Колонизатор
Шрифт:
– Где? – смотрят на меня три пары глаз с предвкушением азартного дела.
Ой прав Тарабрин на все сто, что нельзя людей к криминалу самим приучать. Они и сами научатся и без нас, дай только волю.
– Есть одна намётка у меня. Но там у нас будет только два часа времени на всё про всё.
– Что так мало? – спрашивает Жмуров.
– Где?
– Дрезден. – Отвечаю. – Звёздный налёт союзнической авиации в сорок пятом, после которого города как такового не останется. Примерно два часа у нас будет от закрытия магазина до первой бомбы, упавшей на город. Так что задействовать придётся всех,
– А кого будем брать? Зауэра? – спрашивает инженер.
– Нет, - покачиваю я головой. – Бери классом выше. Братьев Меркель. Чтобы жаба вас не давила раздавать мужикам бельгийские ружья просто так.
В Дрезден входили с помощью Тарабрина. По его ««якорям»». Я то Дрездена даже в кино не видел.
Заранее маленькими ««глазками»» вычислили магазин фабрики ««Оскар Меркель унд Со»» в центре города. И очень удивились тому, что магазинчик был совсем маленьким: всего в два окна по фасаду.
– А что ты хотел? – иронично посмотрел на меня Жмуров, после того как Тарабрин закрыл ««глазок»». – Братья Меркель в основном делали ружья на заказ. Это тебе не Зауэр с его широкой машинерией. Тут ручная работа. Штучная. Так что любуйся теперь на этот оружейный бутик. Скорее всего тут будут даже не новые ружья, а уже пользованные на комиссии. Нам бы что попроще, зато одинаковое.
– Ладно. Что будет, то и будет. Зря что ли старались? – ответил я. – Работаем? Все готовы?
Получив подтверждение о готовности группы налёта и отсутствие в ангаре посторонних, открыл большое ««окно»» сразу внутри намеченного здания.
Первое, что услышали - женский вопль и удаляющийся быстрый топот каблуков.
– Хватай её, - закричал Сосипатор и Пахом рванул в ««окно»» впереди всех.
Я за ним по коридору.
Молоденькая девчонка, почти подросток, в кабинете орала в трубку телефона.
– Полицай! Полицай!
И что-то ещё быстрой скороговоркой. Я разобрал только слово ««криминаль»».
Тут Пахом схватил девчонку поперек талии, вскинул её на плечо и, не обращая внимания на её визг и удары маленьких кулачков по своей спине, потащил добычу к ««окну»», которое держал Тарабрин. Его я привлек ввиду массовости мероприятия.
А я вырвал шнур у телефона.
Огляделся. Офисный кабинет какой-то. Стол письменный, шкафы, радиоприёмник. Вешалка ещё для одежды. Ничего интересного.
Вышел в торговый зал…
– Да твою же мать, через колено кобыле в щель!
Это был музыкальный магазин.
Точнее магазин музыкальных инструментов. Соседний с оружейным.
Такой оболом!
– О! – появился из-за моей спины Сосипатор. – То, что нужно. Барабаны берём все, кроме самого большого. И эти маленькие сигнальные рожки тоже. В довесок к трещоткам пойдут за милую душу. И ещё эти медные тарелки все что есть забираем.
Дельное замечание. Зря что ли на дело ходили? Забрали все барабаны с перевязями и палочки к ним. Дудки эти - не то пионерские горны, не то охотничьи рожки, не то кавалерийские корнеты. Мундштуков к ним полную коробку. Ну, это в последний момент, а то чуть не забыли про них. А они тут продавались отдельно.
А вернувшийся Пахом ещё схватил гармонь.
– Зачем? – спросил я.
–
Саратовская, - ответил он. – С колокольчиками. Частушки петь.А глаза сияют.
– Тогда бери две, - махнул я рукой.
– Саратовских больше нет. Тальянки есть.
– Бери какие есть, - сел я на место продавца и разглядывая блестящий медью большой набор духовых инструментов на целый полковой оркестр, сачкую пока мои люди мародёрствуют в центре фашистской Германии. А в голове дурная мысль: откуда в Германии саратовская гармошка?
Хромой флотский фельдшер прихватил ещё и гитару в твердом чехле и запасные струны к ней.
– Хорош копаться, - прикрикнул я. – Зачем тебе она?
– Испанская, - отвечает, а глаза каждый по двадцать копеек. – Палисандровая. Всю жизнь о такой мечтал.
– Бросай рояли. Шухер! – прикрикнул на нас инженер, стоящий на атасе у зашторенного окна. – Там полиция уже подъехала. Так что рвём когти.
Уйти успели. Даже не особо спеша.
Только вот в соседний магазин к оружейникам Меркель нам уже не попасть. Попасть то можно, только вокруг уже полно фашистской полиции.
Оно нам надо? Пострелушки устраивать перед самой страшной в мире ковровой бомбардировкой. За нас англичане постараются. Ничего от города не оставят.
Пленённая девчонка в ангаре, вжавшись спиной в стеллаж, всё испугано быстро мелко крестилась, плевалась и обзывала нас. Разобрал только слово ««Тойфель»» - черт, значит. Она нас за чертей приняла, обхохочешься. Потом дева сомлела и упала в обморок.
– Зачем её сюда притащили? – спрашиваю, подхватывая это явно недокормленное тельце.
Правда девица мало похожа на классическую немку: белокурую такую валькирию с мощным выменем. Черненькая, худенькая, симпатичная. Лет шестнадцати. Одета в синюю юбку-миди, белую блузку с короткими рукавами и на шее черный галстук типа пионерского. На ногах туфельки и короткие белые носочки. А сама стройная до жалости.
Пахом внимательно разглядывал союзки своих сапог, потом сказал тихо.
– Дык, это, барин, Сосипатор приказал её хватать я и схватил. А что? Не надо было?
Посадил я девицу на чехол от какого-то музыкального инструмента, прислонил к стеллажу.
– Приведите её в чувство кто-нибудь, - бросил в пространство.
– И что с ней делать-то будем? – это я уже к Сосипатору обратился.
– А что с бабами делают?
– пробасил Сосипатор. – Замуж отдадим. Дело не хитрое. Хотя бы за Курта. А вот что с ружьями у нас будет?
Кто о чём, а шелудивый о бане.
– Хватит с нас эксов, - отрубил я.
– С Йоску поедем в Америку и купим как нормальные люди в магазине. Сколько нам надо, столько и купим. Долларов нам ещё хватает.
Хромой морской фельдшер покопавшись своей сумке поднес к лицу девушки ватку с нашатырём.
Длинные пушистые ресницы затрепетали.
Открылись светло-карие глаза, быстро-быстро захлопав. Чуть ли не со щелчками.
Тарабрин её что-то спросил на немецком.
Девушка чуть запнувшись ответила.
– Она говорит, что её зовут Грета Зеебах. Она член Союза немецких девушек. Ей почти шестнадцать лет. В магазине работала ночным сторожем, но скоро, после дня рождения её примут в зенитную часть Люфтваффе чтобы защищать родной город.