Колеса ужаса

Полковник подошел к пулемету и приказал выпустить несколько очередей по немецким позициям. Немцы немедленно ответили тем же. Полковник улыбнулся и сказал что-то об отплате нацистским собакам.

Когда стемнело и мы собирались возвращаться, с позиций противника донесся голос:

— Связь с батальоном установить никак нельзя. Траншея сообщения залита водой. Река вышла из берегов. Фрицу наверху довольно сухо, а мы, кажется, утонем в этом болоте, но все же…

Голос умолк в хмурой, зловещей тьме. Русские позиции были еле-еле видны. Мы бесшумно поползли обратно.

Мы возвращались на это место четыре дня подряд, но ничего заслуживающего внимания не услышали, и фон Барринг решил, что нам нужно привести пленного. Потом мы услышали, что русский патруль обнаружил телефонный провод. Через две минуты мы подсоединились к нему и стали слушать разговоры. Прошло два дня, и наконец наше терпение было вознаграждено. Порта внезапно оживился и бросил мне телефонную трубку. Послышался грубый, скрипучий голос:

— Жора, как дела?

— Все та же занудная работа. Хоть бы оборудование полетело к чертовой матери.

Последовало несколько русских ругательств.

Первый хрипло засмеялся.

— Водка есть?

— Да, сегодня пришла большая партия продовольствия. Еще бы несколько баб, и все было бы на мази. Прислать тебе водки, Лёш?

— Нет, спасибо. Сегодня ночью мы присоединяемся к вам.

Удивленный Жора спросил:

— Что происходит?

— Завтра в полдвенадцатого мы взорвем немцев к чертовой матери. Весь холм взлетит на воздух. Фейерверк будет красивым. Эти зеленые вши отправятся в ад!

Легионер поспешил к гауптману фон Баррингу, тот немедленно связался со штабом.

Нам дали подкрепление, какое только смогли наскрести. Батарею из Сто четвертого артиллерийского, одну 88-миллиметровую зенитку, две скверные 75-миллиметровые пушки на лафетах и никчемную роту пятидесятилетних резервистов. Из всего этого был составлен штурмовой батальон под командованием гауптмана фон Барринга. Пока утренний туман скрывал все маскировочной завесой, он приказал покинуть траншеи, чтобы избежать риска взлететь на воздух вместе с холмом. Мы приготовили Ивану теплую встречу, когда он пойдет в наступление после взрыва.

К нашей огромной радости прибыла и рота саперов с огнеметами. Мы знали этих людей и могли на них полагаться. Они были опытными фронтовиками, как и мы, ногтей после 1939 года не чистили — никто.

Мы ждали в резервных траншеях, сердца у нас колотились от беспокойства. Стрелки часов еле-еле двигались. Малыш лежал рядом с Плутоном. Он не говорил ничего, но было ясно, что в чрезвычайных обстоятельствах наш штатный буян предпочитал общество здоровенного докера.

Штеге и я лежали рядом с Портой, по другую сторону пристроился неразлучный с ним Легионер. Слева от нас лежали Мёллер, Бауэр и остальные.

Гранаты в руках у нас повлажнели от пота. Пока тянулось это выматывающее нервы ожидание, мы непрерывно курили сигарету за сигаретой.

Где-то в глубине земли русские саперы закладывали взрывчатку под холм, который должен был стать нашей могилой. Но теперь мы просто дожидались начала этого фейерверка — благодаря тому, что патруль обнаружил тонкий телефонный провод.

Часы показывали четверть двенадцатого. Через пятнадцать минут должно было начаться столпотворение.

Мы напряженно смотрели на туманный болотистый ландшафт. Пока ничего. Прошло пятнадцать минут. Снова ничего.

Внезапно мы сообразили, что у русских время отстает от нашего на час.

— Это хуже, чем дожидаться поезда в берлинском метро, — сказал Порта.

— Черт возьми, это похоже на ожидание у африканского борделя, где всего десять шлюх, — прошептал Легионер. — Когда в очереди впереди тебя целая сотня…

— Чего ты интересуешься борделями? — спросил Малыш. — Тебя же выхолостили в Фагене, разве не так?

— Еще раз услышу, — прошипел Легионер, — выпущу всю пистолетную обойму тебе в башку.

— Тихо! — сердито приказал фон Барринг.

Ожидание, ожидание, невыносимое ожидание. Ровно час. Но по-прежнему ничего не происходило.

Солдаты в плотно забитых траншеях стали проявлять нетерпение, с проклятиями и бранью расхаживая туда-сюда. Старые резервисты апатично сидели на дне траншеи; лица их уже превратились в посмертные маски. Саперы курили, стоя среди нас, танкистов. Мы знали, чего ждать. Иван наверняка собирался атаковать нас крупными силами.

Плутон так надел на плечо ремень, чтобы можно было бежать, держа автомат у бедра, когда начнется перестрелка.

К нашему удивлению, Малыш тоже взял автомат, хотя ему предстояло тащить пушку. Никто его ни о чем не спрашивал. В нагрудных патронташах у него было несколько сотен патронов. За ремень была заткнута отточенная саперная лопатка, приготовленная для рукопашного боя.

Порта положил рядом с собой огнемет, Легионер нес на спине запас бензина. Вид у Порты, лежавшего в цилиндре и с огнеметом, был совершенно безумным.

Артиллеристы установили пушки за нашими позициями, но из-за долгого ожидания кое-кто хотел убрать их, заявляя, что тревога была ложной.

Фон Барринг гневно заспорил с лейтенантом-артиллеристом. Кончилось тем, что гауптман запретил убирать орудия и пригрозил смертной казнью тому, кто попытается это сделать.

Мы, улыбаясь, стали подталкивать локтями саперов. Фон Барринг был стреляным воробьем. Нюхом чуял непорядок. Он знал, что делал. Полагаться на него мы могли.

Прошло еще полчаса. Несколько человек предложили отправиться на обед. Фон Барринг запретил. Старые резервисты подняли громкий шум.

Столпотворение началось в пять минут третьего. Весь холм исчез. Взлетел к небу сплошной черной тучей. На секунду воцарилась мертвая тишина. Потом на нас посыпались тонны земли, камней и древесных пеньков.

Тут же открыла огонь русская артиллерия. На наши прежние позиции падали минометные мины всех калибров. Хотя обстрел длился недолго, все наши телефонные провода были изорваны в клочья и все антенны стали бесполезны, однако убито или ранено было всего несколько солдат.

Вся наша позиция была окутана густым, едким, тошнотворным дымом. Сквозь него мы видели, как русская пехота штурмует наши прежние позиции, стремясь захватить высоту 268/9, пока немцы на флангах не обнаружили, что позиция взорвана.