Колоски

Лиса только сердито сопела. Подумаешь, в первый раз ещё круче было. Роган как объяснил, она тут же всё прямо и поняла, и сразу и сделала, только порядок немножко перепутала. Вместо грязи в кучку собралась сама тряпка, потом ловко разделилась на много мелких тряпочек, а те поднялись на уголки и шустро куда-то усеменили, пока Лиса беззвучно клацала челюстью и пальцем в них издали тыкала. Издали-издали. Тряпочки так себя не ведут! А эти, вот эти — может они и кусаться заодно научились? Страшновато! Так и не нашли их потом, с концами удрали. Типа, отвелись. Роган даже и не сказал тогда ничего, только глаза у него такие сформировались… выразительные… А сейчас вот ругается. Нет, чтобы похвалить, что у неё всё-таки получилось — ну, наизнанку, но получилось же! Фэрри, вон, вообще свою тряпку в который раз спалил, его всё на огонь пробивает, а у Лайма вместе с грязью краска сошла, и неровно даже, пятнами, вот так-то! Может, обидеться, что ли? Недаром у Рогана, как и у неё, одни вампиры в приятелях, которые обижаться не способны. Тоже характер — того. Ага. Сказочный. Трудная штука, эта магия. И полёт — совсем не такая лёгкая и приятная процедура, как ей всегда казалось в мечтах. И знать надо до фига — аэродинамика крыла и тела, расход силы и контроль формы, восходящие потоки, нисходящие, воздушные ямы, турбулентности всякие — мозги закручиваются! Вот как раз этой турбулентностью. Думала — крылья раскинь, и лети себе. А оказалось — где взлетишь, там и сядешь, без знаний-то.

Да ещё и пробудившаяся память крови дракона — такая каша в голове, ужас! Всплывают какие-то обрывки знаний, непонятно о чём, непонятно зачем. Выплавка стали осуществляется в три этапа… какая выплавка? Зачем Лисе какая-то там сталь? Начертание на пентакле руны «Ом» производится в третий день второй луны правым седьмым отростком, сложив остальные в оную руну… Но у Мира всего одна луна, а уж отростки… Из чего и на каком, простите, месте их выращивать-то? Карау-у-ул!

Да, кое-какие знания приходились очень к месту. Теперь она, например, поняла, ПОЧЕМУ не стоит навешивать «Источник» на молоко. Знала-то, что не стоит, и раньше, сама как-то раз попробовала, давно уже, когда только начала с корчмой. А как же не попробовать? Хоть небольшая, да экономия! Только никакой экономии тогда не получилось, даже стоимость печати не оправдала. Примерно около часа кувшин был неиссякаемым источником молока, потом, где-то с полчаса, неиссякаемым источником кислого молока, ещё с четверть часа — простокваши, а потом в распоряжении Лисы оказалось неограниченное количество горькой вонючей тухлятины. А вот теперь ей удалось понять, почему это так получается. Вот на корову или козу «Источник» навесить можно, и навешивают, особенно на фермах ле Скайн, потому молочные продукты и дёшевы. Но тут своя беда: молоко не кровь, само не потечёт, его выдаивать нужно, а скотинка живая, терпеть дойку бесконечно не сможет. Из этих соображений «Источник» на них навешивают самый короткий, на часа на два, но с высокой селективностью, потому молоко и не обесценивается, а которое без печати выдоено — вообще немеряно стоит. Какие-то там различия во вкусе имеются. Правда, только на вкус на-райе, людям-то пофиг. В каждом деле свои хитрости…

Пэр

Это произошло ещё летом. В узком и мелком ручейке, берущем начало в болоте, неуклюже ворочалось нечто весьма изрядных размеров, почти безуспешно, но настойчиво пытаясь смыть с себя слой болотной липкой грязи. Ручеек был явно мал для его габаритов, но более подходящего в округе, увы, не наблюдалось. Понять, что или кто это, было затруднительно — ручеёк был не только маловат, чистотой он тоже не отличался. Но и с трудом отчищенные места ясности зрителю не добавляли. Создавалось впечатление, что грязь рельефно облепила пустоту, ком просто уменьшался в размере по мере того, как ил уносила вода.

«Вот не хотел я на ней жениться, не хотел! Я же сразу понял: обидчивая, вспыльчивая дура с непомерным самолюбием. А всё отец! Захотелось ему в семью сильную магичку, видите ли! Вот сам бы на ней и женился, всё равно они с маменькой давно расплевались! И ребёнка я не хотел, молоды ещё оба были — детей заводить. Но, раз уж залетела — согласился: пусть будет. Вот теперь и расхлёбываю, как дурак. В буквальном смысле: болотной жижи нахлебался по самое нехорошо. А с виду вполне приятная полянка была. Совершенно неустроенный мир!»

Примерно такие мысли одолевали Пэра в первый час пребывания в мире, где полгода назад нашёлся его потомок.

Уже шестой раз проходил он порталом в этот мир, но лишь во второй раз опустился на поверхность. И второй раз этот мир подстраивал ему пакость. Ну, положим, к ощущению отцовства он уже притерпелся и не реагировал так болезненно, как в первый раз. Но ещё почти полгода ушло на подбор дробности порталов, чтобы он смог находиться здесь долго, не трясясь от холода и не опасаясь свариться заживо. В первый раз они просчитались, и он едва не замёрз насмерть, в тёплый день под ярким солнцем. Ещё четыре раза проходил он в открытый в атмосфере портал, быстро делал контрольные замеры и тут же активировал обратную цепочку перемещений. Очень дорого получилось, но могло обойтись ещё дороже, если бы испытателя нанимали со стороны. В последний раз всё было практически нормально. И вот теперь он наконец опустился, отыскав внизу самое ровное место. Обнаружения он не боялся: поляризовал тело ещё в воздухе, войдя в режим невидимости. Надо ведь оглядеться, разведать, а потом уже вступать в контакт. И опустился. И понял, что тонет. Ровное место оказалось болотом с тонким слоем травы поверх зловонной жижи. Не будь он так ошарашен и взвинчен, он, конечно, преобразовал бы эту органику, да и ассимилировал — двойная польза, и обед, и освободился бы. Кислородная органика — она везде одинакова, преобразовывай да потребляй. Но, получив под ноги трясину вместо ожидаемой плотной опоры, он запаниковал, растерялся — и просто не сообразил. Чтобы не увязнуть бесславно в трясине, обратился к магии, и запаниковал ещё больше, ощутив разницу. Вместо привычной на Дракхе мягкой однородности, здешняя магия расходилась на неравномерные потоки, как свет распадается на спектр, пройдя сквозь призму. Один из этих потоков и напугал его до колик. Испытывая порталы, он на местную магию внимания не обращал — а зря! Зелёный поток, с мягким привкусом травяного сока, яркий красный с оранжевыми сполохами, отдающий дымом, и голубой, со странным лекарственным запахом, тревоги не вызывали. Но насыщенный, даже густой багрово-красный, переходящий местами в чёрный, с отчётливым вкусом и запахом крови — Высь и Крылья, да это некромантия! Самая натуральная, запрещённая во всех известных разумных мирах, злостная некромагия, на крови! И все эти потоки были каким-то образом связаны с его потомком, это чувствовалось, а особенно — как раз последний. Бедный беспризорник, во что ты превратился здесь? Хотя… этому беспризорнику уже восемь тысяч лет: разум, в отличие от тела, воспринимает именно местное течение времени. Как столько прожить, не сойдя с ума? А, похоже, что и сошёл. Этот мир просто пропитан некромагией, разве можно творить такое в здравом уме? Как здесь ещё хоть кто-то уцелел? Увы, приходится признать: его ребёнок — либо сумасшедший, либо преступник. И, скорей всего, очень сильный маг. За восемь тысяч лет можно собрать огромное количество энергии. Очень сильный сумасшедший некромант и некромаг. Кошмар. Нет, нечего и думать пытаться забрать его домой. Никто не будет брать в расчет, что по меркам родного мира ему всего два с половиной года. Его осудят и казнят, а сам Пэр и весь его род будут опозорены. Что же делать-то?

Ближе всего жизнь чувствовалась в горном массиве неподалёку. Пэр поднялся в воздух, на крыльях путь занял меньше четверти часа. Покружился, рассматривая сверху предгорье. Лес на довольно большом пространстве был вырублен, вырубка огорожена, и весьма всерьёз, внутри стояли одноэтажные строения из дерева и камня. В горе виднелись туннели, видимо, здесь добывалась руда. Попытался просканировать на магию, и сразу нашёл подтверждение своим самым худшим опасениям. Работали живые, надзирали за ними мёртвые. В поляризованном теле он долго наблюдал с вершины скалы неподалёку. Странно, но серьёзного владения магией в них не чувствовалось. Магия присутствовала, но плотно упакованная в артефактах, и применялась, видимо, для горных работ, а не личных нужд. А в самих аборигенах и умертвиях её почти и не было, так, по мелочи. Почему бы это? При желании он один мог бы на раз всех уложить. Некоторое время он всерьёз обдумывал эту идею, но потом улетел от греха подальше, едва справившись с импульсивным желанием освободить несчастных аборигенов от ига умертвий. Они, конечно, всего лишь дикари, но даже они не заслуживают такой участи. Но тут уж он сам себя остановил: прежде надо подготовить место, куда их вести. Здесь их явно кормят и одевают, хоть как-то, а что может предложить он? Свободу умереть с голоду? Холод пока не грозит, но зима здесь, судя по растительности, длинная и холодная, значит, нужно ещё и жильё. А жильё ещё предстоит найти, хотя бы временное, или сделать. И хоть какой-то запас еды, а дальше пусть уж сами…

Ужасно! Неужели ему придётся уничтожить своего потомка? Самое странное, что во всех этих существах — и живых, и мёртвых, ощущал он некое подобие родства, слабое, но несомненное. И в мёртвых — о, ужас! — оно было гораздо сильнее! Но и в живых чувствовалось. Это… его отдалённые родственники? Потомки его потомка? Да, за восемь тысячелетий — вполне возможно… одиночество — страшная штука. Но… с аборигенами, гадливо передёрнулся Пэр. Нет, не о том он думает. Это просто подтверждение неадекватности его ребёнка, а с ней и так всё ясно. Проблема в другом. Как отыскать единственного, если в каждом из встречных чувствуется родная кровь? Искать максимальную концентрацию? А может… не искать? Вернуться и сказать, что за эти полгода потомок умер? И пусть он останется здесь. Живой, пусть и сумасшедший. Ведь, каким бы он ни был — это его ребёнок!

Нет, не получится. Произведения некромагии — кошмарные твари, питающиеся чужой кровью, чужими эмоциями, а иногда и тем и другим, потому что своих у них нет, только то, что им удаётся урвать у других, у живых. Именно урвать, отнять: кто же в здравом уме захочет быть пищей? А когда на тебя охотятся, когда боль и страх — какие могут быть эмоции? Правильно: гнев, ненависть, ужас, ярость. Видимо, самые большие для умертвий лакомства. И они ненавидят живых за то, что зависят от них, но обойтись без них тоже не могут. И неудивительно, что рано или поздно миры, зараженные некромагией, исчерпав внутренние ресурсы — живых существ, начинают экспансию. История знает два примера, тогда ещё думали, что обойдётся. Не обошлось, и это было страшно. Одна из планет людов — существ, очень похожих на местных аборигенов, только с хвостом — с тех пор просто голый каменный шар, даже без атмосферы. А рухи одну из своих планет взорвали, так боялись, что хоть кто-то уцелеет. Он просто не имеет права скрыть свою находку. А когда он сообщит, вступит в дело бюро безопасности Сообщества, и этот мир прекратит своё существование, его в лучшем случае стерилизуют. Что же делать?

Полдня он кружил над предгорьем, обнаружил ещё несколько таких же поселений, рядом с каждым провёл по часу-полтора, наблюдая и сравнивая. Очень неудачным было, что аборигены всё время держались кучей, были друг у друга на глазах, даже во время избавления тела от органических остатков находились под присмотром. Для целей Пэра это совсем не подходило. Ему нужен был одиночка, и в спокойной обстановке, чтобы снять с его мозга информацию об этом мире, а таких тут не наблюдалось. Странное местечко. И ещё что-то было здесь неправильное, совсем, но сначала он никак не мог это уловить. Только к вечеру до него дошло: здесь не было женских особей. Ни одной. А может, аборигены однополы? Есть же в природе такие существа. Но… странно. Нет, не стоит делать выводы на неполных данных, обследованная территория слишком мала. Надо завтра полететь на восход, посмотреть, что в других местах делается. Вот уж чего-чего, а времени, пока он тут, у него навалом. Соотношение примерно 1 год к 3000, если он просидит здесь хоть десять лет, дома пройдёт всего-то… А сколько? Да неважно, мало пройдёт. А жить он здесь может… почти бесконечно… Какое искушение! Нет, об этом лучше не думать. Об этом можно подумать потом, сначала надо разобраться с некромантом, которым стал его потомок. С питанием проблемы не было, органики вокруг было полно. Преобразовал в съедобную массу килограмм десять и ассимилировал, заморачиваться на придание внешнего вида было лень. Поставил «Полог» в расщелине скалы и устроился переждать тёмное время суток. Мало ли что может летать в темноте в мире некромантии. Толку-то в инфракрасном зрении, если там холодные умертвия. А дракон трудноуязвим, но отнюдь не бессмертен.

Утром он полетел навстречу восходящему солнцу. Часа через полтора лёту в воздухе появился привкус дыма, а минуты через две под крылом мелькнули постройки — и тут же скрылись позади. Слишком маленькое было поселение — или скорость великовата. Он вернулся, поднялся выше и пригляделся. Вот, теперь понятно. Он немного не то искал. Нет здесь широких дорог, и зданий высотных, как на Дракхе, тоже нет. Здесь дичь и глушь, и не следовало ему забывать об этом. Ниточка дороги рассекала лес, на неё бусинами были нанизаны маленькие поселения. Стоит, наверно, спуститься, принять удобный для передвижения вид и посмотреть на аборигенов поближе. И послушать, о чём разговаривают они между собой. Может, найдётся какая-то зацепка для поисков? Он опустился на расчищенное место рядом с одним селением и стал выглядывать подходящую для копирования форму. Поляризация не годилась, она хороша в воздухе или на твёрдой поверхности, а здесь он будет оставлять следы, да и пыльно здесь, а пыль не поляризуешь — это не часть тела. И получится оставляющий следы мутный силуэт — не лучший вариант для исследователя. Через некоторое время в деревню забежал большой кудлатый пёс с вислыми ушами. И глаза у него с виду были самые обыкновенные, собачьи, только не видели ничего. Пэр просто вырастил пару похожих на глаза органов, а настоящие глаза спрятал в носу. В нос-то ему никто заглядывать не будет? Очень удачно, что у аборигенов есть такие зверьки. Видимо, они играют здесь ту же роль домашних любимцев, что на Дракхе мелкие ящерки. Но эти достаточно большие и сильные, а главное — они вездесущи, а внимания на них никто не обращает. И так он думал ещё целых три минуты. А потом он перестал так думать. Потому что на дорогу перед ним вышел один из таких местных зверьков. А потом и ещё три. А потом он уже думал только о том, чтобы не споткнуться, перебирая непривычными конечностями, а за ним с рёвом неслась стая местных собак, изгоняя странно пахнущего наглого чужака, не знающего этикета собачьего знакомства. Выбежав за пределы видимости аборигенов, он перекинулся прямо на бегу и взлетел. Внизу на дороге обиженно взвыла стая.

Нда, похоже, образец был выбран неудачно. А вот эти? Только мелкие, не слишком ли большой диссонанс получится между видимой симуляцией и пространственным карманом? Зато у этих крылья есть, можно будет летать! Очень удобно!

У них таки были крылья, и они таки на них летали, и хорошо летали, надо сказать. А ещё у них оказались очень твёрдые и острые клювы, и этими ими они тоже очень умело пользовались. И было их до фига! Откуда появились-то? Только что всего одна сидела, но стоило ей каркнуть — сразу целая стая налетела! И чужака в компанию они тоже не приняли, погнали вон. Еле удрал, от изумления забыв, что может просто поляризоваться и исчезнуть. А аборигены уже насторожились и забеспокоились. Да и то: сначала собаки как взбесились, все и сразу, теперь вороны с граем круги над деревней закладывают. Пришлось Пэру искать другое поселение, и там, распластавшись на самой высокой и крепкой крыше и мимикрировав под её материал, внимательно пронаблюдать за местной живностью, чтобы не пришлось опять улепётывать от стаи мелких тварей. Он мог бы уничтожить их всех одним движением воли, но, как бы ни было для него оскорбительно их поведение, не за этим он здесь появился. Об этом он себе и напоминал, сопя от злости.