Колонист

Неумелая повитуха легко загубит и мать, и ребенка. Частенько они и делали это. В семьях бедных смертность среди матерей достигала трети, а младенческая свыше половины. Достаточно мелкого осложнения — и бабка просто махала рукой на несчастную. Воспитанницы бегинок бились до конца, пытаясь спасти мать и младенца.

Одна из девушек подошла и сказала ей на ухо новость.

— В чем дело? — резко спросил Ричард.

— Бетти очнулась. Это ведь Глэн Маккормик?

— Да.

— Ну, я бы его тоже зарезала, сделай он со мной это.

— Что — это?

«Не знает? — подумала Арлет с подозрением. — Так и поверю, как же».

— К глупеньким молоденьким девушкам, — сказала с невольной холодностью и прорвавшимся под конец негодованием, — приехавшим из провинции, подходил обходительный мужчина при средствах. Обещал пристроить на работу, а потом продавал в бордель. Там ее брали в оборот, иногда сами, частенько опаивая опиумной настойкой и приглашая клиентов. Потом объясняли, что она падшая и никто не возьмет в респектабельный дом или на работу. А родители, если таковые где-то поблизости, и вовсе убьют за позор, навлеченный на их головы. Им охотно сообщат. Ей было тогда двенадцать. Сначала публичный дом, затем облава — и пойманных проституток на корабль и в Новый Свет. Теперь отрабатывает контракт здесь.

За последние десять лет такое случалось трижды. Формально по воле королевы власти устраивали облавы в портовых городах, арестовывали молодых девушек непотребного поведения или пристававших к мужчинам на улицах, присоединяли к ним несколько сотен воспитанниц сиротских приютов (прозванных «королевскими дочерьми») и переправляли в колонии, не спрашивая мнения. Лет сто назад им быстро нашлись бы мужья. Теперь с этим сложнее. «Дочери» все же могут рассчитывать если не на выгодную в денежном смысле партию, то хотя бы просто на выбор судьбы. Их положение достаточно легкое. Девицы такого шанса не имеют, разве в далекой Канаде, но куда попадут после путешествия через океан, от них нисколько не зависело. Большинство меняли европейский бордель на местный, да еще и оказывались должны новому хозяину.

— А я верю, — неожиданно заявил Ричард, повергнув ее в изумление. — Глэн прежде был скользкой скотиной.

— Сейчас исправился? — ядовито спросила Арлет.

— Его чуть не запороли до смерти за кражу, после чего долго валялся в лихорадке и чуть не помер. А когда встал, напрочь забыл прошлое. Ей-богу, не вру, — он перекрестился. — Господом клянусь и матерью. — Подумав, добавил: — Он и сейчас хитрый, как сто ростовщиков, но поведение совсем другое. Но я девку понимаю. Забавный поворот, когда догоняет прошлое, о котором не помнишь. Ладно. Будем считать, в расчете. Сами порезали, сами зашили. Разницу я выдал кулаком.

— У нее сотрясение мозга и ребро сломано!

— Пусть порадуется, что вовсе не убил, — равнодушно ответил мужчина. — Мне ее судьба неизвестна и могла бы прежде предъявить претензии. Может быть, и обошлось бы для обоих заметно лучше. Вплоть до выкупа из кабалы. Деньги у этой скотины имеются. Ну что сделано, то сделано. Я слово сказал. Достаньте мне телегу отвезти его в гостиницу. На этом забудем друг о друге. Никаких судов и чинуш. Разошлись спокойно.

— Дик? — испуганно позвал Бэзил с кровати. В первый раз очнулся еще около полуночи, но тогда не очень соображал и почти сразу вновь отключился. — Я не умру?

Я аккуратно отложил словарь, даже довольный перерывом. Устал. Ночью почти не спал, все прислушивался к дыханию. Даже не пошел на прием к Элизабет де Харрингтон. Конечно, послал записку с глубочайшими извинениями по поводу невозможности явиться, но шансов на повторное приглашение, вероятно, нет. Ничего не поделаешь — не то настроение выступать говорящей игрушкой для благородных гостей. Нанюхался уже в Канаде.

С утра поднялся и через силу занялся очередным уроком самообразования. Давно сам для себя вывел формулу: как бы ни устал, а страницу текста одолеть обязан. И все же тяжко. Слишком много незнакомых понятий сразу. Еще и латынь частенько.

— Живой ты, — успокоил его, — не сказать — здоровый, но ничего ужасного. Заштопали в лучшем виде.

— Дик! — взвизгнул он, позабыв о своих проблемах, и, застонав, схватился за повязку на животе.

Он панически боялся лечения у всех подряд — цирюльников, хирургов, докторов и ополченцев, использующих раскаленный металл для прижигания ран. Когда Глэн познакомил меня с теорией заражения микроорганизмами, хоть стали ясны причины и вечное желание помыть руки после работы. Он правда надеялся обнаружить мыло на ферме в Мичигане? Ну по крайней мере не стал возмущаться по поводу стирки с мочой, пусть и кривился вечно. Прекрасно отчищает жир.

Я сначала во все эти глупости не поверил, тем более что Бэзил в своей обычной манере запутался в вибрионах, бактериях, вирусах и микробах. Вечно начнет чего-то нести, а сам толком не в курсе. Но все же спросил у нормальных людей. Оказывается, был какой-то известный пастору, мир его праху, ученый Левенгук, смастеривший механизм для разглядывания этих самых микроорганизмов. В принципе те же стекла для очков, собранные в пакет, однако хитрым образом. Многие видели тварей через микроскоп. Они везде присутствуют. Стало быть, Глэн не врет, и есть смысл следовать рекомендациям. А затем я и подавно на практике убедился. От чистых пулеизвлекалки и рук еще никому из моих вояк плохо не стало. Напротив, многие быстро выздоравливали. А кто хотел по старинке, на манер посыпания порохом раны и поджигания, — мучились долго.

— Все было проделано под моим наблюдением согласно твоим указаниям. Руки мыла, инструмент грела и в щелочи купала. Если и окочуришься, то не по акушеркиной вине.

— Акушерка?!

— А не было под рукой никого другого. Предложила свои услуги — согласился. Надо было оставить кровью истекать? Могу.

Ну это я слегка преувеличил для пущего впечатления. Моя повязка оказалась очень к месту, да и никаких сосудов нож почти не затронул. Мясо рассечено, чуток сала — оказывается, совсем неплохо жил, раз оброс, и даже морская болезнь не истощила, — а брюшина разошлась если только самую чуточку. Ничего даже не могло вывалиться — вот тогда надо было бы звать отпевать, с такими ранами не выживают. Везучий, гад.

— Все-таки ты сволочь, — сообщил он, тяжко вздыхая.

Это вместо слезной благодарности за спасение и целования сапог.

— В следующий раз сам и будешь выкручиваться.

— Сволочь, вор идей, эксплуататор и вообще скотина, но при этом единственный мой друг.

— Спасибо за высказанную в глаза правду. Хоть буду знать, как обо мне думаешь.

А слово «эксплуататор» надо потом проверить в словаре. Никогда прежде такого ругательства не доводилось слышать.

— Не за что. Только начинаю думать, что уже прижился, — и вот такое… За что она на меня набросилась?

— За дело, — принялся я объяснять. — На будущее — к борделям даже близко не подходи. Там наверняка и другие бывшие клиентки запросто встретятся. А они любовью к Глэну не страдают.

— Почему другие попадают в королей, а мне досталось тело сутенера не первой молодости? — прошептал он с тоской.

— Другие? — навострил я уши. — Есть еще некто в монархе? Какой страны? Почему молчал?

— Это опять книги, — пробурчал он. — И не очень умные, как на собственном опыте убедился.

— Тогда расскажешь.