Колокол по Хэму
Шрифт:
– Как можно быстрее, – ответил я.
– Завтра во второй половине дня, – сказал Дельгадо. – В явочном доме, в семнадцать ноль-ноль.
Я промолчал, хотя сомневался, что информация может достичь Кубы к завтрашнему вечеру. Даже если она поступит… то каким образом? Через курьера? Зачем посылать секретные данные с нарочным для агента, ведущего заведомо тупиковое дело? В конце концов, кто же он такой, этот Дельгадо?
– Только о яхте? – спросил он, делая пометку в крохотной записной книжке на пружине.
– И обо всем, что непосредственно касается ее, – добавил я. – Любые данные о расследованиях в отношении экипажа, владельцев…
Дельгадо кивнул, подошел к мотоциклу и забрался в седло.
– А что бы стал делать твой писатель, если бы догнал субмарину, Лукас? – спросил он.
Я вспомнил о безумной гонке по бурному морю, о серой ходовой рубке, которая исчезала то в волнах, то в пелене дождя, вспомнил, как Хемингуэй стоял на мостике с каменным лицом, широко расставив ноги и до такой степени открыв дроссельные заслонки, что мне казалось, будто бы корма или нос „Пилар“ вот-вот отломится на волнах, брызги, насквозь промочившие яхту и всех, кто на ней был… Все мы – Пэтчи, Уинстон Гест, невозмутимый Фуэнтес, даже я – ревели от восторга, подгоняя криками яхту, словно лошадь на ипподроме. И вдруг подлодка исчезла, окончательно и бесповоротно.
Хемингуэй разразился проклятиями, ударил по переборке ладонью и дал полный назад, разворачивая нос к северу и сокращая дистанцию между „Пилар“ и огромной яхтой. Он велел Фуэнтесу посмотреть в бинокль и прочесть название корабля на его корме.
– Вздумай вы приблизиться к субмарине вплотную, – продолжал Дельгадо, – она подняла бы вас на воздух.
– Да, – отозвался я. – Значит, завтра, в пять? Я постараюсь быть на месте.
Дельгадо улыбнулся и завел двигатель.
– Кстати, – прокричал он, – ты заметил „Бьюик“ с двумя людьми, которые следили за вашим отправлением из порта?!
Он стоял на вершине холма над Кохимаром.
Я заметил „Бьюик“. Его укрыли в тени, поэтому даже через бинокль я смог рассмотреть только два неясных силуэта на переднем сиденье – один высокий, другой коротышка, как было и в прошлый раз. Бим и Бом.
– Водителя я не разглядел, – продолжал Дельгадо, – но пассажиром был плешивый горбатый карлик. Тебе это ничего не напоминает?
– Вы шутите, – сказал я. – Мне казалось, его перевели в Лондон.
– Его действительно перевели, – ответил Дельгадо и повернул рукоятку газа так, что теперь ему приходилось кричать еще громче. – Я никогда не шучу!
„Плешивым горбатым карликом“ был не кто иной, как Уоллес Бета Филлипс, знаменитый руководитель латиноамериканского отделения военно-морской разведки США. Филлипс действительно был лыс и сутул, но никак не карлик – просто человек невысокого роста. Я участвовал в нескольких операциях в Мексико-Сити, которые разработал и возглавлял Филлипс, и относился к нему с искренним уважением. Под его руководством BMP, OPC, ФБР и тогда еще неоперившаяся британская КСК начали работать против нацистских агентов в Мексике как единая команда. Всю зиму 1941–1942 годов Филлипс настаивал на расширении сотрудничества агентств, несмотря на то что Гувер требовал прекращения деятельности КСК в Западном полушарии и ограничения ответственности BMP исключительно морскими вопросами. После решительной схватки в Вашингтоне, в ходе которой Гувер окончательно прибрал к рукам OPC и все прочие контрразведывательные службы Запада, местные агенты ФБР перехватили у Филлипса бразды власти.
Несколько последних месяцев, завершившихся весенним провалом двух операций, агенты Филлипса в Мексике,
а также в остальных странах Латинской Америки подвергались все более настойчивому давлению со стороны Гувера. В апреле я получил приказ следить за людьми Филлипса, которые совместно с агентами Донована охотились за последними немецкими шпионами в двух крупнейших морских портах Мексики. Вскоре Гувер напрямую обратился к Рузвельту, потребовав ликвидировать КСК и наказать Филлипса за сотрудничество с этой организацией.Донован, проходивший в Нью-Йорке курс лечения после тяжелой автомобильной катастрофы, случившейся месяцем раньше – у него в легком был обнаружен тромб, который, как тогда полагали врачи, мог привести к смерти, – выступил против Гувера, назвав его обвинения „грязной омерзительной ложью“, и Рузвельт поверил ему. КСК на время оставили в покое, однако сотрудничеству агентств в Мексике и всей Латинской Америке пришел конец. Лысый карлик, Уоллес Бета Филлипс, подал рапорт о переводе из BMP в КСК, и его просьбу удовлетворили. Последней новостью, которую я узнал перед вылетом в Вашингтон, было то, что Филлипс отправился в Лондон.
Какого дьявола он делает на Кубе, зачем следит за тем, как я выхожу в море на рыболовной яхте Хемингуэя с его разношерстной компанией?
Я не стал спрашивать об этом Дельгадо, лишь повторил:
– Завтра в пять вечера.
– Не наткнись в темноте на дерево, когда будешь ехать на велосипеде, – со смехом отозвался Дельгадо. Он пришпорил мотор и с ревом понесся по дороге к Сан-Франциско дель Паула, окутанный облаком пыли, которая оседала на меня, будто пепел после кремации.
– Вперед, на штурм, Лукас! – прокричал Хемингуэй из-за сетчатой двери вечером того вторника. – Повяжи свой лучший шпионский галстук. Мы едем в посольство, чтобы сбагрить старику идейку!
Сорок минут спустя мы вошли в кабинет посла Брадена.
Яркие лучи вечернего солнца Гаваны просачивались сквозь жалюзи, под потолком вертелся вентилятор, силясь разогнать застоявшийся воздух. Нас было пятеро. Кроме посла, Хемингуэя, Эллиса Бриггза и меня, присутствовал новый шеф Военно-морской разведки в Центральной Америке полковник Джон Томасон-младший, крепкий подтянутый мужчина, объяснявшийся быстрыми точными фразами с техасским акцентом.
Я слышал о Томасоне, но, судя по непринужденности, с которой он заговорил с Хемингуэем, прежде чем перейти к делу, они были хорошо знакомы. Оказалось, Томасон был консультантом антологии военного рассказа, которую сейчас редактировал Хемингуэй. В сущности, полковник и сам был писателем – Хемингэуй дважды упомянул о биографии Джеба Стюарта, составленной Томасоном, и предложил включить в антологию один из его рассказов.
В конце концов Браден призвал собравшихся к порядку.
– Эрнест, насколько я понимаю, у вас к нам новое предложение.
– Совершенно верно, – ответил Хемингуэй, – и весьма дельное. – Он указал на меня и повернулся к полковнику. – Джон, Спруилл, вероятно, говорил тебе, что Госдеп прикомандировал Лукаса к „Хитрому делу“ в качестве специалиста по контрразведке. Я обсудил с ним свой замысел и проработал кое-какие детали…
Хемингуэй ничего со мной не обсуждал; пока мы сломя голову мчались к Гаване в его черном „Кадиллаке“, он лишь объяснил, что именно намерен предложить. Томасон, прищурясь, посмотрел на меня с подозрением, которое всякий военный и разведчик испытывает к Госдепартаменту.