Колонисты

Филип почувствовал, как Витамоо вздрогнула. Он крепче прижал ее к себе.

— Потому что знаю: если ты уедешь из резервации, я тебя больше не увижу, — сказала девушка горестно.

— И ты говоришь это после того, что сейчас случилось?

— Думаешь, мне не хочется тебе верить? Но сердце мне твердит одно: ты не вернешься.

— Тогда почему мы целуем и обнимаем друг друга?

Витамоо ласково потерлась щекой о плечо Филипа.

— Потому что я люблю тебя, — сказала она. — Ты не можешь стать моим навсегда, но я хочу, чтобы ты принадлежал мне хотя бы сегодня ночью.

Филип наклонился к девушке и нежно прошептал ей на ухо:

— Я люблю тебя, Витамоо. И я обещаю: ничто на свете не помешает мне вернуться к тебе.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, сказала она.

— Ну вот опять… — произнес Филип. — Как мне убедить тебя, что я вернусь?

Прежде чем ответить, Витамоо на мгновение задумалась.

— Я поверю в это только тогда, когда увижу тебя здесь, на кукурузном поле.

Зимой в груди Кристофера Моргана появились хрипы, он начал кашлять. Оправиться от этой болезни старый миссионер так и не смог. Он умер в мае, вскоре после того, как на смену необычайно долгой и суровой зиме пришла поздняя весна. В свой последний день, вечером, он сказал, что букварь вот-вот будет дописан и что он очень доволен результатом. По его просьбе Витамоо в честь скорого окончания работы угостила всех каштанами. Нанауветеа пожелал Филипу, Витамоо и Вампасу доброй ночи и отправился спать. Когда на следующее утро девушка не смогла его разбудить, она позвала Филипа. Молодой человек подтвердил, что случилось то, чего они боялись. Кристофер Морган скончался.

Нанауветеа всегда спокойно говорил о своей смерти. Он хотел быть похороненным в резервации — там прошла большая часть его жизни. Он был тесно связан с двумя культурами, а потому завещал, чтобы церемония погребального обряда проходила с соблюдением как христианских, так и индейских обычаев.

Подобно тому, как колонисты, потеряв близких, одевались с головы до ног в черное, наррагансеты в знак скорби покрывали лица сажей. Кристофер Морган никогда не выражал своего отношения к этой традиции, считая, что каждый волен поступать по своему усмотрению. Обычно индейцы соблюдали траур целый год, особенно если усопший был уважаемым человеком. Никому не позволялось произносить вслух имя покойного; тех, кто нарушал этот запрет, сначала предупреждали, а затем штрафовали. Человек, которого звали так же, как и умершего, должен был сменить имя. Во время погребения индейцы придавали покойному позу младенца в утробе матери, причем тело укладывали лицом на юго-запад. По представлению наррагансетов, между рождением и смертью существовала тесная связь, а потому смерть они воспринимали как возрождение к новой жизни. Согласно их верованиям повелитель загробного мира Каутантоввих (его царство, говорили наррагансеты, охраняет огромная собака) жил на юго-западе, туда-то и отправлялись души усопших.

Кристофер Морган завещал похоронить его так, как было принято у наррагансетов, — в позе неродившегося младенца, лицом на юго-запад. При этом он попросил, чтобы на могиле — в соответствии с традициями его предков — поставили камень. Кроме того, он высказал особое пожелание. Ни пуритане, ни индейцы не произносили во время погребения речей. Однако Кристофер Морган хотел, чтобы Филип сказал наррагансетам несколько слов. Старый миссионер попросил молодого человека разъяснить индейцам, что он, Кристофер Морган, согласился на то, чтобы его похоронили в позе плода в утробе матери, не случайно: он тоже верит, что смерть — это возрождение к новой жизни. Однако, несмотря на то что его тело будет лежать лицом на юго-запад, его душа поднимется на небо, а не отправится в жилище Каутантоввита.

День похорон выдался пасмурным и мрачным. Жители резервации были печальны — даже те, кто не разделял взглядов Кристофера Моргана. О мудрости, честности и порядочности старого миссионера знали все — такими достоинствами, по мнению индейцев, редко может похвастать белый человек. Особенно остро переживали потерю прихожане церкви. Один за другим они тянулись в вигвам Нанауветеа, чтобы выразить соболезнования семье умершего и утешить Витамоо, Вампаса и Филипа традиционной фразой «кутчиммоке», «не падайте духом», — произнося ее, индейцы гладят того, кто потерял родственника, по щеке.

У могилы Кристофера Моргана Филип прочел на алгонкинском языке строки из четвертой главы Первого послания к Фессалоникийцам; в них говорилось о возрождении к новой жизни. Апостол Павел обращается к верующим с такими словами: «Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды» [39] . Затем Филип описал присутствующим, как Кристофер Морган воссоединится со своими родителями, как припадет к чистому источнику у трона Господнего и как поселится в жилище, которое подготовил для него Иисус Христос.

39

Ин. 1:47.

После похорон Витамоо, Вампас и Филип до поздней ночи рассказывали друг другу о Кристофере Моргане. Когда молодые люди стали укладываться спать, они почувствовали, что без Нанауветеа вигвам опустел. Им не хватало отца, советчика и друга.

Весь май и июнь Витамоо и Филип усердно трудились над букварем. Отдавая последний долг автору книги, они работали медленно, скрупулезно проверяя каждое слово. Впрочем, им не хотелось торопиться еще по одной причине. Оба прекрасно понимали: как только букварь будет закончен, Филип уедет домой.

В течение этих двух месяцев Филип продолжал готовить Вампаса к поступлению в Гарвард. По вечерам, пока Вампас грыз гранит науки, Филип и Витамоо гуляли в поле, у озера или просто сидели на вышке и разговаривали. Филип боялся, что Вампас вспылит, узнав об их отношениях с Витамоо. Предупреждая возможную ссору, он прямо спросил индейца, не обижает ли его то, что они с Витамоо проводят много времени наедине. К облегчению Филипа, Вампас ответил, что он этому даже рад.

— В жизни человека может быть только одна настоящая любовь, — сказал Вампас, — и для меня это — любовь к знаниям. Я буду всегда любить Витамоо как сестру, но я не могу дать ей большего. Главное для меня — учеба. Ну а Витамоо… Думаю, она достойна лучшей участи.

Витамоо была рада этим словам не меньше Филипа. Все трое стали дружны как никогда.

Филипу приходилось заниматься еще одним, не привычным для него делом. Даже после смерти Нанауветеа прихожане продолжали приходить в его вигвам. В течение двух месяцев Филип улаживал споры, мирил тех, кто был в ссоре, беседовал с молодыми людьми, которые решили пожениться. На эту работу Филип не жалел времени. Он не знал, что радует его больше: то, что наррагансеты приняли его, или то, что они видят в нем преемника мудрого Нанауветеа. В любом случае ему было тяжело думать о том, что ему придется оставить работу в резервации; еще горше было думать о разлуке с Витамоо. Тем не менее он больше не мог откладывать отъезд.

Работу над букварем они с Витамоо завершили. Оставалось только отдать рукопись типографу в Бостоне. Вампас был готов к вступительным экзаменам — занятия начинались через месяц. Филипу Моргану, новому хранителю фамильной Библии, пора было возвращаться к родным, в Кембридж. Пришло время прощаться.

Они стояли под деревом у озера. Это была последняя ночь Филипа в резервации. Утром он и Вампас уезжали в Кембридж. Молодой человек держал в объятиях Витамоо. Мысль о том, что он должен оставить ее, была невыносима.

— Лошадь готова? — Девушка прижимала лицо к груди Филипа, и он чувствовал, как шевелятся ее губы.

— Да. Думаю, она меня забыла. На Великой Топи ее избаловали.

— Вы ведь не собираетесь взгромоздиться на бедное животное вдвоем?

Филип улыбнулся.

— Мы будем ехать по очереди. Пару миль я, пару миль Вампас. Пока один едет верхом, второй пойдет пешком.

— Я буду скучать по тебе.

Филип взял Витамоо за плечи и заглянул ей в глаза.