Коллективная вина. Как жили немцы после войны?
Шрифт:
Во-первых, решающее значение здесь имеет порядок слов, показывающий степень важности – единение, право и свобода. Единение, то есть единство Германии, поставленное во главу угла, потом право, а после права уже свобода. И это в то время, когда, если следовать республиканским и демократическим принципам мышления, все должно быть наоборот: сначала свобода, затем право, а потом уж единство. Неправильный порядок слов в гимне выразил основную идею.
Во-вторых, если единство возводится в абсолют, вместо того чтобы считать его одной из предпосылок, то из этого следует: при любых обстоятельствах единство власти, как таковой, – самое главное. От свободы в крайнем случае можно отказаться. Практически это означает, что граждане теряют свободу контроля над государственным руководством. Это уже не их государство.
Свобода не дается легко, ей приходится утверждать себя. Когда речь идет о том, чтобы отстоять политическую свободу народа, спасти ее, обрести все, то всегда возможна гражданская война. Гражданские войны были в Голландии, Швейцарии, Англии. Когда не идут на риск такой войны, то покоряются произволу, бесправию и даже преступному государству национал-социализма. «Только не гражданская война», – в своей жизни я тысячи раз слышал это; так говорили еще в моем детстве, а в последний раз – в 1933 году. Я сказал бы: именно потому, что у нас никогда не было гражданской войны (если не считать монархических, поистине отвратительных, навязанных силой «гражданских войн» Фридриха II против Австрии, войны Вильгельма II и Бисмарка против Австрии и аннексированных немецких государств), мы так и не завоевали свободы; вместо этого мы привыкли терпеть и санкционировать бесправие, ссылаясь на то, что это, мол, относится к области политики.
Ход событий в Германии, самое позднее с 1848 года, когда значительная часть либералов уже мыслила империалистическими централистскими категориями, был таким, как это отражено в тексте национального гимна. Эта разновидность либерализма (позднее оформившегося в партию национал-либералов) руководствовалась принципом: сначала единство, потом свобода. Думали так: нас, немцев, всегда угнетали, и нам нужно, наконец, обрести подобающую нам силу.
Итак, сначала единство. Бисмарк осуществил идею единства и силы, по крайней мере, в форме единства Малой Германии (прусской Германии), которую с энтузиазмом приветствовали либералы.
Потом свобода – так и не достигнутая, нежелательная для Бисмарка и прусской монархии, подавленная ими и забытая немцами.
История Малой Германии пошла по пути, предначертанному в национальном гимне. И этому гимну было суждено стать гимном Федеративной Республики, временного государства, которое (не имея на то права) притязает на право выступать от имени всей Германии. Даже не верится! Правда, в отличие от флага, он не нашел ясного отражения в Основном законе. Но он существует, и его поют на официальных церемониях. В тексте Основного закона он напечатан на первой странице. Однако он так же искусствен, как и национальный праздник. Ни тот, ни другой не завоевали сердце народа. Мы не можем считать первоосновой как национальный гимн и национальный праздник, так и выраженные в них идеи.
Свобода в Федеративной Республике. Критики говорят, что в моей книге слишком слабо отражено то, как в действительности обстоит дело со свободой в Федеративной Республике. Отвечаю. Эта книга имеет смысл лишь в том случае, если исходить из предпосылки, что еще существует свобода, и книга предостерегает от потери ее. В дополнение я ограничусь некоторыми примерами.
Свобода печати. Она не зависит от вмешательства государства и от цензуры. Она, вероятно, находится в зависимости от круга своих читателей. Она может отчасти подчиняться скрытым ограничениям, идти на компромисс – в разных газетах по-разному, но это должно происходить не по указанию, а в результате «самоцензуры». Я не могу выносить категорического суждения. Наверное, очень интересно быть информированным в этой области.
Свидетельством свободы печати является не только существование журнала «Шпигель», хотя он и не добился наказания тех, кто незаконно действовал против него, но и то, что он продолжает без всяких ограничений свою информационную и критическую деятельность, необходимую для Федеративной Республики. Доказательство наличия свободы – и в той буре возмущения, которая охватила
почти всю немецкую печать, пришедшую на помощь «Шпигелю».Существует, хотя и подвергается угрозе, свобода на телевидении и на радио, которыми руководят благоразумные интенданты. Однако свобода здесь быстро утрачивается. Подкомитет Северогерманского радио вынес публичное порицание руководителю «Панорамы» п. По его мнению, не следовало включать в передачу одного интервью. Печать не реагировала на это грубое вмешательство в свободу выражения мнения. Издательства свободны печатать все, что хотят.
Далее. Хотя некоторые приговоры судей вызывают недоумение, они, видимо, исключение; в целом судьи надежны. Естественно, здесь, как и в других профессиях, еще существует недоверие, потому что среди судей все еще много национал-социалистов. Я только что прочел в газете, что прокурор, который вел процесс по делу брата и сестры Шолль, сейчас занимает пост судьи. Неужели это правда?
Я не касался также вопроса о том, в какой мере в правовом государстве ведется солидная административная работа. В то время как политика не «функционирует», эта административная деятельность, кажется, функционирует. Правда и гарантии в частной сфере, видимо, в значительной мере обеспечены.
Теперь коснусь вопроса, которого еще не затрагивал. То, что у нас, вопреки боннскому правительству, которому я уже давал характеристику, в общем-то удивительно хорошо идут дела в повседневной жизни, объясняется тем, что мы не централизованное, а федеративное государство. Земельные правительства исправляют то, что портит федеральное правительство.
Их слова и дела нередко убедительны, результаты их деятельности – удовлетворительны. Они обеспечивают непрерывность разумного управления. Они не стремятся в Бонн, напротив, они сознают свои реальные задачи и фактические достижения. Лучшие из них понимают, что в Бонне они затерялись бы. (Если в Бонне и проводится непрерывная и большая законодательная работа, то это делает министерская бюрократия с участием комиссий.)
Политические деятели земельных правительств благодаря своим чисто административным задачам занимают такую позицию, что многие из них и как личности кажутся более добропорядочными, солидными, достойными доверия, чем боннские политики. Для нас и сейчас многое значат имена умерших: Эрнс Рейтер, Кайзен и др. Ныне здравствующих земельных министров и бургомистров я не называю.
Конечно, и землям, и городам угрожают исходящее из Бонна зло и последствия его политики. Да и сами они, если взять, например, финансы, не так уж безупречны, а подчас столь же безалаберны, как и центральное правительство. Однако уже тот факт, что они существуют и несут определенную ответственность, – реальная основа для Федеративной Республики. И они тоже в немалой степени служат опорой фактической свободы.
Легальная революция. Невозможно отрицать существования в Федеративной Республике тенденций к олигархии партий, к авторитарности, к диктатуре. Словом «тенденция» мы хотим сказать, что так не должно быть. Чем яснее граждане Федеративной Республики будут видеть эти тенденции, тем больше вероятность, что они не станут действительностью. Напротив, нужно остановить и прекратить процесс прогрессирующей утраты свободы. Вопрос стоит так: что могут сделать немцы в политическом отношении?
Первый ответ: преобразовав партии, действовать через них. Да, но если, как говорят мои критики, я не считаю партии достойными доверия, то такой путь исключен. Это неверно. Небольшое партийное меньшинство, по своей натуре враждебное народу и включающее в себя олигархию партий, занимает почти господствующее положение.
Враждебное народу? Многие политики получили широкую известность в народе – это Аденауэр, Эрхард, Олленхауэр, Венер, Брандт, Штраус и др. Однако это еще не значит, что внутренне они близки к народу. Ближе всех, пожалуй, был Олленхауэр, а также творец «экономического чуда» Эрхард.
Я вовсе не отрицал партий, как это ставят мне в упрек некоторые критики, а просто пытался показать существующее положение в партиях. Вполне позволительно пробуждать недоверие к партиям, усиливать, разжигать его у самих членов партий, чтобы партийная молодежь изнутри влияла на них. Ведь партии не являются чем-то окончательным. Они могут изменяться.