Колесница призраков

– Постойте, сударыня, – сказал я, задерживая ее. – Пусть все будет так, как вам угодно. Вы своим заступничеством спасли его. Клянусь, что не стану завтра стрелять.

– Даете слово чести?! – горячо воскликнула Ольга.

– Слово дворянина! – сказал я.

Тогда она приблизилась ко мне и поцеловала. Это был единственный наш поцелуй. Потом она быстро повернулась и выбежала из беседки. Я бросился за ней, но Ольга уже исчезла в темноте.

До рассвета оставалось недолго, и я заспешил в казармы. Мои секунданты уже искали меня. Захватив ящик с пистолетами, мы вскочили в пролетку и помчались на Воробьевы горы.

Мой соперник уже ждал со своими секундантами. Он нетерпеливо прохаживался взад-вперед. Его лицо было бледным, и он избегал смотреть на меня. Мы бросили жребий на пистолеты. Выпали мои, но это было уже неважно. Секунданты отсчитали шаги и вонзили в землю сабли, отмечая расстояние.

– В последний раз просим вас: помиритесь, господа! – громким голосом, следуя обычному ритуалу, произнес один из секундантов.

– Никогда! – только и сказал мой соперник.

Я тоже покачал головой и взял пистолет. Когда секунданты крикнули: «Сходитесь!» – я направился к барьеру и остановился в шести шагах от него. Мой пистолет был направлен дулом вверх: стрелять я не собирался, помня о своем обещании. Мой противник тоже вышел к барьеру и, оказавшись от меня в двенадцати шагах, прицелился и выстрелил. Я почувствовал сильный удар в грудь, упал, но тотчас вскочил. Клянусь вам, это было странное чувство. Я никогда не забуду его: я стоял и видел свое собственное тело, лежащее лицом вниз.

Я видел, как товарищи подбежали ко мне и перевернули меня на спину.

– Наповал! В сердце! – услышал я голоса.

Мой противник отбросил свой пистолет, сжал руками виски и быстро пошел к карете. А я оставался на поляне и видел, как мое тело осторожно переносят на шинели в пролетку. Я бежал следом за пролеткой, кричал, но никто не слышал меня.

И вдруг неизвестно откуда рядом со мной появился Фесандопулос, такой же старый и дряхлый, как в нашу последнюю встречу. Признаться, меня удивило, что старик еще жив. А может, это был и не он, а лишь игра моего воображения.

Он погрозил мне высохшим пальцем:

– Ах, молодой человек, молодой человек… Как же так можно? Надеюсь, вы не забыли про наш договор?

– Я все помню. Забирайте мою душу! – решительно сказал я, хотя и почувствовал, как она, душа, сжалась и затрепетала во мне.

– Еще рано, – покачал головой старик. – В настоящее время ваша душа мне не нужна. Я лишь хотел напомнить о нашей сделке. Когда будет необходимо, я приду за своим выигрышем. А пока до встречи!

Старик исчез, а я остался в одиночестве, лишившись вдруг всего: тела, жизни… Даже моя душа не принадлежала мне больше. Я был абсолютно одинок – растерянный призрак в этом огромном мире. У меня осталась только моя любовь. Только она держала меня на плаву. Держит и сейчас.

Вот и вся моя история.

* * *

Князь Багрятинский замолчал. Он распахнул ментик и в неосознанном беспокойстве провел ладонью по своей белой шелковой рубашке. На его груди у самого сердца Катя увидела небольшое красное пятно – след когда-то ударившей в это место пули.

– А что было потом с Ольгой? – спросила Катя.

– Я продолжал любить ее даже после своей смерти. Возможно, именно эта любовь сделала меня призраком и не дала моей душе улететь в царство покоя. После дуэли она плакала, плакала очень горько, но одновременно радовалась, что погиб я, а не он. О нашем разговоре в беседке она никогда никому не рассказывала. На него же после моей смерти посыпались неприятности, он несколько недель провел в крепости, но потом дело удалось замять. А весной была их свадьба. Я тоже был там… Стоял за ее спиной, но она меня не видела…

С тех пор я уже больше не навещал ее. Я запретил себе ее видеть, потому что считал недостойным вторгаться в их личную жизнь, а потом… невыносимо было знать, что с каждым годом она будет меняться: появятся морщинки, постепенно молодость покинет ее, и под конец она станет походить на тех старых сплетниц, что всегда сидят в салонах за ломберными столиками. Я был даже рад, что для меня она навсегда останется юной и прекрасной, такой, как была в тот июньский день, когда я впервые увидел ее.

От волнения призрак пошел рябью.

– Сам не знаю, отчего я с вами разоткровенничался. Всякий раз, когда выпадает такая лунная звездная ночь и когда играют на трубе, со мной что-то происходит. Мне кажется, что прошлое не исчезло, оно по-прежнему существует во мне и рядом со мной. Пока существую я, существует и мое время. Я его хранитель и страж.

– Значит, вы живете в нашем подъезде из-за трубача? – спросил Егор.

– Я не живу здесь, но с тех пор как у вас поселился трубач, я стал часто здесь появляться. В отличие от многих привидений, я не привязан к одному месту и могу странствовать, где захочу. За последнее столетие я несколько раз побывал в Петербурге, вообще много путешествовал по России, Европе, а однажды отправился в Америку на большом корабле. Но бедному кораблю не повезло, вскоре он пошел ко дну.

Дон-Жуан с Катей уставились друг на друга.

– Этот корабль был случайно не «Титаник»? Он врезался в айсберг? – взволнованно спросила Катя.

– Кажется, именно так он и назывался. И ледяная глыба там тоже была. Грустная была картина, когда этот гигант погружался на дно. Я пытался успокоить одну даму, но когда она увидела меня, то сразу бросилась за борт и даже не надела спасательного жилета, – вздохнул князь.

Неожиданно инфракрасный фонарь, который Гений вертел в руках, затрещал и на датчике замелькали цифры.

– Это он опять на меня срабатывает? – улыбнулся князь.

– Похоже, что нет. Расстояние другое, – покачал головой Егор.

– Но я же призрак!

– Направление луча совсем другое, и психоактивность более сильная. Это откуда-то с нижних этажей. Кажется, Аттила снова активизировался.

– Аттила, говорите? Это любопытно. Пойду посмотрю, – сказал князь и медленно, словно затягиваемый трясиной, стал погружаться в невидимое на полу отверстие. Вначале он скрылся по колено, потом по пояс, а потом исчезла и голова с завитыми в колечки усами. Ребята остались в комнате одни.

– Ну и дела! Можно подумать, нам одного привидения было мало, – сказал Федор.

– Разве тебе его не жалко? – с возмущением воскликнула Катя. – Ты же видел, какой он несчастный! А какие грустные и выразительные у него глаза!

Дон-Жуан ревниво завозился на диване.

– Не понимаю, что в них выразительного. Глаза как глаза! Две штуки. Расположены симметрично, – сказал он недовольно.

– А все-таки, согласись, дворянское воспитание чувствуется, – сказал Паша. – Рядом с этим князем любой современный мужчина просто хам трамвайный. А этот и ручки целует, и о любви говорит, и не грубит – и все на автомате.

– Вы не о том говорите! – поморщился Гений. – Подумайте, мы первые в истории человечества столкнулись с миром привидений! Грандиозно!

– Почему первые столкнулись? В прошлом веке романтики каждые пять минут о привидениях писали: кладбищенский призрак, тень Наполеона, то да се! – возразил Дон-Жуан. В его голосе чувствовалось предубеждение против привидений, а точнее, против одного из них, к которому он ревновал Катю.

– То, что они писали о привидениях, еще не значит, что они их видели, – недовольно сказал Егор. – А если даже и видели, то не изучали с научной точки зрения. И вообще хватит об этом.