Колумб

АГОНИЯ

8 или 9 ноября 1504 года Адмирал прибыл в Севилью. Он остановился в холодном и пустом доме в квартале Санта-Мария, неподалеку от кафедрального собора. Жестокий приступ «подагры» приковал его к постели, а между тем двор их высочеств пребывал в пятистах милях от андалузской столицы, в городке Медине-дель-Кампо. Туда, в Медину-дель-Кампо, Адмирал хотел попасть как можно скорее, он надеялся, что королева оценит его последние открытия, и тогда сторицей окупятся все его муки и страдания.

К несчастью для Адмирала и к счастью для его биографов, Диего, его первенец, в Севилье отсутствовал. Наследник Адмирала находился в Медине-дель-Кампо, и между отцом и сыном завязалась переписка, причем большая часть писем сохранилась до наших дней.

Ноющая боль в суставах доводила Адмирала до исступления. Особенно днем. Днем он не мог писать, только в ночные часы несчастные пальцы могли удержать перо, и в длинные ночи поздней севильской осени он писал. Писал своему сыну Диего, писал королевской чете, писал старым своим покровителям. А покровители… Восемь их было в 1492 году. С тех пор много воды утекло. Одних уж нет, а те далече… Умер кардинал Мендоса, умер Кинтанилья, умер Гутьерре де Карденас, в немилости Талавера, в опале Санчес и Сантанхель. Зато в чести Деса, генеральный инквизитор Кастилии, и по-прежнему в фаворе Кабрера. Десе Адмирал пишет чуть ли не каждую ночь.

До Севильи доходили тревожные слухи — королева тяжело больна, возможно, дни ее сочтены. А на королеву Адмирал возлагал все свои надежды, королю он никогда не доверял и короля считал виновником многих своих злосчастий.

Полтора года назад, на Ямайке, не чая, как вырваться из западни и утратив надежду на спасение, Адмирал отрекся от мирских благ и объявил, что ему не нужны «почести и прибыли». Но в ноябре 1504 года, возвратившись в Кастилию, он отдался былым «генуэзским» страстям. С точностью до мараведи пытался он определить, насколько обсчитала его казна и какие суммы он мог бы получить, если бы их высочества не нарушили своих былых обязательств.

В первом своем письме к Диего от 21 ноября 1504 года он писал: «Мой дражайший сын, дон Диего. С курьером получил твое письмо. Это хорошо, что ты сейчас там, то есть при дворе, и имеешь возможность помочь делу и вникнуть в него. Сеньор епископ Палении [Диего де Деса] с той поры, когда я прибыл в Кастилию, мне покровительствовал и споспешествовал восстановлению моей чести. И ныне через него надо добиваться, чтобы мне было возмещено за обиды и чтобы их высочества выполнили то, что мне обещали в соглашении и в патенте, мне данном. И я убежден, что, буде они так сделают, мое достояние и мое величие преумножатся в огромнейшей степени. И думается, что причитается мне в золоте куда больше 40 тысяч песо, если только Сатана не помешает исполнению моих желаний, ибо, когда меня силой вырвали из Индий, причиталось мне много больше этих сорока тысяч. И, клянусь тебе, но пусть это будет только между нами, что из того, что мне следовало бы получить, если пожалования их высочеств выполнялись бы, я, что ни год, недополучаю десять миллионов мараведи и никак не могу добиться возмещения… Диего Мендесу поручил я хлопоты о моей поездке ко двору, но очень опасаюсь за нее, ибо стоят холода, а они да моя хворь мне злейшие враги, особенно в дороге» (105, PI, v. II, 232–243).

В других письмах он жалуется, что его немилосердно обсчитывает казна: причитающуюся ему десятую долю доходов она выплачивает не с общей суммы прибылей, а с пятой ее части, да и, кроме того, ему еще следует получить 33 ¹/ ₃процента с торговых сделок, на которые в свое время имели право адмиралы Кастилии, не говоря уже о восьмой доле от торговли с Индиями (30, 20–45).

А между тем в 1502–1504 годах представители Адмирала на Эспаньоле — Алонсо Санчес Карвахаль и Джованни Антонио Коломбо переправили в Кастилию 22 марки золота. Адмиральского золота на сумму 500 тысяч мараведи. Это немалая сумма, она эквивалентна примерно 5 килограммам золота. Но Адмирал требовал от казны 60 тысяч песо — четверть тонны чистого золота. Причем сумма эта должна была лишь возместить обсчеты казны, а в дальнейшем Адмирал рассчитывал ежегодно получать не меньше 10 миллионов мараведи в год. На эти деньги можно было приобрести 100 килограммов золота. Такой доход получали в Кастилии богатейшие магнаты.

И в то же время Адмирал грезил о вызволении Иерусалима и горы Сионской. Картезианский подвижник Гаспар Горисьо выслушивал его страстные филиппики в защиту нового крестового похода. «Книга пророчеств», духовная лоция освободителей «святой земли», занимала Адмирала, он снова вернулся к ней и стремился ее закончить как можно скорее.

Вероятно, в конце ноября 1504 года он отправил королевской чете пространное письмо, в котором излагал свое крестоносное кредо. Оно настолько важно для уяснения путаных побуждений его автора, что заслуживает быть воспроизведенным в главной своей части.

«Христианнейшие и высочайшие государи! Вот причина, по какой я желаю освободить Дом Господний и вернуть его воинствующей Святой Церкви. Высочайшие цари: сызмальства вступил я в море, дабы плавать в нем, и продолжаю сие и поныне. Искусство мореплавания склоняет тех, кто ему предан, к познанию тайн этого мира. И этому я отдаюсь уже сорок лет. Все, что я оплавал доныне, все я исходил. Толковал и беседовал я с учеными людьми, клириками и мирянами, латинянами и греками, иудеями и маврами, и со многими иными особами прочих верований. Желание мое Владыка Наш счел благим и вдохнул в меня дух к познанию… И я весьма преуспел в морском деле, достаточно изучил астрологию, а также геометрию и арифметику. И душой приобщился, и руки приспособил к искусству чертить фигуры земного шара и на них в должных местах наносить города, реки и горы, острова и гавани, и все это располагать в должном месте.

В то же время я узнал и стал научать книги всякие и разные, по космографии, истории, философии, а также хроники и труды по другим наукам, и я принялся их изучать, как на то сподобил меня Создатель, и познавал я все это с дрожью в руках, и узнал, как надо плавать отсюда в Индии, и явил господь волю, дабы сие я исполнил. И, горя огнем такого желания, пришел к вашим Высочествам. Все, кто занимались моим делом, с насмешкой его отвергали, и надо мной издевались, и напрасными оказались мои познания в упомянутых науках, и мои обращения к авторитетам. Только Ваше Высочество поверила мне и в этой вере утвердилась. Кто же может сомневаться, что свет этот воссиял в ее душе от Духа Святого в той же мере, как и от меня, и что Дух Святой чудотворным сиянием своим сподобил Вас познать истину? А истина эта, высочайшая и светлейшая, содержится в сорока четырех книгах Ветхого завета, и в четырех Евангелиях, и двадцати трех посланиях святейших апостолов, и Вы вдохнули в меня жизнь, снарядив меня в путь, и с тех пор меня ободряете непрерывно.

Чудо явное пожелал содеять Наш Владыка моим плаванием в Индии, дабы утешить меня и небесную свою свиту. Семь лет провел я при королевском дворе, в споре со многими особами, сведущими в разных науках и обладающими авторитетом, и под конец решили они, что все, что я предлагаю, дело пустое, и в этом укоренились. Но затем народилось то, о чем возвестил Наш Искупитель Иисус Христос, а прежде него провидели святые пророки…

Вот в чем причина желания моего вызволить Дом Святой и отдать его Святой Церкви…» (105, Р I, v. II).

На этом послание Адмирала не заканчивается, следуют многочисленные ссылки на Евангелие, Библию, комментаторов священного писания и пророческий расчет: осталось согласно святым пророчествам всего лишь 155 лет до конца мира, но именно эти полтора столетия будут временем великих побед христианского мира — так говорит священное писание. А стало быть, пришла пора воевать Иерусалим, и Адмирал изъявляет желание все свои силы отдать этому благородному делу.

Это письмо — крик тихого отчаяния. В исходе жизненного пути Адмирал подвел итоги своей былой деятельности. Двадцать лет учения, семь лет упорной борьбы за свой проект, двенадцать лет, проведенных в изнурительных плаваниях, привели его корабль на севильскую мель. Но жизнь еще не кончена, а пророки не лгут. Впереди есть еще светлая цель — Иерусалим, надо призвать христианский мир к новому крестовому походу, но в глубине души Адмирал сознает, что их высочества ни единого мараведи не истратят на вызволение «святой земли».

Сам же он готов пожертвовать на это еще не обретенные миллионы, что не мешает ему обдумывать и различные планы приумножения собственного достояния. Правда, заботится он не о себе, а о наследниках, их он стремится обеспечить постоянными доходами.

Десятина, Иерусалим, предсказания пророков, воспоминания о былых обидах, поправки к завещанию, расчеты с генуэзскими банкирами, мысли о необретенном проливе в индийское море — все эти сюжеты странным образом сосуществуют в его воображении, воспаленном бессонницей, подавленном минувшими испытаниями.