Колокола Бесетра

— Что вам взять?

— Кофе со сливками.

Пока он делал заказ, она все так же пристально смотрела на него.

— Вы ведь не с телевидения, верно?

— Верно.

— Вы главный редактор газеты. Я видела вашу фотографию. Зачем вы меня сюда привели?

— Мне сказали, что там, наверху, у вас нет никаких шансов…

— Что вы от меня хотите?

Она держалась недоверчиво, чуть ли не агрессивно.

— Поговорить…

— И все?

— Я мог бы подыскать вам работу в других массовках, быть может, даже маленькую роль.

— Да вы сами в это не верите.

— Не исключено, что я нашел бы вам дело в газете.

— Но я ж ничего не умею. Не знаю стенографии, не умею печатать на машинке, с орфографией у меня плохо, я несобранна…

Она не сводила глаз с хлебницы с рогаликами, стоявшей на столе.

— Можно?

— Пожалуйста.

— Заметно, что я голодна? Потому-то вы меня сюда и привели? Я знаю, это звучит, как фраза из слезливого романа, но я действительно ничего не ела со вчерашнего утра.

— Где вы живете?

— Начиная с сегодняшнего дня, нигде.

— А родители?

— Нет у меня родителей. Меня воспитала тетка.

— Она живет в Париже?

— В Лионе.

— И больше вами не занимается?

— Я от нее сбежала.

— Когда?

— В прошлом месяце.

— А в Лион вы вернуться не хотите?

— Прежде всего, она не возьмет меня назад, потому что я забрала с собой все деньги, какие только смогла найти. Сумма, впрочем, небольшая, у меня от нее уже ничего не осталось. А потом, я хочу жить в Париже.

— Почему?

Она пожала плечами и потянулась за вторым рогаликом.

— А почему вы живете здесь? Вы тут родились?

Она съела восемь рогаликов и под конец уже с трудом проглотила заказанные пирожки. Когда он вытащил бумажник и начал отсчитывать банкноты, она уставилась ему на руки.

— Ваши вещи остались в гостинице?

— Они отдадут их мне только после того, как я с ними расплачусь.

— Этого вам хватит?

— Даже больше, чем нужно. Вы хотите дать мне эти деньги?

— Да.

— Почему?

Он не знал, как ответить на этот прямой вопрос, и почувствовал себя неловко.

— Просто так… Чтобы вы почувствовали себя увереннее. Приходите ко мне завтра в редакцию.

— А меня пропустят?

Было видно, что она привыкла к приемным и чванливым секретарям. Он достал визитную карточку и написал на ней несколько слов.

— Желательно после четырех.

— Благодарю.

Стоя на тротуаре, она смотрела, как он садится в машину, и пока та не завернула за угол, не тронулась с места.

Так все и началось.

М-ль Бланш снует, как челнок, между палатой и телефоном в коридоре.

— Ваша супруга спрашивает, в котором часу ей лучше прийти?

Ему хочется, чтобы она застала его сидящим в кресле. В прошлый ее приход он лежал головой вниз.

— Между тремя и четырьмя.

Не считает ли его м-ль Бланш эгоистичным и смешным из-за того, что он отказался от аппарата рядом с постелью? Ничего, дойдет дело и до этого. В конце концов Могра им уступит. Он чувствует, что скоро будет делать все, что они потребуют, и сопротивляется только из принципа.

И еще для того, чтобы выиграть несколько дней. Растерзанный прошлым, он не готов к настоящему и будущему. У него нет даже сил, чтобы задремать. Во время тихого часа сна у него ни в одном глазу, он просто лежит и таращится в потолок, слыша, как медсестра время от времени перелистывает страницу.

К нему придет Лина, а Могра не знает, как будет себя с ней вести, что ей скажет. Он любит ее, сомнений в этом нет. Сам того не желая, полюбил ее с первой их встречи.

Ведь на следующий день после того, как увидел ее на телевидении, он сидел у себя в кабинете, размышляя, придет она или нет, и чувствовал растерянность, нервничал так, как никогда прежде.

Сердился на себя за то, что не взял у девушки адрес, воображал, что она затерялась в огромном Париже, и так явно выражал свое нетерпение, что в конце концов его подчиненные столпились у дверей кабинета, по которому он расхаживал взад и вперед, куря сигарету за сигаретой.

— Когда же она пришла и села напротив, он опять не знал, что сказать.

Стал неуклюже задавать ей какие-то вопросы и среди прочего спросил о родителях. Она ответила, что оба они погибли в железнодорожной катастрофе близ Авиньона, когда она была совсем маленькой.

Успокоился ли Могра после этого хоть немного? Он повел ее в застекленный кабинет, где сортировались ответы на мелкие объявления. Это было единственное место, где можно было дать ей работу.

Девушки разбирали мешки с почтой, доставлявшейся несколько раз в день, и раскладывали конверты в соответствии с написанными на них номерами. За работницами в сереньких халатах наблюдала матрона, похожая на старшую медсестру.

— Когда я могу приступить?

— Если хотите, с завтрашнего утра.

Был он разочарован или нет? На следующий день Могра ограничился телефонным звонком матроне, дабы убедиться, что Лина вышла на работу. Он сказал себе, что больше не будет о ней думать. Но потом, после трехдневной борьбы с самим собой, спустился вниз к часу, когда она заканчивала работу.

— Я вас провожу, — проговорил он, видя, что она собирается уходить.

Он прекрасно видел, что все вокруг многозначительно переглядываются. Но Могра мало заботило, что о нем будут думать. Он повел Лину в ресторан в Латинском квартале, где его никто не знал, и снова стал задавать девушке вопросы, словно хотел узнать о ней решительно все.

Чем же она так его привлекла? Даже сейчас, по прошествии восьми лет, он не может найти удовлетворительного объяснения. Вернее, находит их слишком много, и все они противоречат одно другому.

Она тоже задавала ему вопросы — точные, порой бестактные.

— У вас, должно быть, хорошая квартира?

— Пока что нет. Я живу еще в старой, на бульваре Бон-Нувель, а новая, в старинном особняке на улице Фезандери, только ремонтируется.

— Это ведь шикарный квартал?

— Да, считается, что так.