Коло Жизни. Бесперечь. Том первый

– Ваша святость, – шепотом обратился Таислав к вещуну, стоило закрыться дверям опочивальни божества. – Синдик Браниполк прислал сообщение по поводу беспорядков в Овруческой волости в связи с назначением туда старшим жрецом Внислава Ягы. Гонец ждет вас с докладом… Вы его примете днесь или отложите на завтра.

– Приму сейчас, – задумчиво протянул Липоксай Ягы и неспешно двинулся по коридору к лестнице, на ходу не прекращая толковать со своим помощником, идущим, как и было положено, позади него. – Мне надобно вернуться в Лесные Поляны Таислав… на пару дней… хорошо б недельку. Но я страшусь оставить тут одно божественное чадо. Страшусь, что ее ясность затоскует и сызнова захворает, а везти ее с собой Радей Видящий не советует. Сказывает божество еще не пережило давешнее, может наново припомнить произошедшее с ней, смерть няньки, что ноне для нее недопустимо.

Старший жрец и ведун промеж того толкования степенно спустились вниз по лестнице на первый уровень дворца, в широкий зал и направились в казанок, что располагался по правую от ступеней сторону. В зале, как любил вещун, было достаточно светло, ибо не только объемная многорожковая люстра, укрепленная в ровном своде и увенчанная свечами освещала его, но и стоящие по четырем углам восьмирожковые свещники.

– Быть может, – молвил Таислав, отставая от вещуна ровно на шаг. – О том, что вам надо отбыть сказать ее ясности и спросить чего она хочет. Остаться тут без вас, или вернуться с вами в Лесные Поляны.

Липоксай Ягы никак не отозвался на предложение своего помощника, тем не менее, услышав в данной речи разумность за которую уважал, слегка повернул в его сторону голову и малозаметно кивнул, тем движение, поблагодарив за совет. Он вообще почасту, что касаемо девочки, обращался за советом к Таиславу, каковой имел семью и трех сынов и, очевидно, в понимание вещуна был знатоком в общение с детьми.

Повернув несколько наискосок Липоксай Ягы вошел в казонок, створки дверей, коих в мгновение ока отворил стоящий подле них наратник. В целом казонок в поместье казался много более узким, чем тот, что имелся у старшего жреца в детинце Лесных Полян. Хотя и тут присутствовала роскошь присущая всему тому с чем соприкасался вещун. Посему стены в казонке, как и свод, были убраны кремовыми, шелковыми тканями, на полу лежал с низкой ворсой светло-бурый ковер, два сводчатых окна скрывались плотными коричневыми завесами, обок коих стоял вельми массивный, деревянный стол и с покато-закругленным высоким ослоном стул, обтянутый мягким ореховым бархатом.

Едва только старший жрец опустился на стул пред столом, Таислав ввел в казонок гонца. Такого же рослого, крупного, как и сам синдик, мужа с мускулистыми ногами и руками. Его выпирающая вперед мышцастая грудь и спина, кажется, полностью скрыли короткую шею, отчего казалось небольшая голова сидит прямо на плечах. Гонец чудилось был скроен со своим старшим на одним размер, вроде Браниполк их нарочно отбирал себе под стать.

– Ваша святость, – низко прогудел гонец и преклонил голову, страшась взглянуть в лицо старшего жреца. – Синдик Браниполк прислал меня с дурными вестями. Жреческая каста Овруческой волости не пожелала подчиниться вещуну Внислав Ягы и устроила заговор. Вещуну Внислав Ягы удалось избежать смерти, и вместе с преданными ему жрецами и наратниками уйти в Повенецкую волость, укрывшись под защитой их войск. В Овруче и прибрежным к ним городам вспыхнул бунт, жрецы местной касты требуют от вещунов соседних местностей выдвижения на пост их старшего того кто близок к Овруческой волости и того, кто может занять этот пост согласно оставленных законом традиций, пришлых они не приемлют… В противном случае верные жрецам наратники и воины собираются защищать интересы своей волости с оружием в руках. Как доложил посланник вещуна Боримир Ягы, во главе бунтовщиков стоит ведун Захар, он, видимо и желает взять власть в свои руки. Войвода Повенецкой волости выдвинул войска к границе с бунтующей местностью. Синдик Браниполк, как вы и велели, отдал приказ полянскому войводе Росволоду сделать тоже самое. И днесь границы Овруческой волости со стороны центральной местности взяты под контроль. Ведун Захар, однако, на данное выдвижение войск никак не откликнулся и не желает решать миром сложившуюся ситуацию. Он не преминет столкнуться с войсками Росволода так, что Боримир Ягы часть своей рати направил в помощь поляновцам. И еще, – гонец на маленько смолк, по его смугловатому, словно многажды раз выжженному солнцем лицу пробежала зримая рябь, похоже он с трудом справлялся с правящим в нем волнением. – Вождь варварских конников Асклеп узнав о событиях в Овруче напал на граничащие с неподвластными нам землям рубежные грады Вытебск и Залевард.

Липоксай Ягы выслушал гонца молча, на его лице в отличие от докладывающего, не шелохнулась ни одна черточка, жилка. Судя по всему он настойчиво о чем-то думал, прикидывал в уме, как лучше поступить и с бунтовщиками, и с вождем конников и конечно с Есинькой… Верно о Есиньке он думал, как о самом важном… Внезапно, как происходило уже и допрежь, в голове его возник басистый голос, в первый миг, так мощно надавивший на мозг, что вещун болезненно поморщился:

– Липоксай Ягы днесь же отправляйся на летучем корабле к этим бунтарям в Овруческую волость, пред тем выслав на кологриве гонца, с указанием не мешкая объединить силы обоих воинств, твоей и Боримир Ягы. Надобно тебе один раз показать всей Дари, что за сила и мощь стоит за твоими плечами и плечами Еси… И не мешкай, того я не потерплю… И еще… Еси… Еси оставь в поместье! – Звук внутри головы много уменьшилась и глас Бога почитай мягко дошептал, – я буду подле тебя, не бойся.

Старший жрец тягостно тряхнул головой, каковая после шепота и вовсе отяжелела, а засим неспешно поднялся на ноги и не менее властно, чем допрежь того говорил Бог произнес:

– Таислав снарядить для гонца кологрива, прислать ко мне писаря и подготовить летучий корабль к отлету в Овруческую волость, отправляемся в течение ближайших двух часов. Ты остаешься в поместье за старшего, будешь бдить каждый шаг ее ясности… каждый ее вздох и желание.

Липоксай Ягы несмотря на поздний час побывав у девочки, пробудил ее и попеременно целуя и обнимая пояснил, что ему надо на неделю отбыть в Лесные Поляны. Отроковица по первому вельми тому известию расстроилась и даже как почасту делала, желая, что-то вытребовать захотела захныкать, но погодя успокоенная старшим жрецом и его объяснениями, что та поездка необходима для благоденствия всех дарицев, похлюпав носом пошла на уступки. И посему когда в ее опочивальню вошел Таислав доложивший, что гонец отправлен, голубиная почта также и летучий корабль готов к отлету, утерла нос, чтобы не огорчать любимого Ксая, и, поцеловав его в щеку, опустила голову на подушку и даже сомкнула очи, показывая всем своим видом, что намеревается уснуть.

Старший жрец накрыв девочку пуховым платочком и поцеловав в макушку, однако приметил тугую слезинку выскочившую из правого ее глаза да поспешил вон из комнаты и сам ощущая тягость внутри себя от того расставания. Тем не менее, он не смел не подчиниться велению Бога, чья требовательность, похоже, до сих пор отдавалась гудением в голове. А на широкой взлетной полосе расположенной в завершие поместья сразу за жилыми и хозяйственными постройками к отбытию его уже поджидал летучий корабль, команда, и красавцы кологривы.

Глава двадцать третья

Наутро Есинька проснулась довольно-таки поздно, ее нарочно, в связи с отбытием старшего жреца, не будили, дав возможность выспаться. Одначе, стоило ей открыть глазки, как она сразу вспомнила, что Ксай улетел и позвала в опочивальню Таислава, жаждая вызнать у него, отчего столь неожиданно отбыл старший жрец. Таислав несмотря на то, что имел троих сынов: пяти, трех и двух лет, и в понимании Липоксай Ягы являлся знатоком в общении с детьми, на самом деле таковым никогда и не был. Еще и потому, что большую часть своего времени проводил подле старшего жреца и приходил к себе домой весьма редко… наверно столько раз, сколько у него и было сынов. Ну, а в общение с божеством, которое эти годы росло на его глазах, и вовсе проявлял вечный трепет и страх. Посему когда Еси стала его выспрашивать о поездке старшего жреца принялся говорить столь обрывочно, съедая не только концовки фраз, но и сами обороты речи, стараясь единожды не растревожить чадо и хоть как-то справится с собственным волнением. Постоянно при сем пытаясь перевести толкование на то, что днесь в горах вельми тепло и под его неусыпным попечением, коль девочке желается, можно даже сходить на озеро. Есиславушка слушая невнятное бормотание ведуна, обидчиво кривила свои полные губки, вздыхала, и, в конце концов, вспылив, сказала, что вставать не станет, на озеро не пойдет, и будет дожидаться Ксая в ложе, после и вовсе отослав Таислава. Первый помощник вещуна, благоразумно покинув опочивальню божества, меж тем встревоженный ее угрозой, указал находящейся дотоль в коридоре няньке поднять, накормить и вывести погулять ее ясность, оно как сам с этим справиться не сумел.

Туге, конечно, удалось не только поднять божественное чадо с ложа, не только одеть, умыть, накормить, но и как знающей к ней подход, вмале вывести погулять в сад.

Ноне и впрямь день на загляденье был теплым и солнечным. Яркие лучи солнышка столь жарко пригревали землицу и водицу, что в своем дымчатом мареве они поглотили всякое движение ветра… всякое дуновение и точно саму жизнь. Оттого недвижно замершие листы на деревьях в саду не подавали признаков жизни. Они не трепыхались, не покачивались и даже, как бывает в их среде, не перешептывались. Такой же застывшей казалась вода в прудиках, лишь колыхали ее поверхностью падающие с невысоких каменных горок-водопадиков тонкие струйки, ударяясь крупными каплями о ту голубизну. Порой меж ветвями деревьев сада пролетали коричневогрудые птахи, звучно перебрасывающиеся со своим собратьями отрывистыми, звончатыми трелями. Иногды выдающие одну и ту же погудку, высокую и голосистую триль… триль. На небосводе, здесь в горах нависшем столь низко, что коль того желалось, удалось бы разглядеть синеву космоса проступающего сразу за блеклой голубизной первого слоя мироколицы, не имелось облаков. Только яро блистало светило и та самая малая кроха чревоточины, так часто тревожащая лучицу не только в жизни Владелины, но и в нынешней Есиславы.

Девочка, прогуливаясь средь деревьев яблони и груши, где в ягодене месяце уже висели плоды, хотя еще и зеленоватые, первого сбора лето, задумчиво поглядывала на стелющуюся под подошвами кот, нарочно ровно подстриженную травку, высматривая прячущиеся средь нее головки желтых лютиков. Туга и Туряк, теперь замещающий в охране божества погибшего Гостенега, остались подле скамьи, где вчера вечером сидели отроковица и вещун. Нянька присела на низкий табурет, принесенный служками для нее, а Туряк неспешно ходил повдоль каменной дорожки неотрывно следя за удаляющейся и временами теряющейся в деревах юницей. Сам обаче, не смея пойти следом, так как сие не позволило божество, с утра будучи в дурном расположение духа и желающее погулять одно. В целом Туряк, имеющий по статусу величание коадъютор синдика, не очень тревожился за чадо. Ибо сад, как и все поместье, стоило отроковице покинуть дворец по коло взяли под охрану наратники. Их всяк раз расставлял коадъютор так, чтобы они не были видны божеству, и единожды для них она находилась всегда в поле видимости. Впрочем, Туряку становилось всегда спокойнее, когда ее ясность располагалась в пределах его взора, а не как сейчас явно нарочно пряталась за деревьями. Еще лучше, чтобы чадо, в чьей божественности, после гибели Собины он не сомневался (хотя в особом статусе девочке он не сомневался никогда) словом, вообще замечательно, когда ее ясность играло в куклы, мяч или лошадок с няней, но ноне расстроенная, отъездом вещуна, Еси не желала играть.

Обряженная в шелковую золотистую рубаху с долгими рукавами, в ярко оранжевую зоновку и под цвет ей каратайку, Есислава зайдя вглубь сада и впрямь схоронилась за деревьями. Но лишь затем, чтобы расстегнуть крючки на каратайке, абы от парящей ноне духоты вельми заморилась.

– Фу! – дыхнула она, и, сняв с себя душегрейку, бросила ее на траву. – Ну и жарища.

– Ага, жарища, а ты одета точно в горы пришла стынь, – насмешливо отозвался чей-то звонкий, тонкий голосок, прозвучавший откуда-то с дерева.