Колос времени [СИ]
Шрифт:
– Ладно, ладно… – покладисто отозвался Обломенский, поднимая руки в примиряющем жесте. – Больше не буду. Извините.
– Хорошо. Я надеяться… буду надеяться, что ты сдержишь слово. А сейчас убери здесь все и верни Колос в шкатулку.
Старик обернулся и увидел скорчившуюся у стены Веру. Некоторое время он хмуро разглядывал девушку, потом ткнул костлявым пальцем в ее сторону и спросил:
– Qui est?**
Обломенский повернул голову.
– Герр лернер, я вашего мертвого языка не разумею.
– Что это? Кто это? Что она здесь делает? – все больше волнуясь, повторил Никифор.
– А, вы про нее… Ну так бы сразу и сказали.
– Александр, не будь шутом!
– Что вы, что вы! Я со всей серьезностью… А это Вера, вы ж ее знаете.
– Я знаю ее, я ее знаю! – раздраженно выкрикнул старик. – Поэтому спрашиваю, откуда она здесь?
– Так в гости пришла.
– Что? Что? Как пришла? Как могла?…
– Запросто, не хуже нас с вами.
На Никифора было жалко смотреть. Он не мог вымолвить ни слова и только трясся, по-прежнему указывая на девушку дрожащей рукой.
– Это ты!… – наконец выпалил он, с ненавистью
– Неправда, – делано обиделся тот.
– Не ври! Я знать… это ты! Ты это делать… делал специально! Мне назло!
– При всем уважении – нет. Мне вас злить резона нет. А потом, что тут такого? Ну, пришла девушка в гости, ну, захотелось ей посмотреть, как мы живем, и что? Это ж Вера, она такая же, как мы. Почти родственница… И заметьте, герр лернер, ее никто не учил, а она уже выходит за пределы времени. Что вы на это скажете? Талантище! Я думаю, не хуже вашей византийской подружки…
При этих словах старик замер. Его лицо помертвело, пергаментная кожа туго обтянула кости черепа, старческие пятна на лбу и щеках, до той поры почти незаметные, вдруг разом вылезли наружу.
Обломенский остановился напротив учителя, глядя на него с откровенным злорадством.
– А вы думали, я ничего не знаю? Совсем меня за лоха держите… Ай-ай-ай, нехорошо. Да что вы вообще обо мне знаете?! Думаете, Сашка Обломенский – примерный ученик? Трескает то, что вы ему скармливаете, и не морщится? Ну да… А вот я о вас много чего нового узнал, Никифор сын Романа из славного рода Дассилиатов. Откуда, спросите? Так ведь все фонарь волшебный, сдал вас с потрохами, жестянка неблагодарная. Вы его создали, зверюшками разными изукрасили, а он вас предал. Все-все мне про вас рассказал, ничего не утаил. Хорошая была вещь, даже жаль на металлолом отправлять… Кстати! – Обломенский развернулся к Вере. – Прошу прощенья, я же вас не представил. Никифор, это Вера, Вера, это Никифор, мой учитель, ученый богослов, медик, алхимик, хронит – все в одном. Родился, страшно сказать, восемьсот лет назад! Как представлю такое, просто зубы потеют… И ведь неплохо сохранился для своего возраста, правда ведь? Вот что значит – быть со временем на "ты". Захотел – перешагнул пару столетий, выбрал себе эпоху по душе и живешь, не тужишь. Надоело – дальше пошел. Только простые люди ходят по земле, а хрониты – по времени. Куда захотели, туда и повернули. Вот герр лернер чего только в своей жизни не повидал: и Крестовые походы, и римских пап с кардиналами, и рыцарей, и инквизицию, и даже открытие Америки Колумбом застал. А теперь, понимаешь, перед нами стоит, как ни в чем не бывало. А? Чем ни Вечный жид? Кстати, он же на все руки мастер – сам сделал эти вещички с тайниками, специально, чтобы прятать в них осколки Колоса. Всего было четыре предмета: статуэтка, чаша, часы и волшебный фонарь, но об этом ты и так знаешь… Одна беда – годы берут свое, хотя Никифор Романыч у нас молодцом, но склероз – штука коварная, особенно когда скачешь козлом из века в век. Понятное дело, тут и голову потерять можно, не то что какую-то статуэтку. Герр лернер, в каком столетии вы орла забыли? В восемнадцатом или в девятнадцатом? Когда вас с вашими масонскими друзьями выперли из Берлина? Ну, помните того ушлого немца, для которого вы сделали волшебный фонарь и который с его помощью вызывал духи римских императоров перед прусским королем. Король ведь потом вас обоих собственноручно отдубасил? Нет? А, один хрен… В общем, Вера, растерял Никифор Романыч нужные ему вещи по разным векам, вот и пришлось потом их собирать. На его счастье, все вещицы оказались в одном месте, в нашей северной столице, так что долго искать не понадобилось. Ну и я, само собой, помогал, как мог, за что и был удостоен гордого звания ученика…
– Ты все сказал? – бесцветным голосом произнес Никифор.
– Я? Да, наверное… А знаете, Никифор Романыч, у меня есть предложение. Давайте Веру оставим у себя, а? Вы возьмете ее в ученицы, а потом мы с ней создадим династию потомственных хронитов. Каков план? Правда, круто? Я стану Хроносом, она – моей Реей, так и будем называться, а детишек нашим, которые бесталанные родятся, буду самолично съедать… Шучу, шучу! Но в целом, согласитесь, идея неплохая. А у Веры действительно талант, да еще какой. Герр лернер, вы присмотритесь – по-моему, она очень похожа на ту девушку, которую вы бросили в Константинополе, когда удирали от турков. Помните или уже забыли? Да, все-таки возраст дает о себе знать… Вот вы никогда не интересовались, что с стало с той девушкой, а я подсмотрел. Оно не с первого раза получилось, и даже не с десятого, но в конце концов я ваш фонарик так настроил, так настроил, что он стал работать не хуже компьютера. Это, кстати, натолкнуло на мысль о том, какие еще возможности скрыты в Колосе… вы же этим тоже никогда не интересовались, а зря. Что толку с этого камня, если им не пользоваться? На кой ляд он тогда нужен? А ведь с его помощью такое можно сотворить, такое… вы себе представить не можете! Прошлое увидеть, будущее предсказать – это все фигня. Кстати, подружку вашу византийскую турки сразу зарезали, долго она не мучилась. Вы и половины квартала пробежать не успели…
– Ты врешь, – сипло выдохнул старик, хватаясь за сердце.
– Да ни в одном глазу.
– Ты все врешь!
– Не волнуйтесь вы так, герр лернер, в вашем возрасте это вредно. Семь с половиной веков прошло, больше даже, а вы все переживаете…
– Замолчи! Замолчи сейчас же! Как ты смеешь… я больше не желать… не желаю этого слышать… – Никифор с трудом перевел дыхание и тяжело оперся о стол.
Обломенский прикусил губу.
Покачиваясь из стороны в сторону, старик подошел к запертой двери и долго стоял там, бессильно привалившись к дверному косяку и шаря в карманах брюк. Наконец он нашел ключ, трясущимися руками вставил его в замочную скважину. На секунду Никифора повело в сторону, но он сумел справиться со слабостью и, расправив худые плечи,
не оборачиваясь, сухо распорядился:– Убери здесь. Пусть все будет так, как было до тебя. Я не хочу, чтобы ты проводил здесь свои эксперименты. К Колосу ты больше не прикоснешься. А девушку… тоже убери. Я не хочу никого здесь видеть. И если ты еще хоть раз меня ослушаться, я отлучить… отлучу тебя навсегда. Я не шучу, Александр, так и знай!
И он вышел, громко шаркая стоптанными ботинками.
* Злоупотребление
** Кто это?
Когда за ним закрылась дверь, темноволосый еще немного постоял, напряженно покусывая губы, потом к чему-то внимательно прислушался и на цыпочках перебежал к столу. Обхватив свой аппарат, мужчина приподнял его, но тут же опустил обратно. Потоптавшись на месте, он подкрался к двери и приложил к ней ухо, потом внезапно отпрянул и закружил по комнате. Его руки суетливо дергались, точно не знали, за что схватиться, по лицу, сменяя друг друга, пробегали различные выражения: растерянность, гнев, обида, испуг и вызов. Он как будто не знал, на что решиться и от этого злился еще сильней.
Вера настороженно наблюдала за этими перемещениями, сжимаясь при каждом его приближении. Теперь она окончательно убедилась, что имеет дело с сумасшедшим – это пугало до колик, но одновременно заставляло собраться с силами. В любой момент он мог снова на нее наброситься, и девушка была полна решимости дать отпор маньяку. При мысли об этом ее пробирала дрожь. Но Обломенский будто совсем забыл о ее присутствии.
– Ну, дела, – пробормотал он наконец, останавливаясь и хватаясь за голову. – Ну, дела… как же так? Чего это он разошелся? Чего я сказал-то, а? Ну, чего я такого сказал?
В его голосе послышались плачущие нотки. Выпрямившись, он наткнулся взглядом на Веру и какое-то время смотрел на нее с явным недоумением, точно не понимая, кто она и как здесь очутилась. Потом лицо мужчины прояснилось, а в глазах зажегся прежний огонек.
– Ты еще здесь… это хорошо, – заговорщицки произнес он, опускаясь на корточки перед девушкой. – Знаешь, мне, наверное, понадобиться твоя помощь. Слышала, что Романыч сказал? Он – старикан конкретный, обещал, значит, сделает. Если я тебя оставлю, герр лернер нас обоих вышвырнет и к Колосу меня больше не подпустит, а мне это сейчас ну совсем не в масть! Понимаешь, у него предубеждение против женщин-хронитов: одна такая ему жизнь спасла, а он в благодарность ее кинул и теперь мучается… А потом была у него еще история… с нее-то все и началось. Подвязался он архивариусом в одном рыцарском замке, а там немочка жила, хорошенькая как конфетка. Герр лернер ее очень отличал, но ничего такого между ними не было. Понятное дело, Романыч (хотя тогда он по-другому звался) – уже в летах, а девица – из благородного семейства, вся из себя гордая и неприступная. В общем, решил герр лернер убить двух зайцев одним выстрелом и взял ее в ученицы, разумеется, негласно. Можно сказать, переступил через себя, потому как женщина-хронит для него – хуже, чем женщина за рулем! – Обломенский осклабился, довольный сравнением. – Да, точно! В общем, обезьяна с гранатой… Но герр лернер и на это не посмотрел, научил немочку кое-чему, показал ей Колос, познакомил с приемами электрического воздействия на него… и это в эпоху, когда об электричестве еще и слыхом не слыхивали. А у Романыча в этом направлении были классные наработки, он лейденскую банку соорудил на двести с лишним лет раньше Мушенбрука, и электрофорная машина у него была почти готова… Голова! Но та немка обгадила ему всю малину. Опоила герр лернера снотворным, свистнула Колос и еще кое-какие приборы, удрала и провела обряд активации. Дура! Хотя вряд ли она соображала, что делает. Я так и не понял, зачем ей это было нужно, но обряд проходил во время грозы, и эта хренова эскпериментаторша получила свои сто тысяч вольт. По-моему, от нее даже пепла не осталось… а Колос после такого пошел в рост… ну, так это у нас, у хронитов называется. На деле он теперь активно ломает временные рамки, но этим процессом можно управлять, что я, собственно, и делаю. Хотя по нашим хронитским правилам этого делать нельзя. Мы, хрониты, должны Колос холить и лелеять, оберегать от всяческих воздействий, нам категорически запрещено им пользоваться. Вообще, мы – хранители времени, но честно – меня это во как достало! Достало по самое не могу! Немка где-то оказалась права, на…чхать ей было на все правила и запреты. Захотела – сделала. А то, что сделала какую-то хрень, это ладно, я тоже не сразу сообразил, что к чему, хотя учился гораздо дольше ее. "Ротонду" спалил, и сам чуть не спалился… но это все ерунда. Главное – результат! Я теперь такое могу!… Ну, я тебе уже говорил. Мне бы еще пару деньков поработать… в спокойной обстановке. А то ходят все, кому не лень, только отвлекают!
Обломенский выпрямился, с угрозой поглядывая в сторону двери, за которой скрылся учитель. Однако почти сразу его лицо жалобно скривилось, а глаза растеряно забегали по сторонам.
– Ну, и что теперь делать? – пробормотал он, косясь на Веру. – Чего смотришь? Не смотри! Ты мне мешаешь. Мне нужно принять решение, да, принять решение… Он хочет меня отстранить… Ладно. Но я могу его опередить. Я ведь многое умею, даже без его помощи. Он больше не нужен… да… нужно только принять решение… – дальше Вера уже не могла разобрать ни слова.
Он стоял к ней вполоборота и смотрел в сторону. Девушка сочла момент удачным и стала понемногу подбираться к столу.
Внезапно в соседнем помещении послышался шум. Темноволосый дернулся, но прежде чем он успел что-либо сказать или сделать, дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и появился Никифор, разгневанный сверх всякой меры. В руках он крепко держал конец металлической шнура, затянутого на шее упирающегося и шипящего Кирилла. Почти задушенный темполог еще находил в себе силы для сопротивления, но и они явно убывали с каждой секундой – его лицо уже посинело, а руки то и дело безвольно соскальзывали вниз. Вытащив жертву на свет, Никифор толкнул ее к столу и срывающимся от напряжения голосом выкрикнул: