"Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
— Где вы работали перед войной?
— Все там же.
— Вас призвали в армию?
— Нет. Я, как говорится, доходягой был. Списали по актировке.
Бураков поднял голову и пристально посмотрел на арестованного, но тот сидел опустив голову и не обратил на это никакого внимания.
— А чем вы больны? — спросил Бураков прежним тоном.
— А я точно не знаю.
— Как же это вы не знаете свою болезнь? Что-то не так.
— А так ли, не так, все равно вы не верите! — сказал вдруг с раздражением арестованный.
— Почему не верим? Наоборот, я верю всему, что вы
Стенографистка покосилась на Ивана Васильевича и прикрыла рот рукой. Он понял причину улыбки. Бураков даже в интонациях подражал ему, хотя сам и не замечал этого.
— Если вы не хотите говорить, — продолжал серьезно Бураков, — это ваше дело, но тогда остается пробел. Чем его заполнить? Так или иначе, но отвечать вам придется на все вопросы. Насчет болезни мы установим через врачей, и они определят, чем вы больны. Оставим вопрос открытым. Вчера рано утром вас задержали на Невке. Так?
— Да.
— Что вы там делали?
— Рыбу ловил.
— Какую?
— Какая попадется.
— Поймали что-нибудь?
— Не успел. Я только что приехал.
— Почему вы бросили лодку и хотели скрыться?
— Испугался.
— Чего?
— Думал, что не разберутся, арестуют. Время военное.
— Как оказался бумажник в воде?
— Я его достал, чтобы документы предъявить, а как раз в это время лодка качнулась, когда я хотел на катер залезать. Он и выпал.
— Где вы взяли лодку?
— У товарища.
— Как его фамилия?
Арестованный задумался и снова сказал с горечью:
— А что говорить зря. Все равно вы мне не верите.
— Странный вы человек. Я же вам сказал, что верю, но если произошло недоразумение и вас задержали при таких обстоятельствах, надо все выяснить. Как фамилия вашего товарища, который дал вам лодку?
— Не буду я ничего говорить. Вы и товарища посадите.
— За что?
— А за что вы меня посадили?
Допрос затягивался.
Теперь Иван Васильевич разобрался в этом человеке и понял, что в армию Казанков не был призван потому, что сидел в тюрьме. И об этом Казанков проговорился сам. «Доходяга» и «списать по актировке» — типично тюремные выражения. Если он их употребил, то сделал это машинально и, значит, в тюрьме сидел немало времени. Странно, что Бураков не использовал эту оговорку.
— Сделаем перерыв, — сказал Иван Васильевич, поднимаясь. — Надежда Аркадьевна, вы пока свободны. Сходите в столовую.
— Вы останетесь здесь? — спросил Бураков.
— Да. Я вам позвоню.
Помощник понимал начальника с полуслова и молча вышел за стенографисткой.
Чтобы дать арестованному свыкнуться с его появлением, Иван Васильевич несколько раз прошелся по комнате и сел на место Буракова. Арестованный, смущенный неожиданным вмешательством, оправился и с любопытством разглядывал Ивана Васильевича. Раньше, ослепленный яркой лампой, он его не видел.
— Если вы хотите курить, — пожалуйста, — предложил
Иван Васильевич, кладя на край стола папиросы и спички.Арестованный, не разгибаясь, подошел к столу, взял папиросу, прикурил, пятясь вернулся на место и с наслаждением затянулся.
— Спасибо.
— Вы, конечно, догадались, что я человек не посторонний, — начал медленно говорить Иван Васильевич. — Слушал я ваш допрос и размышлял про себя. Откуда у нас берутся преступники? Ведь человек рождается не преступником. У каждого из них есть хорошее детство, юность, молодость, и каждый хочет себе добра. В чем дело? Вы никогда не задумывались над этим вопросом?
— Нет, — настороженно сказал арестованный.
— Сейчас мы говорим один на один и никакого протокола не ведется. Я вам задал этот вопрос не случайно. Есть русская пословица: «От сумы да от тюрьмы не отрекайся». Она, может быть, в какой-то степени и устарела, но по существу правильная. Бывает такое стечение обстоятельств, которое трудно предвидеть, и человек запутывается. Наш закон это предусматривает и судит строго, по справедливо. Закон дает преступнику возможность искупить свою вину и вернуться в общество. Это зависит от воли и характера… Неужели вам не приходилось думать об этом, когда вы сидели в тюрьме?
— Здесь? — с удивлением спросил арестованный, и этого восклицания Ивану Васильевичу было достаточно, чтобы утвердиться в своем предположении.
— Нет, раньше. Перед войной, — уже уверенно сказал он.
— Откуда вы… Почему вы думаете, что я сидел в тюрьме?
— Да потому, что у меня есть некоторый опыт. Вы, вероятно, считаете себя единственным. Ошибаетесь. Вы не первый и не последний. Нацисты умеют использовать в своих интересах человеческие слабости.
Иван Васильевич говорил, не спуская глаз с лица арестованного. Складка на переносице Казанкова постепенно углублялась, он делал глубокие затяжки, а значит, слушал внимательно и думал.
— До войны у вас была растрата, что ли? — спросил подполковник.
— Да. Было такое дело… Проворовался.
— Ну, а кто виноват в том, что вы проворовались?
— Никто… Сам виноват.
— А если виноваты, то надо и отвечать… Вы пришли в эту комнату с намерением молчать. Думаю, что вы даже примирились со смертью. Так?
Арестованный поднял глаза и неожиданно спросил:
— Что я должен сделать, чтобы мне сохранили жизнь?
— Не будем торговаться, — строго сказал Иван Васильевич, — у вас два пути. Продолжать запираться и этим поставить себя в ряды самых презренных преступников. Второй путь — правда. Чистосердечным признанием и полной правдой вы искупите часть своей вины. Суд это примет во внимание.
— Хорошо. Я признаюсь! — твердо сказал арестованный. Он хлопнул себя по коленкам и встал, но тотчас же спохватился и, чтобы замаскировать невольный жест, попросил: — Разрешите еще закурить?
— Курите.
Дрожащими пальцами он взял папиросу и сломал две спички, пока закуривал. Иван Васильевич взглянул на часы.
— Хотите есть?
— Не до еды сейчас.
— Почему? Перерыв кончится, и будем продолжать допрос. Придется сидеть всю ночь.
— Ну ладно, если можно, поем.