Колумб Австралии

— Слава и хвала всевышнему! — провозглашает он. Потом касается земли рукой и восклицает: — О земля, которую я так долго искал, о которой я так страстно мечтал, благословенна будь!

Шесть монахов несут крест. Его принимает Кирос и водружает у алтаря.

Но церемония еще не окончена. Вперед выступает . писарь, разворачивает свиток и медленно и торжественно читает, что во имя Иисуса Христа и святой девы Марии капитан Педро Фернандес Кирос в этих дотоле неизвестных широтах установил знак святого креста.

Город, который будет возведен, получает имя Нового Иерусалима. А весь материк Terra Austrialia del Espirito Santo, Южная земля Святого Духа.

Столь причудливое название обязано своим происхождением тому обстоятельству,, что Кирос хотел, чтобы в нем была упомянута также исконная земля правящих в Испании Габсбургов: Austria (нынешняя Австрия).

Заканчивается все чтением еще одного документа. В нем говорится о том, что данный материк становится навечно и навсегда достоянием испанской короны.

Документ подписывают. Раздаются выкрики: «Виват». Следует всеобщая месса. Потом начинается пир.

После сиесты Кирос объявляет о назначений 14 советников, начальника полиции и других должностных лиц из членов экспедиции. Все они клянутся в верности, положив руку на библию, в том числе и Прадо, которого Кирос не обходит вниманием. Единственный человек, который остается без чина и земли, — Очоа. Ибо Кирос считает, что он злоумышлял не против него лично — такое он бы простил, а против короля. Впрочем, и Очоа, если искупит свою вину, будет прощен.

Отменяются телесные наказания. Посланный в глубь острова патруль возвращается с целым стадом свиней. И с двумя мальчиками. Кирос хочет из них сделать переводчиков и миссионеров.

...Кирос был сыном своего века. И как отметит впоследствии один из его биографов: «Педро хотел одарить открытую им землю не только новыми растениями и злаками — хлопком, маисом, луком, горохом, фасолью, дынями, не только новыми видами животных, не только новым государственным устройством, но и истинной верой».

После праздников начинается работа.

Ничто не ускользает от внимательных взоров, все изучается, и исследуется, и заносится в дневники: привычки и образ жизни населения, их ремесла, орудия труда, структура их общества, расовые различия, или, точнее, все, что свидетельствует о смешении различных рас и, следовательно, о наличии различных миграционных волн. И тут же размышления о великих возможностях, которые представляют новооткрытые земли, обширные планы освоения идеальной гавани с прилегающими к ней землями, описания богатства, ласкающего взгляд, сверкающего всеми красками, благоуханного тропического леса, так щедро снабжающего местных жителей своими дарами, точное перечисление всей утвари местных жителей, перечень всего того, что они употребляют в пищу. С восхищением смотрит Кирос на прялки туземцев, с восхищением отмечает, с какой ловкостью здешние горшечники лепят из черной глины кувшины, чашки, миски.

«Их оружие, — запишет он, — луки и стрелы, дубинки и копья из тростинок, наконечники — заостренные, из дерева и кости. Многие островитяне носят чуть выше локтя браслеты из нитей или волокон; браслеты усеяны раковинами и довольно широки. Носят островитяне на запястьях и кольца, сделанные из крупных раковин. У женщин лица и плечи раскрашены, мужчины и женщины носят серьги.

Здесь дивный воздух, пряный, душистый, и каких только тут нет птиц! Едва восходит солнце, как они начинают свой концерт, и это великое наслаждение — слышать столь дивный хор. Здесь много бананов, кокосовые орехи висят буквально над головами, есть дикие фиги, сахарный тростник, есть хлебное дерево, на острове немало свиней, видели мы и корни ямса (хлебный злак), короче, здесь ничуть не меньшее разнообразие деревьев и растений, чем на многих других островах, которые я посетил во время своих плаваний».

Но вот беда: пройти в глубь территории Кирос не может: в сущности, испанцы осаждены. Туземцы отчаянно защищают свои земли и не хотят иметь никаких дел с белыми пришельцами.

Итак, всего лишь небольшой плацдарм на узком, примыкающем к заливу берегу. И до самой линии горизонта '— холмы, долины, горы. Киросу не суждено было узнать, что если б он проник в глубь острова, то через каких-нибудь десять-двенадцать часов, коль идти по прямой, он бы вновь увидел море!

События тем временем продолжают развиваться. Кирос решает поосновательнее исследовать побережье. В каботажном плаванье примет участие вся эскадра: быть может, ему удастся в другом месте то, чего он не сумел из-за сопротивления туземцев осуществить здесь: пройти в глубь найденной земли.

Был назначен день, но Торрес обращается к Киросу с просьбой отложить выход в море на сутки. Матросам очень хочется половить рыбу.

Начальник экспедиции дает свое согласие. Сутки не бог весть какой срок, и у него у самого есть еще кое- какие дела, которые он хотел бы завершить перед отъездом. Рыбы вылавливают много и делят ее на три части: две трети отвозят на капитану (там ведь больше народу), одну треть получают адмиральский корабль и шлюп. Среди улова значительную часть составляла рыба паргус, красноватая, величиной с леща. Напрасно один из матросов предупреждает, что ее не следует есть. Его не слушают. Едва кончается трапеза, как нескольким членам экипажа становится плохо. Головная боль, на руках появляются нарывы, людей треплет как в лихорадке. Проходит еще час-полтора, и полсотни матросов и солдат выходят из строя.

Все же Кирос решил, что не стоит задерживаться: авось пройдет болезнь. Корабли выходят из бухты — и новое несчастье: ветер в лицо, порывы его становятся все сильнее. К тому же выясняется, что болезнь прогрессирует, почти никто не может работать. Волей-неволей приходится возвратиться назад.

В течение недели жесточайшим образом болеет экипаж.

Восьмого июня эскадра пробует выйти в море: матросы немного пришли в себя, пора отправляться в путь. Медленно, но упорно продвигаются парусники к выходу из бухты, и, когда они выходят в открытое море, выясняется, что на море большое волнение, того и гляди суда выбросит на берег. Ничего не поделаешь, приходится снова возвращаться восвояси.

Пройдет еще несколько дней, и положение только ухудшится.

До сих пор нет никакой ясности, что же именно произошло в воскресенье 11 июня 1606 года в далекой бухте никому ранее не ведомого острова Святого Духа. Существует несколько версий. Разобраться в них трудно: они противоречат одна другой.

Кто кого потерял? Кирос оба других корабля? Капитаны этих судов — корабль Кироса? И в силу каких причин? Виновата ли была ночь? Виноват ли шторм? Мы этого не знаем.

Одно остается несомненным: корабль Кироса оказался в одиночестве. А сам он в своей каюте, не имея возможности подняться, полуживой, не знал даже толком, что происходит. Прадо впоследствии будет уверять, что на «Сан-Педро-и-Сан-Пабло» вспыхнул мятеж. Вероятней всего, мятежа в полном смысле этого слова не было. Но сказались самовольные действия кормчих и то немаловажное обстоятельство, что Киросу докладывали не все. Сам же он не мог проверить, как выполняются его приказы.

...По-прежнему бушует ветер. В каюте едва мерцает свеча.

— Где мы, что с кораблем? — спрашивает Кирос.

Капитан Леса должен признать, что в кромешной тьме корабль вышел из бухты, Кирос приказывает повернуть назад. Приказание выполняется, но так медленно, так боязливо, что бухта остается недосягаемой. Три дня маневрирует корабль перед бухтой, не имея возможности туда войти, — ветер переменился, волны гонят из бухты в море. Кирос все надеется, что альмиранта и шлюп наконец-ю покажутся.