Колонии любви (рассказы)

Вконец измотанная, я оказалась в своем люксе, одна, но в постели, где до меня спала сама Джина Лоллобриджида, о чем мне поведал еще портье, сопровождавший меня на двенадцатый этаж. Мне приснился гомик Бруно и его недалекая женушка, которая до сих пор верит, что он сделает карьеру, станет знаменитым и полюбит ее, а он, скорее всего, сидел сейчас в какой-нибудь пивнушке с платным партнером и бесновался, а Фриц, вероятно, спрыгивал с восемнадцатого этажа прямо в шпалерные груши, чтобы освободиться от своих бездн, а лиловая проститутка лежала под жирным страховым агентом и учила наизусть "Философию символистских форм" Эрнста Кассирера, и моя подруга Ванда, которая уже три года не разговаривает со мной, тоже появилась в моем сне, - в общем, плохая ночь.

После таких ночей мне всегда хочется заказать в аэропорту билет на Мехико-Сити, или на Кито, или на Лиму и никогда не возвращаться назад, но как я это объясню своей кошке? Да и в Мехико-Сити, вероятно, все идет вкривь и вкось, так что я вполне могу этого не делать, на десять пятнадцать, пожалуйста, на Франкфурт. Вряд ли это была хорошая идея для субботнего утра. Все бросились прочь, начались какие-то каникулы, и все берлинцы тут же захотели улететь в Лихтенштейн, на Тенерифе или на Тегернзее. И хотя я понимаю каждого берлинца, желающего удрать из этого города, но ведь все они потом возвращаются назад. К тому же этой ночью опять взлетела на воздух одна американская дискотека, и, соответственно, контроль был обстоятельным. Не сидел ли гомик Бруно со своим пристрастием к черным именно в этой дискотеке? Мне вспомнился вечер в баре "Белый медведь", где мы выпили четырнадцать порций текилы и все сокрушались, что всегда другие люди стоят в барах, где стреляют, сидят в самолетах, которые падают, плывут на кораблях, которые тонут. У нас никогда не было таких шансов, мы должны были сами творить свою судьбу, никакого вмешательства сверху. Нет, с уверенностью могу сказать, гомика Бруно не было в той американской дискотеке, он, как и я, должен был преодолеть все трудности прошедшей ночи и, как и я, доставить свою тяжелую голову сегодня утром в этот аэропорт.

Между выходами 11 и 12 есть магазинчик, в котором можно выпить, самообслуживание. Я убедила себя в том, что там конечно же будет чашечка утреннего кофе, но все вышло иначе, из-за бабушки, стоявшей передо мной. От нее пахло пипи, она забыла дома очки, и я должна была зачитать ей цены, отбивная 4.80, овощной суп с булочкой 3.50, курица с рисом 7.20. Она захотела отбивную и пиво. Я поставила ей все это на поднос и откупорила для нее бутылку пива, но тут она прямо у кассы уронила бокал, разбившийся на тысячи осколков. Конечно, я нагнулась и конечно же порезалась. Глубокий порез, поперек большого пальца, все тут же в крови, и я могла только удивляться, что осталась жива. Бабушка растерялась от неожиданности, очень мило сказала: "И вам большое спасибо, девулечка", - и убралась восвояси. Кассирша сползла со своего стула: "Я не могу видеть кровь!
– закричала она и тихо прошептала: - Берегитесь СПИДа".

Теперь все, включая пару японцев, заинтересовались мной и моим пальцем, и даже состоялась дискуссия о том, что со мной, - заразилась ли я СПИДом или распространяю его.

"Кровь течет как ненормальная", - сказал один, а кассиршу передернуло, и она исчезла в кухне. "А я вам скажу, именно так это и начинается, а здесь, где все просифиличено, тут она точно получит СПИД".

"Как это она здесь получит СПИД?
– спросил кто-то.
– Для этого нужно, чтобы на палец попала слюна Junkie".
– "Или сперма", - проявил осведомленность студент, и хохот был ему, вероятно, самой большой наградой в его жизни. "Вмажьте ей как следует", - посоветовала одна панкуха с волосами цвета ананаса и никак не желала успокоиться. Из кухни появилась бледная фигура в жирном тряпье - начальник над картофельными салатами из ведерок и сосисками в фольге - с домашней аптечкой. Он отрезал большой кусок пластыря и обклеил им мой большой палец - я рассказываю все это только затем, чтобы объяснить, почему я налегла на итальянское красное вино.

Эта неделя ознаменовалась винным скандалом, только в одной Италии умерли двадцать восемь человек, отравившись метанолом, но, как уже было сказано: я всегда могу рассчитывать, что со мной ничего не случится и моя смерть - в моих руках.

Потом мне пришлось давиться в очереди регистрации на аэробус. Я попыталась было стоя отключиться и немножко подремать, но тут появился этот австрийский творец и исполнитель собственных песен в длинном до пола белом кожаном пальто. Несколько лет назад я сделала о нем репортаж, кстати, в Вене, еще одна история - Вена есть Вена, это страшная угроза. Песенник меня сразу узнал, поцелуйчики, поцелуйчики. "Что ты делаешь тут в Берлине? Я был на радио, знаешь ли, прямо сейчас с Лансароте, малость расслабился, servas, Бутци", - и когда он наконец удалился в облаке парфюма, ко мне протиснулась дама добрых шестидесяти лет с ярко-красным ротиком и вся в "Шанели". "Вероятно, - сказала она, - это вы?" Пришлось признаться, что это я, потому что за неделю до того меня могли видеть по телевизору в программе о стерилизации мужчин, там я слегка сцепилась с одной ярой феминисткой и тем самым приобрела определенную известность. "Нет, вы подумайте только", восхищенно сказала красноротая в туфельках из крокодиловой кожи, она обязательно должна рассказать своему мужу, а он там, впереди. "Греееегор!"

Голова с жиденькими волосиками обернулась, устало улыбнулась, нервно кивнула, а женщина рассмеялась жемчужным смехом и крикнула: "Смотри, Грегор, это дама с телевидения!"

Очередь обрадовалась, что наконец-то что-то случилось, а я снова подумала: почему я, собственно, не стала учительницей немецкого языка и литературы в маленьком городке, почему я не втолковываю детям, что Эдуард Мёрике всю свою жизнь избегал аффектации в выражении чувств, того болезненного состояния преходящего поэтического возбуждения, когда крашеные ликеры принимают за настоящее вино, - моя новая подруга находилась именно в таком состоянии. "Я, - задыхалась она, - писательница, я написала дивную книгу о собаке, о мыслях одной собаки. Я вам ее подарю". Она прожурчала что-то Грегору, а я стала разглядывать человека, стоявшего передо мной. На нем было пальто в мелкую клетку, при нем - три чемодана цвета бордо, а голову венчал сползающий парик. Я бы все отдала за то, чтобы сейчас, немедленно, оказаться на необитаемом острове, но лучше всего - с гомиком Бруно, и мы будем целыми днями молчать, даже не будем смотреть друг на друга, просто находиться там. А впереди Грегор смирился и шарил в дорожной сумке. Писательница вернулась ко мне и захотела не просто подарить мне эту свою книгу, но и надписать. "Распродана, - сказала она, - но для неожиданных знакомств у меня всегда есть с собой экземпляр". Она порылась в своей крокодиловой сумке в поисках ручки и неправильно истолковала мой скорбный взгляд. "Я знаю, о чем вы сейчас думаете, - сказала она.

– Сегодня я бы тоже ни за что не купила такую сумку, но ведь раньше мы ничего не знали, оказывается, кожу сдирают с живых крокодилов, можете себе представить". Я представила себе это, причем настроение у меня улучшилось, а она наконец нашла шариковую ручку. С несчастным выражением лица Парик обернулся и предложил ей кейс в качестве подставки, включившись в круг новых друзей.

Писательница написала слова восхищения и тому подобную присущую случаю чушь на своей давно распроданной книге, и в самолете я сразу же сунула эти собачьи мысли в гигиенический пакет, потому что терпеть не могу книги с автографами.

Мужчина в парике вздохнул, посвятительница наконец закончила и стала меня заклинать: "А если вы когда-нибудь не будете знать, о чем писать, то сразу ко мне - моя жизнь так богата событиями, что я могу рассказывать о них часами". Большой палец задергало, и я подумала о бессмысленном споре Иова с Господом, почему тот послал ему столько страданий: "Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгнушаются мною одежды мои. Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих?.."

Как известно, Иов в конце концов смирился и тут Господь благословил его. А может, благословит и меня.

"Я был когда-то актером". Человек в парике решительно признался в этом и хотел протянуть мне руку. Я показала на перевязанный палец, прижала руку к себе и сказала: "Ах, вот как".
– "В Оффенбурге. А сейчас я занимаюсь совсем другими делами".

Я молчала. Я молчала, но его взгляд так униженно жаждал встречного вопроса, все его существо так жадно караулило мой интерес, что мое прусско-протестантское воспитание, вечное чувство персональной ответственности за все и всех, опять победило, и вместо того чтобы молча выскользнуть из очереди, заказать билет на более позднее время и влить в себя еще поллитра вина, я спросила: "И чем же?"

Вот идиотка. Почему я не сказала, к примеру: "Ваш парик сидит криво" или: "А пошел ты на..."? И вот теперь эта несчастная фигура встала передо мной, увеличилась в размере, приобрела черты решительного странствующего проповедника и провозгласила впечатляющим голосом: "Теперь я представитель фирмы по продаже искусственных членов".

И поспешил добавить: "Это не протезы для рук или ног, а члены. Я представитель фирмы по продаже искусственных пенисов". Теперь я была уверена, что этот человек в начале своего профессионального пути прошел за счет фирмы один из этих курсов "Быть самим собой", где поднаторевшие в психологии учителя внушают людям, что они никогда и ни при каких обстоятельствах не должны стыдиться своей профессии, какой бы она ни была, и могут везде и перед всеми громко и открыто говорить о ней. И действительно, уважаемые дамы и господа, разве это не прекрасная, пожалуй, даже захватывающая профессия: помочь импотентной части человечества обрести новые радости. Я представила себе толпы мужчин без половых органов, искусственные пенисы всех размеров и форм, лежащие на полках вдоль длинных стен и в трех бордовых чемоданах, и все, кто к нам сейчас оборачивался, а оборачивались буквально ВСЕ - представили себе то же самое.

"Представитель искусственных пенисов!" Он выкрикивал это упруго, ритмично, воодушевленно, он уже не спускал с меня глаз, он требовал признания, он искрился, горел ярким пламенем, описывал ужасающие судьбы. Скольким прикованным к постели он не смог своевременно помочь! Парализованным! Жертвам тяжелых мотокатастроф! Психически больным! Тут медицина бессильна, но наш искусственный пенис совершает истинное чудо, возвращает уверенность в себе, дарит новые стимулы к жизни, осушает слезы женщин - его восторженный голос взвился: "Половой акт совершается при этом, так сказать, без усилий".

Так сказать, без усилий. Тема захватила всех в очереди, кроме двух несчастных маленьких иракцев, стоявших в самом ее начале, которых весьма недружелюбно ощупали, обыскали, опросили. Из-за этой американской дискотеки больные нервы Берлина опять откровенно обнажились.

Мой спаситель человечества теперь подробно рассказывал о своей жизни, речь уже шла о поездках, заседаниях, усилиях, самопожертвовании и неустанном напряжении всех сил и да конечно же о чувстве удовлетворения, не правда ли, о тех радостных моментах чистого счастья, и почему бы мне не навестить его, если я буду в Оберурзеле? Непременно, мой друг, и тогда ты покажешь мне свою коллекцию искусственных пенисов, и самый прекрасный я возьму с собой для гомика Бруно.