Колокол по Хэму

ФБР арестовывало шпионов – Гувер даже хотел арестовать Стефенсона, когда выяснилось, что именно он распорядился ликвидировать нацистского агента в Нью-Йорке. Этот агент передавал сведения о маршрутах конвоев, на нем лежала вина за гибель тысяч тонн грузов союзников, и тем не менее директор не желал нарушать законы США. Если не считать нескольких сотрудников ОРС, никто в Бюро не мыслил категориями разведки и не был склонен следить за шпионами, перевербовывать или ликвидировать их, вместо того чтобы просто арестовывать.

– И уж если речь зашла о способности видеть, – продолжал Флеминг, – то я вижу, что этот ваш писатель, который обретается в Гаване, может попасть в сферу наших профессиональных интересов.

Я уверен, что мое лицо осталось бесстрастным, хотя в глубине души был искренне изумлен. С тех пор, когда Хемингуэй впервые обратился со своим предложением в гаванское посольство, прошло… сколько? Неделя?

– Вот как? – произнес я.

Флеминг вынул мундштук изо рта и бросил мне кривую ухмылку.

– Ах да, я и забыл, старина. Если не ошибаюсь, мы говорили об этом в Канаде. Ты ведь не читаешь беллетристику?

– Я покачал головой. Зачем, черт возьми, он столь откровенно выведывает мои намерения? Почему Стефенсона и БКРГ так интересует бессмысленное задание, которое мне поручили?

– Джозеф, – голос Флеминга зазвучал тише, серьезнее, почти без этого раздражающего меня акцента, – ты помнишь наш разговор об излюбленном приеме Желтого адмирала, который он использует против своих конкурентов?

– Смутно. – Да, я помнил эту беседу. Флеминг, Стефенсон и еще несколько человек говорили в лагере о потрясающей способности Канариса – именно его называли Желтым адмиралом – столкнуть лбами соперничающие с ним разведывательные службы, в данном случае – М15 и М16, английские органы внутренней и, соответственно, внешней разведки.

– Впрочем, неважно, – сказал Флеминг, стряхивая пепел. – Недавно мне в голову пришла интересная мысль. Хочешь, я расскажу тебе одну историю, Джозеф?

– С удовольствием послушаю, – ответил я. Флеминг начинал свою шпионскую карьеру как любитель, но он был отнюдь не дурак – по крайней мере в том, что касалось разведки, – и теперь, после трех лет войны, он стал настоящим специалистом своего дела. Я ничуть не сомневался, что история, которую он вознамерился мне рассказать, и была истинной причиной его „случайной“ встречи со мной на борту самолета до Кубы.

– В августе прошлого года, – заговорил Флеминг, – я оказался в Лиссабоне. Ты бывал в Португалии, Джозеф?

Я покачал головой, уверенный в том, что ему известно, что я никогда не покидал Западное полушарие.

– Интересный город. Особенно сейчас, во время войны, если ты понимаешь, что я имею в виду. Как бы то ни было, в ту пору там находился югослав по фамилии Попов. Я несколько раз столкнулся с ним нос к носу. Тебе что-нибудь говорит эта фамилия, старина?

Я сделал вид, будто напрягаю память, и вновь покачал головой. Должно быть, „история“ Флеминга имеет огромную важность, если он решился упоминать настоящие имена в присутствии посторонних. Даже в практически пустом салоне, наполненном гулом моторов и винтов, я чувствовал себя так, словно мы занимаемся чем-то едва ли не постыдным.

– Совсем ничего, Джозеф?

– К сожалению, – ответил я.

Душан Попов родился в Югославии, но был заслан Абвером в Англию и действовал там в условиях глубокой конспирации. Практически сразу после заброски Попов начал работать на Англию как двойной агент. К тому времени, о котором говорил Флеминг – в августе прошлого, 1941 года, – Попов передавал Германии правдивые и ложные сведения уже в течение трех лет.

– Но и это тоже несущественно, – продолжал Флеминг. – Ты мог и не знать Попова. Так вот, возвращаясь к моей истории – я никогда не был хорошим рассказчиком, старина, и тебе придется потерпеть, – в Лиссабоне этот Попов, известный под кличкой „Трехколесный велосипед“, получил от своих работодателей на континенте шестьдесят тысяч долларов для расчетов со своими людьми. В приступе щедрости он решил подарить эти деньги нашей конторе.

Я слушал нудный голос Флеминга, попутно переводя его слова. Ходили слухи, что именно Флеминг дал Попову кличку Трехколесный велосипед за то, что он, будучи поклонником женской красоты, практически никогда не ложился в постель один и предпочитал делать это в компании сразу двух дам.

„Работодателем с континента“ был Абвер, полагавший, что Попов и поныне руководит шпионской сетью в Британии.

Шестьдесят тысяч долларов, которые ему передали в Лиссабоне, предназначались для его мифических информаторов.

„Подарить деньги нашей конторе“ означало, что Попов собирался отдать наличность службе М16.

– Неужели? – скучающим тоном отозвался я, сунув в рот палочку жевательной резинки. Предполагалось, что салон герметизирован, однако каждая перемена высоты полета нещадно терзала мои уши.

– Именно так, – сказал Флеминг. – Беда в том, что, прежде чем отдать деньги, нашему приятелю Велосипеду пришлось задержаться в Португалии. Наши коллеги из „пятерки“ и „шестерки“ оказались в хвосте очереди желающих развлекать бедолагу, и в итоге именно мне выпало пасти его вплоть до возвращения домой.

Перевод: службы М15 и М16 ввязались в юридическую схватку из-за того, кто должен наблюдать за Поповым и проследить, чтобы деньги были доставлены по адресу. Флеминг, работавший в более или менее юридически нейтральной военно-морской разведке, получил задание надзирать за двойным агентом в течение нескольких дней августа, пока у Попова не появится возможность выехать в Англию и привезти деньги.

– Все ясно, – сказал я. – Некто загреб в Лиссабоне кучу деньжищ и решил передать их Англии в качестве благотворительного дара. Надеюсь, тебе доставило удовольствие показать ему Португалию?

– Не я, а он показывал мне Португалию. Вслед за ним я добрался до Эстроли. Слышал о таком?

– Нет, – честно ответил я.

– Это маленький симпатичный курортный городок на португальском побережье, – объяснил Флеминг. – Приличные пляжи и роскошные казино. А уж Велосипед знал толк в игорных домах.

Я сдержал улыбку. Попов славился своим азартом. Получив деньги от Абвера, он посулил их службе MI6 и поставил на кон.

– Он выиграл? – Я не забывал об осторожности, но рассказ начинал увлекать меня.

– В общем-то, да, – ответил Флеминг, вставляя новую сигарету в длинный черный мундштук. – Я просидел там ночь напролет, наблюдая, как Попов обирает до нитки бедного литовского графа, которого он невзлюбил. В один момент наш трехколесный приятель выложил на стол пятьдесят тысяч наличными… несчастный литовец не смог поддержать ставку и был вынужден с позором удалиться. Это зрелище показалось мне довольно поучительным.

Я не сомневался в этом. Флеминг всегда ценил отвагу превыше большинства иных добродетелей.