павла:
— Бедняга Павел, — у него, говорят, голова была расколота надвое, а у Артемова вообще осталось полголовы, да еще и весь обгорел!
Потом Тимур пособолезновал двум покалеченным в аварии коллегам и поинтересовался у Глеба, какой, по его мнению, каре российская Фемида подвергнет виновника ДТП — угонщика КамАЗа?
— Видимо, никакой, — объяснил Глеб. — По мнению лечивших этого парня врачей, он мог в тот момент быть невменяемым и потому не отвечает за свои преступные действия. Но психиатрическая экспертиза еще не закончена, и до решения суда далеко. Скорее всего, его поместят в стационар, а через полгода-год отпустят на все четыре стороны.
— Как это «никакой»?! — у Тимура от возмущения слюни полетели изо рта, он на минуту забыл даже о собственной обиде. — Угнать машину, выпереть на ней на главную дорогу, устроить ДТП, отправить на тот свет двух человек, а еще двоих покалечить — на это ума у него хватило. А как отвечать, так сразу — невменяемый? Значит, купи себе справку, что ты дурак, и твори потом, что хочешь?
— Вообще-то я считаю, что невменяемым, а потому и не несущим ответственности за свои деяния можно признать
Тимур в ответ только смачно сплюнул на цветные изразцы аллеи и еще ожесточеннее замахал метлой.
У ворот поместья с их стражем Сергеем Кузьмичом беседа состоялась точно такая же, а по поводу последствий ДТП — слово в слово, как и с разочаровавшимся в законе грубияном Тимуром. Только чувствуя в подполковнике запаса Космических войск родственную офицерскую душу, Глеб несколько расслабился и позволил себе завершить свой прогноз судьбы невменяемого угонщика эмоциональным восклицанием: «Идиоты!» Однако и по-офицерски духовно близкий ему Воробьев с ним не согласился, правда, выразил свое несогласие не грубым плевком под ноги оппоненту, а лишь культурно его поправил.
— Не идиоты, а вредители! Они умышленно все доводят до абсурда! Это же пятая колонна! Масоны проклятые!
Подумав, что такие резкие высказывания могут отвлечь их от главного вопроса и завести не в ту степь, Глеб поспешил переменить тему разговора и попросил Воробьева припомнить обстоятельства их первого знакомства, то есть утро того трагического дня, когда погиб Никита.
— Кузьмич, вспомни: Дуня Артюнянц, ну та нервная девушка на лихой кобыле, которая облаяла тебя ни за что ни про что и умчалась карьером в сторону леса… Не проскакала ли она в скором времени в обратную сторону, к усадьбе Артюнянца?
— Нет, не проскакала. Если бы она возвращалась, я обязательно услышал бы цоканье копыт по асфальту. А что это вы все этим интересуетесь? И Духанский, и Новиков меня об этом расспрашивали.
— Продолжается следствие, — туманно пояснил Панов, — поэтому уточняются все события того дня. А какое время потребовалось бы Дуне, чтобы доехать обратно до усадьбы Артюнянца, если она все-таки возвращалась обратно, а ты просто стука ее копыт не расслышал? В смысле, конечно, стука копыт не Дуниных, а ее кобылы?
— Во-первых, я не глухой, и слух у меня отличный, — недовольно возразил Воробьев. — Если я говорю, что она не проезжала обратно мимо ворот, значит не проезжала. Во-вторых, у Артюнянца не усадьба, а поместье, и вдвое больше, чем у Никандрова. Это целая латифундия! И в-третьих, если бы Дуня скакала таким же карьером от наших ворот не в сторону леса, а в обратном направлении, к владениям Артюнянца, то эта скачка заняла бы у нее минут пятнадцать-двадцать.
— А если добираться до его царства от никандровских ворот кружным путем, на это сколько времени потребуется?
— Опять же, если Дунина лошадь понесется таким же галопом, то нервная амазонка попадет туда минут через сорок-сорок пять. Но та улица более оживленная, по ней ходят маршрутки и автобус. Как там галопировать?
«Вот те на, — подумал Глеб, — ведь и Дуня, и дочка Артюнянца, по словам Духанского, уверяли его, что кавалеристка была дома уже через пятнадцать-двадцать минут после того, как облаяла Воробьева. И позорила Сергея Кузьмича эта нервная особа примерно в десять часов утра. Никиту убили где-то в одиннадцать тридцать. Зачем Дуне говорить, что вернулась домой не позже десяти тридцати, если укажи она время своего возвращения даже на два часа позже, у нее все равно оставалось бы железное алиби? От места убийства Никиты скакать до Артюнянцевых латифундий нужно уж никак не меньше часа. Если Никиту застрелила Дуня, то она совершила это преступление скорее всего сгоряча, в состоянии сильного душевного волнения, как говорят юристы. Мало ли что между ней и Никитой могло произойти в то злосчастное утро?! Может, бой-френд и завидный жених раньше клялся ей в любви и обещал жениться, а тут вдруг заявил, что интимные отношения — не повод для продолжения даже обычного знакомства, не то что для женитьбы. И послал девушку куда подальше, не снизойдя до совместной с ней прогулки, о которой они заранее договаривались? Пусть нынешние девушки не тургеневские барышни, не дававшие поцелуя без законного брака, и потому коварный изменщик для них не первый и единственный, а один из… Но любовь — во все времена любовь, а когда поруганное чувство сопровождается еще и крахом других, не столь возвышенных, но не менее радужных мечтаний… И что больше волнует молодую кровь — идеальная любовь или материальная заинтересованность, — это еще большой вопрос. Никита как-никак был сыном миллиардера…»
В практике Глеба случались прецеденты, когда вследствие гораздо меньшей степени женского разочарования мужики получали смертельный удар сковородкой или утюгом по голове. А если из-под носа вместе с любовью уплыли еще и миллиарды да под рукой не сковородка, а карабин? Выходит, это та же самая бытовуха, имя которой легион, только на миллионерско-миллиардерском уровне! С другой стороны, нельзя впадать в оперативный восторг и, не разобравшись, навешивать на человека всех собак, как это делает Новиков, возводя напраслину на Юлию. Правда, что касается Юлии, то навешивание на нее собак в прямом значении она восприняла бы очень даже положительно. Тут это выражение не подходит. Но, возможно, Дуня и не имела никаких матримониальных намерений в отношении Никиты и любовных чувств к нему вовсе не испытывала? По словам Новикова, Никита был довольно несерьезный и безалаберный молодой человек. Как на глазах Глеба он издевался над Юлией! Сам же травил дорогих Юлиному сердцу существ колбасой из киосков и прилюдно обзывал Юлию «гринписькой»! Что это за обращение к взрослой девице?! А его охота на лесных птиц и вездесущих ворон? Что, нечем было ему больше заняться? Вряд ли такой кавалер мог вызвать любовный жар у красавицы Дуни! При ее внешности она от отсутствия мужского внимания наверняка не страдала, и никандровские миллионы, а то и миллиарды, которые в перспективе должен был унаследовать Никита, могли ее тоже не слишком прельщать. Пусть она и неродная дочка Артюнянца, но тоже Артюнянц!
Чтобы родственница самого Юрия Борисовича Артюнянца была из бедной семьи? Не может такого быть! Конечно, не миллиардерша, но иметь в семейной копилке хоть один миллиончик. тоже неплохо. В этом случае повода для убийства Никиты у нее не было. Ну, может, обиделась на него за то, что он не захотел поехать с ней на прогулку. Понятно, девушка разнервничалась: ехать в лес одной, без охраны, да в наше-то «мирное» время — это полное безумие! Мало ли какие отморозки попадутся навстречу. Тут и карабин не поможет. Раздосадовалась, что приехала зря, но из-за такой пустячной обиды не убивают. Выплеснула свою злость на Кузьмича, огрела лошадь хлыстом, промчалась карьером до леса, а потом одумалась и вернулась домой другим путем. А о времени своего возвращения Дуня соврала без всякой серьезной надобности. Юные и не очень юные девицы и дамы частенько наводят тень на плетень, но при этом нельзя сказать, что ложь становится их второй натурой. Это просто дань повсеместному и общепринятому обычаю. Уж так повелось исстари среди прекрасного пола: говорить «нет», когда хочется сказать «да», делать вид, что убегаешь, когда на самом деле — догоняешь… И, разумеется, «красавицы испанки» всегда уверяют, что «замуж не хотят», хотя все обстоит с точностью до наоборот. Это и ложью по-настоящему нельзя считать, коли все всё понимают и считают вполне невинными уловками. Беда только, что некоторые особы прекрасного пола уже не могут остановиться и по инерции врут уже всегда и везде, по любому поводу и без всякого повода. Вот и Дуня могла оказаться в плену этой болезненной страсти.Глава 17
Так размышлял Панов, шагая поселковой дорогой по направлению к улице Красных Партизан, где располагалось поместье Артюнянца. А вот и артюнянцевские владения! Н-да, пожалуй, Никандров по сравнению с Артюнянцем помельче плавает. Этот сын солнца намного круче! Его поместье окружала не просто кирпичная ограда, наподобие никандровской «великой стены», а настоящие неприступные бастионы, где пятиметровые стены, сложенные из закругленных зацементированных каменюк, чередовались с крепостными башнями. Основанием башен служили огромные валуны. Эти чудовищные каменные монстры вздымались на трехметровую высоту, а выше шла уже пятиметровая кирпичная кладка. Грозное величие крепостных башен и стен настраивало на исторические ассоциации. В памяти сами собой возникали названия неприступных твердынь: Карс, Эрзерум… Откуда-то из мрака древних времен выплывали смутные образы могущественных властителей средневековья: герцога Бургундского, Карла Орлеанского, славных рыцарей Гартмана фон Ауэ и Вольфрама фон Эшенбаха, а также хана Эриванского… Этот привиделся, наверное, ради восточного колорита и толерантности.
Наметанный глаз Панова различил и веяния нового времени, соседствовавшие с узкими бойницами «древних» башен. Артюнянц защищался не только неприступными редутами, решетками на бойницах и колючей проволокой поверх стен. Все фортификационные сооружения были обильно оснащены самой современной охранной электронной аппаратурой. Глеб подумал, что для бригады электронщиков, в которой он шабашил, обслуживание артюнянцевского королевства оказалось бы золотым дном.
Несвоевременные мечтания Глеба насчет возможности левых приработков прервало появление колоритной фигуры местного жителя. Престарелый абориген вышел из калитки своего дачного владения на противоположной стороне улицы во главе небольшого стада коз. Зачуханная наружность старикана — клочковатая пегая борода, трехдневная седая щетина на щеках, драная брезентовая куртка на худых плечах — гармонично сочеталась с бедняцким видом притулившегося за прореженным штакетником старого деревянного забора жилища козоводителя. Когда-то этот домик служил летней дачей, и его счастливые владельцы приезжали сюда в конце рабочей недели, чтобы провести выходные на лоне природы, под раскидистыми елями и стройными соснами. Нынешний хозяин обосновался здесь капитально, даже козами обзавелся, приспособив дачу под зимнее жилье. Модернизация красоты жилищу не прибавила, впрочем, домишко был не хуже и не лучше соседских ветхих дачек и переделанных под зимнее житье-бытье домиков, растерянно таращащихся подслеповатыми окнами на могучие бастионы. На фоне многобашенного символа артюнянцевского богатства и могущества дачная панорама приобретала особенно жалкий и выморочный вид. Но сомкнувшиеся в единое лесное целое дачные участки были действительно хороши, и превратившиеся за десятки лет в могучих исполинов хвойные красавицы могли порадовать любой, даже самый взыскательный взор.
Вежливо поздоровавшись с пегобородым аксакалом, Глеб не без расчета отпустил несколько комплиментов в адрес его рогатых спутниц, надеясь завязать непринужденный разговор и получить от вождя парнокопытных неформальные сведения о его олигархическом соседе. Маневр вполне удался. Старик ответил на приветствие и охотно вступил в разговор. Любовно глядя на своих шкодливых подопечных, которые тут же начали общипывать и обгладывать торчащие меж штакетин ветки кустов, он пустился в рассуждения о целебности козьего молока, которое у него охотно покупают понимающие люди по цене, намного превышающей цену молока коровьего. Отсюда разговор, само собой, перешел на коров. Хозяйственный скотовод сообщил Глебу, что это теперь он остался последним из индивидуально-животноводческих могикан, а раньше тут паслось целое стадо коров, и самой удойной в стаде была его буренка. Парным молочком щедро одаривались все жители поселка, пока поперек коровьему существованию не встал видный политический и государственный деятель пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века (безутешный владелец покойной буренки употребил выражение «лысый дурак»). Видный государственный деятель запретил частное корововодство и заставил владельцев коров сдать своих печальных мычальниц в соседние колхозы, где они уже с осени начали погибать от голода. Несчастных животных колхозники вынуждены были срочно пустить под нож, и их ребра с остатками худосочного мяса всю зиму продавались в магазинах. А к весне с бывшими высокоудойными рекордсменками было окончательно покончено. «Лысый дурак», прежде чем отдать свое дурацкое распоряжение, даже не удосужился узнать, как обстоят в колхозах дела с кормами! Колхозники заготовили на зиму корма для своего стада, а на наше они не рассчитывали! Да что говорить! У нас в России все не слава богу. Если на троне сидит умный царь, то он обязательно кровопроливец. Когда усядется некровопроливец, выясняется, что правитель — круглый дурак. И от его глупости крови льется еще больше. А уж если в одном флаконе сочетаются дурак и кровопроливец с алкашом — вообще туши свет!