Колумбелла

Он громко засмеялся, ничуть не смутившись ее поступком, а я, поняв всю серьезность положения, повернулась к девочке. Она восхищенно следила за каждым! движением Кэтрин, что меня встревожило и насторожило. «Проблема матери», о которой меня предупреждали, казалось, подразумевала конфликт, но Лейла смотрела на Кэтрин с восхищением и любовью. На юношу она взирала с пылкой страстью, он же не обращал на нее ни малейшего внимания. И хотя глаза девочки возбужденно блестели, в ней все же было что-то юное, неуклюжее и трогательно-неуверенное. Пушистый пляжный халат не укрывал ее обнаженных длинных ног, но шею она, словно кого-то стесняясь, плотно обернула воротником.

Это зрелище навеяло мне нежелательные воспоминания и причинило неожиданную боль. Я живо вспомнила, как моя мама — такая красивая, уверенная в себе и всеми обожаемая — лишала меня в подростковом возрасте уверенности в себе одним только сравнением.

На соблазнительный поцелуй женщины младший темноволосый юноша неодобрительно заворчал, и она рассмеялась ему в лицо:

— Не ворчи, Майк! Не сердись на меня! Мы со Стивом понимаем друг друга. Бери пример с брата!

Кингдон Дру, наблюдавший всю эту сцену, яростно зашагал по террасе. Кэтрин, услышав его шаги, обернулась, и я впервые увидела ее странное кошачье личико, тотчас показавшееся мне до боли знакомым. У нее был широкий лоб, отчего лицо как бы сужалось к подбородку. Даже при свете факелов я заметила зеленоватый блеск ее глаз и сверкание великолепных зубов.

Я не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах видела ее раньше, но у меня сохранилось в памяти, что тогда, как и сейчас, она произвела на меня неприятное впечатление.

Однако долго предаваться воспоминаниям мне не пришлось, так как Кингдон Дру развернул ее, крепко и, должно быть, больно схватив за плечи.

— Я же говорил, чтобы вы не купались в Мэдженс-Бей после наступления темноты! — бушевал он. — А если едете туда, то должны быть дома еще засветло!

Женщина вскрикнула от боли, высвобождаясь из его железной хватки. Но ее глаза и губы сохранили насмешливое выражение.

— Я делаю то, что мне нравится, — заявила она. — Ты знаешь, что я люблю плавать ночью! И возражаешь вовсе не против темноты, правда?

Кингдон Дру повернулся к блондину.

— А тебе лучше уйти, — сказал он и обратился к другому юноше: — И тебе тоже.

Однако тяжелый взгляд Майка был полностью сосредоточен на девочке, и я впервые обратила на нее внимание.

Ее короткие светло-каштановые волосы небрежными прядями развевались вокруг лица. Возбуждение прошло, она стояла спокойно, без всякого выражения, ни на кого не глядя. Похоже, не в силах выносить то, что происходит, просто отстранилась от всех и ушла в себя, оградившись от мира. Проигнорировав приказ Кинга уйти, юноша подошел к ней, взял за плечи и сильно встряхнул.

— Брось, Лейла, — сказал он. — Не надо!

Встрепенувшись, девочка с неприязнью глянула на отца, потом взбежала по ступенькам террасы, вошла в дом и с шумом захлопнула за собою дверь. Старший юноша уже подошел к воротам, у которых стояла я, и Майк, мрачный, без улыбки, последовал за ним. Стив явно хотел как можно скорее убраться отсюда и поэтому не обратил на меня ни малейшего внимания. Однако Майк, следуя за братом, увидел, глаза его загорелись, словно он понял, кто я и зачем здесь, хотя тоже не остановился, ничего не сказал. Несколько секунд спустя я услышала, как хлопнула дверца машины, и поняла, что они, должно быть, уехали в красном автомобиле с откидным верхом.

Кэтрин Дру, повернувшись, впервые увидела меня, и в ее глазах мелькнуло узнавание. Я была права. Мы виделись раньше, и она тоже это помнила. Кэтрин сделала вид, что совершенно меня не знает, но бросила недвусмысленный предостерегающий взгляд, словно хотела сказать: «Уходи отсюда. Занимайся своими делами. Ничего не говори». Убедившись, что произвела должное впечатление, взяла с перекладины бурнус и завернулась в него.

— Никогда больше не прикасайся ко мне так, — бросила она мужу и, неторопливо пройдя по террасе, вошла в дом.

Он стоял и смотрел ей вслед — совершенно изможденный, видимо, не в состоянии двинуться. Неожиданно, повинуясь какому-то неведомому порыву, я поймала себя на том, что принимаю его сторону. То, что он потерял самообладание и повел себя недостойно, а может быть, и неразумно, ничего не меняло, так как увиденное меня потрясло. Да, его жена, несомненно, очень порочная женщина. Даже неприязненный взгляд девочки на отца был тому подтверждением. Я поняла: мать влияет на дочь не лучшим образом. Они обе загнали Кингдона в угол, и во мне пробудились природные инстинкты помочь, поддержать, защитить. Нравилось мне это или нет, я перешла собственные тщательно соблюдаемые границы и приняла определенную сторону. Этот человек меня чем-то задел.

Очевидно, Кингдон Дру забыл обо мне. Усилием воли он взял себя в руки, подавил последний приступ гнева и последовал в дом за женой. Плечи выдавали его подавленное состояние, которое, уверена, он никогда не показал бы, зная, что за ним наблюдают.

Я неуверенно стояла у ворот, глядя на освещенные окна дома, и впервые заметила длинные галереи, обрамленные арками из чугунного кружева. Галереи шли вдоль всего здания, навевая воспоминания скорее об Испании, нежели о Дании. Факелы, освещающие опустевшую террасу, неистово колыхались от легкого ветерка, и мириады огоньков плясали на стеклах французских окон, выходящих на галереи. Этот прекрасный дом смотрел на меня с крайним пренебрежением, ясно давая понять, что я здесь нежеланная гостья.

Но прежде, чем я успела сообразить, что же делать, из Двойных дверей вышла женщина и, остановившись наверху лестницы, посмотрела на меня сверху вниз. Она была выше и старше Кэтрин Дру, вероятно, лет сорока с небольшим, довольно широкая в кости, но их родственная связь угадывалась безошибочно. Двинувшись навстречу, я увидела, что волосы у нее невыразительного тускло-каштанового цвета, плотно вьющиеся вокруг головы. В ее голубых глазах, которые неприветливо разглядывали меня, не было теплоты.

— Я Эдит Стэр, — представилась женщина и спустилась ко мне. — Добрый вечер, мисс Аббот! Мне очень жаль, что никто о вас не позаботился! Моей матери нездоровится, она рано легла.

В отличие от Мод, Эдит довольно слабо пожала мне руку и провела в дом.

Холл, по обеим сторонам которого располагались комнаты, оказался просторным. В открытые с обеих сторон окна дул ветерок, приносящий прохладу, такую необходимую в тропиках. Из изысканной гипсовой розетки в центре потолка свисала хрустальная люстра. Золотисто-коричневый паркет тепло сверкал в свете ламп, и я тут же себе представила, какие шикарные балы, вероятно, устраивались в этом помещений. Но все же оно не производило впечатления уютного и обжитого.

Мебель из светлых пород дерева отличалась простотой дизайна, присущего скандинавским странам. На стенах висело несколько картин в рамках, в том числе у подножия витой лестницы — репродукция Шагала, изображающая красные маки в высокой вазе.

— Дом огромный, — сказала Эдит Стэр, когда мы поднимались по лестнице, — но и комнаты тоже большие, поэтому их не хватает. Нам пришлось некоторые из них разделить. У нас с мужем собственный дом на Санта-Крусе, где я предпочитаю жить, но из-за здоровья мамы мне пришлось взять на себя управление здешним хозяйством, поэтому мы переехали сюда.