Колония нескучного режима

Шварц не успел ответить, потому что в эту минуту напряжённо размышлял, выдержит ли нестойкая тахта его сегодняшний напор, к которому он уже приготовился самым нешуточным образом. А ещё успел сделать такой предварительный вывод: курить она, может, и не курит, но зато всё остальное делает, зуб готов дать.

— А вот ещё хотела у вас спросить, Юлий. — Она чуть смутилась, но уже как-то нетрезво. — Планы у вас есть? Ну-у-у… в общем, завести семью, стать женатым человеком, детей заиметь и вообще…

— Есть такие планы, — снова немного, но искренне недоврал Шварц, — очень даже есть.

Он и на самом деле не раз за последние месяцы представлял себе, как Триш когда-нибудь родит ему сына. Нет, лучше дочку, потому что… Ну, в общем, дочку лучше. Дочка для мужчины правильней. И как он с трепетом осторожно погладит любимый живот, надувшийся будущей наследницей, и прислушается к таинственным звукам, издаваемым изнутри маленьким существом. И даже почему-то мама приснилась, Мира Борисовна, которая благодарно гладит его по голове, как бы одаривая милостью за появление на свет внучки, одновременно улыбаясь, прихлёбывая из трехлитровой банки разливное пиво и приговаривая с загадочным выражением лица: «Наша… наша будет…»

Оттопырка скинула ногу, одну с другой, и придвинулась ближе. Робко спросила:

— А я вам правда нравлюсь, Юлий? Или вас просто моя фигура так привлекла? Она многих интересует, я в курсе. Рост такой… линия сама… и прочее… Но только я подумала, вы художник… Вы прекрасное хотите в человеке понять, а не только что у него в виде самой персоны имеется. Ну… вы понимаете, что я затрагиваю… Мне надо знать, что именно во мне вам понравилось? Какая изюминка?

Шварц нежно привлёк Любовь к себе, улыбнулся и обнял:

— Да ты сплошь из изюминок состоишь, милая. Ты вся практически кекс. А если серьёзно, ты самое прекрасное, что может вылепить Создатель, — прошептал он ей на ухо, ничуть не лукавя, поскольку обращался в этот момент не к ней, а непосредственно к её оттопырке. — Спасибо, что ты меня нашла… — Но обратился и к ней, поэтому слегка позволил себе и полукавить для пущей волнительности ситуации: — Знаешь, чего я сейчас хочу больше всего? — И тут же, не дав ей ответить, прошептал: — Измерить твой рост своими губами… Твоя душа — загадка… а тело — сплошной ребус… — Они опустились на разваленную тахту, тут же, перед натюрмортом из открытого зеленого горошка, колбасного сыра и бутылок зелёного стекла, и он нежно положил ей руку на грудь. — Вот это я и затрагиваю в тебе сейчас… Видишь? — Он ласково покрутил пальцем вокруг её воображаемого соска, как бы лаская его заочно. И почувствовал, как она вздрогнула. Всей персоной. Целиком. — Это и есть самое прекрасное. Если не брать в расчёт душевное начало. Да?

— Да… — прошептала оттопырка, уже плохо схватывая суть льстивых Юликовых комплиментов. Ей уже было не до слов. Наверное, подумал Юлик, потому что она не курила и сохранила в нетронутости большую часть основных инстинктов. А ещё подумал, мысленно хмыкнув, что всё же он неплохой, наверное, человек, поскольку не путает обыкновенное блядство с художническим разнообразием. И подвёл промежуточный итог своих блиц-размышлений. Разумеется, про себя: «Напилась — веди себя доступно, солнышко…»

После этого они поцеловались уже по-настоящему, и Шварц, перед тем как начать расстёгивать оттопыркины пуговички, сообразил вдруг, что такой натюрморт, с горошком на этикетке, хорошо не продашь. По крайней мере, сейчас. Может, ближе к лету, когда начнётся уличная торговля и народ подвалит разновсякий, и среди прочих найдётся ценитель грубой и натуралистичной манеры письма…

Несмотря на внешнюю сдержанность и благочинные заходы насчёт нравственности, в любовных делах оттопырка оказалась особой чрезвычайно искушённой, как он и предполагал. Наверное, — ещё дополнительно прикинул Шварц, когда утром ставил чайник и прикидывал, как бы поскорее выпроводить эту самую педагогическую Любовь, — просто нереально для женщин, имеющих подобное устройство организма, не отличаться от всех прочих повышенным чувственным градусом. Самая оттопырка не позволит. Те самые ягодичные мышцы, эти крепенькие рельефные полужопки, из-за которых порой рушатся планы, надламываются судьбы, совершаются предательства и творятся преступления, в корне меняя и круша жизнь хорошим и честным мужчинам.

Студентку удалось выпроводить к обеду под предлогом срочного отъезда на пленэр. Сказал, с голой женщиной спорить, конечно, трудно, но не ехать не могу, люди, мол, ждут, ученики. И вообще, пора приводить в порядок планету.

Та покидала подвал явно расстроенная, что художник не перешёл к разговору о совместной жизни и не предложил ей ключ от подвала. Но перед тем, как закрыть за собой дверь мастерской, всё же намекнула, не скрывая грусти, но и не отпуская от себя надежду:

— А вообще, ты нормальный, это хорошо. Мудак у меня уже был. Я ему врала-врала, а потом обманула — вконец меня заколебал. И ещё, знаешь, чего скажу? Лучше мужчины может быть только другой мужчина. Вот!

Получилось смешно, но Юлик не был уверен, что сказано это было в шутку. Слишком остроумно для оттопырки. Скорей, просто совпало. И, не желая нагнетать прощальный градус, решил частично снять напряжение, театрально продекламировав в ответ недавно сочинённую им шутку:

— Знаешь, мы всё же не можем с тобой встречаться.

— Как это? Почему? — Оттопырка замерла в дверях с неподдельным ужасом в глазах.

И тогда хозяин полуподвального помещения весело засмеялся, давая понять, что сейчас будет сюрприз. И выдавил через смех:

— Мы ведь с тобой такие разные. Я мужчина, а ты женщина.

Она ушла, не зная, как ей следует реагировать на эту шутку. Юлик же между делом отметил про себя, что сегодня ночью он отлично не выспался. И ещё успокоил себя тем, что партнёры меняются, а любовь всё равно остаётся вечной. На том и договорился с самим собой. Потом задумался. Тем для раздумий было две. Первая — как должен строить интимную жизнь мужчина в отсутствие любимой женщины. Решил, что позволительно забегать в пельменную, по случаю, но всё равно отдавать предпочтение домашней кухне: лучше не приготовит никто, как ни старайся. И второе. Что, скажите на милость, прикажете делать с Гвидоном, про которого знал точно — в случае, если чувство у того настоящее, измена его не коснется. Ни по какому. Так делиться с ним свежей новеллой или не делиться? Или поделиться, но напомнить, что даже если влюбился в ямочку на щеке, то это совсем не означает, что следует жениться на всей женщине целиком. И добить постулатом, насчёт того, что раскаяться, к примеру, никогда не поздно, а вот согрешить можно и не успеть.

Но отчего-то не возникало больше желания помусолить с лучшим другом эту привычную для обоих тему: кто, кого, когда, сколько раз и каким способом. И как ни странно, понимал, что уже не сможет предугадать реакцию Гвидона на свои повествования. Так что решил по второму вопросу пока помалкивать, не делиться, просто не затрагивать тему, как несуществующую.

Потом не раз и не два Юлик задавал себе один и тот же вопрос, всякий раз отгоняя прочь возникающее в кишках неудобство: предательство или не предательство? И каждый раз сам себе отвечал утвердительно. Правда, в зависимости от настроения именно так он отвечал то на первую часть вопроса, то на вторую.

Так или иначе, к апрелю какие-никакие деньги собрались: получилось довольно внушительно на кармане у Юлика и послабей — у Гвидона. В общей сумме достаточно, чтобы, не думая об обстановке, начать главное — возведение дома под крышу с одновременным переустройством бабкиной части. Решили стартовать от погоды, когда нормально просохнет и не будут ожидаться дожди, чтобы не залило ямы под фундамент. Глина же под ногами, не уйдёт вода, будет стоять до второго пришествия.

Начали с закупки материала. Договорились с транспортом, подобрали бригаду мужиков: плотники, каменщики, все кто нужен. Гвидон, подумав, спросил: