Колумбы российских древностей

В общем русле строевского подхода к принципам издания летописных памятников осуществлена и публикация Спасским найденного им списка XVIII в. Строгановской летописи [140] . В научный оборот была полностью введена одна из ранних сибирских летописей, сведения которой содержали новые данные о начальном этапе присоединения Сибири к России. Спасский счел возможным «исправить недостаток правописания в подлиннике и другие очевидные писцовые ошибки, переменить знаки препинания, снабдить его некоторыми историческими примечаниями и пояснениями». Критически подойдя к тексту памятника, Спасский тем не менее отказался от указаний на случаи, когда он делал такие исправления.

140

Летопись Сибирская, содержащая повествование о взятии Сибирския земли русскими при царе Иоанне Васильевиче Грозном, с кратким изложением предшествовавших этому событий: Изд. с рукописи XVII в. СПб., 1821.

В этом смысле еще более произвольно с текстом источников поступил Берх при издании на средства Румянцева так называемого Соликамского летописца, фактически составив из летописцев XVIII в., написанных С. и Н. Арефиными и В. Лучниковым, свод «всего любопытного» [141] .

С планом издания летописных памятников связана и огромная работа, проведенная в 1814–1815 гг. по поручению Румянцева сотрудниками Комиссии печатания государственных грамот и договоров с целью подготовить публикацию Степенной книги. В основу ее было положено издание памятника, осуществленное еще в XVIII в. Г. Ф. Миллером. Варианты к нему подводились по спискам Московского архива Коллегии иностранных дел, Синодальной библиотеки и библиотеки графа Ф. А. Толстого. По неизвестной причине публикация не увидела света [142] .

141

См.: Берх В.Путешествие в города Чердынь в Соликамск, с. 202–232.

142

ГБЛ, ф. 256, д. 217, 218.

В русской историографии XVIII — начала XIX в. широкое распространение получили идеи монархической власти как определяющего фактора исторического развития. Эти идеи, разделявшиеся и большинством членов кружка, находили свое отражение в особом интересе к законодательству как связующему элементу «государственного тела», результату деятельности «мудрых государей», предопределявшей историю страны. Законодательные памятники становились одним из важнейших пособий изучения прошлого. К тому же некоторые сотрудники Румянцева были связаны с Комиссией составления законов, участвуя в работе над подготовкой «Систематического свода существующих законов Российской империи с основанием прав, из оных извлеченных», в процессе которой сталкивались и с памятниками древнерусского права.

Уже из изданной Строевым Софийской летописи впервые в полном объеме стала известна карамзинская редакция Русской Правды, а также «Закон судный людям» — памятник славянского права, широко распространенный в Древней Руси. Публикация их, осуществленная в соответствии с правилами, изложенными Строевым в предисловии к «Софийскому временнику», по мнению Н. В. Калачева и С. Н. Валка, не во всех случаях оказалась удачной: наряду с верными правками издателя основного списка есть исправления, основанные на болтинском издании Русской Правды, представлявшем, в свою очередь, компиляцию нескольких списков. Часть их произвольно толковала текст, нарочито архаизировала его и т. д. [143]

143

Валк С. Н.Русская Правда в изданиях и изучениях XVIII — начала XIX в. — В кн.: Археографический ежегодник за 1958 год. М, 1960, с. 158–159.

Разработка методов издания Русской Правды имела в России длительную историю. Одни мечтали о «сводном», т. е. «очищенном», издании памятника, другие стремились к публикации одного списка с вариантами по другим или вообще без вариантов. Попытку научного издания Русской Правды вне рамок кружка осуществил в начале XIX в. Калайдович. В основном, впервые опубликованном им Синодальном списке Русской Правды он стремился «ничего не прибавлять и не убавлять», а его неисправности «поправлять вне текста с возможною осмотрительностью, помощью вариантов» [144] . Значение этой публикации снизилось из-за того, что варианты Калайдович приводил по изданиям XVIII в. без непосредственного обращения к самим рукописям. Тем самым ученый невольно перенес ошибки предшественников и в свою публикацию.

144

Русские достопамятности, издаваемые Обществом истории и древностей российских. М., 1815, ч. I, с. 27.

По поручению Румянцева подготовкой нового издания Русской Правды занялся В. Ф. Вельяминов-Зернов. Замысел Вельяминова-Зернова сводится к тому, чтобы, собрав, «сколько возможно более списков» памятника, положить в основу «самый полный и исправный» и привести варианты к нему по всем остальным спискам. Публикацию предполагалось снабдить переводом Русской Правды на современный русский язык, а также историческими и юридическими комментариями. Эта работа кружка была не завершена. Она остановилась на стадии сбора и копирования списков в хранилищах Москвы, Новгорода и Пскова. Судя по всему, план Вельяминова-Зернова в случае его реализации мог стать важным рубежом в критическом издании древнейшего русского законодательного памятника, хотя он и ограничивался публикацией только Пространной редакции (более поздней по времени своего возникновения в сравнении с Краткой редакцией) Русской Правды: Вельяминов-Зернов, как и его современники (исключая Калайдовича), в известных ему списках Краткой редакции видел все еще результат порчи текста, а не самостоятельную редакцию [145] .

145

Валк С. Н. Указ. соч., с. 159–160.

Почти одновременно с началом работы Вельяминова-Зернова Калайдович и Строев осуществили публикацию Судебников 1497 и 1550 гг. [146] Первый из них был до этого известен лишь по выпискам из «Путешествия» Сигизмунда Герберштейна, а список второго имел значительные отличия от ранее изданных С. С. Башиловым и Г. Ф. Миллером. В публикацию вошли и дополнительные, ранее неизвестные указы к Судебнику 1550 г. Таким образом, издание Калайдовича и Строева вводило в научный оборот несколько ценнейших древнерусских законодательных памятников.

146

Законы великого князя Иоанна Васильевича и Судебник царя и великого князя Иоанна Васильевича с дополнительными указами, изданные Константином Калайдовичем и Павлом Строевым. М., 1819.

Публикация заполняла пробел в изучении правовых основ русского феодального государства, открывала возможности установления многих ранее неизвестных сторон жизни русского общества, связанных с имущественными, земельными отношениями, организацией управления, центрального и местного суда. Она представляла в распоряжение исследователей и новый материал относительно процесса оформления крепостного права в России: в Судебнике 1497 г. была, например, специальная статья, закреплявшая право крестьянского выхода только в Юрьев день осенний.

Издатели отказались от каких-либо попыток «восстановления» подлинных текстов Судебников. По отношению к Судебнику 1497 г. такой подход был единственно возможным (сохранился лишь один его список), чего нельзя сказать о Судебнике 1550 г., известном Калайдовичу и Строеву во многих списках. Было ли это результатом стремления к единообразию публикации двух памятников или же объяснялось отсутствием времени, необходимого для сравнения списков, сказать трудно. Подчеркивая «возможную точность» издания, Калайдович и Строев ручались, что «не только одно слово или речение, но ниже самая буква не пропущены против подлинников». Сохранялась славянская цифирь (в том числе знак тысячи), буквы, вышедшие из употребления, надстрочные знаки и т. д. Ошибки же оригиналов исправлялись издателями не в тексте, как делал Строев с Софийской летописью, а в примечаниях («Погрешностях подлинного списка»), где указывалось правильное чтение. Калайдович и Строев отказались и от попыток разделения текста Судебника 1497 г. на статьи. Публикация, выделяя киноварные заголовки, имевшиеся в рукописи, не отмечала наличия в тексте инициалов, указывающих, по мнению Л. В. Черепнина, на постатейное деление [147] . Отсутствие даже упоминания о их существовании в предисловии свидетельствует о том, что инициалам Калайдович и Строев не придавали никакого значения. К публикации были приложены факсимильные изображения почерков памятников и филигрань бумаги Судебника 1497 г.

147

Черепнин Л. В.Русские феодальные архивы XIV–XVI вв. М., 1951, ч. 2, с. 280.

Предисловие к изданию содержало сжатое изложение истории русского законодательства. Здесь Строев и Калайдович в духе дворянской историографии высказали мнение о характере древнерусского права. Касаясь, например, Русской Правды, они отметили сильное влияние на нее скандинавских и германских законов, признавая у славянских племен до Рюрика существование только «некоторых обычаев, преданий предков».

Подобные взгляды уже не могли удовлетворить многих членов кружка, знакомых с работами славянских ученых, в частности польского историка Я. Б. Раковецкого, в это время рассматривавшего ту же Русскую Правду как памятник, возникший на общеславянской основе. Идеи общеславянского единства культуры и истории, горячими пропагандистами которых выступали сотрудники Румянцева, распространялись ими и на древнее политическое устройство славянских государств. Приобретая политический характер в связи с борьбой славян за национальную независимость в начале XIX в., эти идеи в противовес норманнской теории утверждали представление о самостоятельности и высоком уровне политической организации славянских народов в прошлом. Неизвестный сотрудник Румянцева, подготовивший в 1815 г. для издания перевод извлечения из «Хеймскрингла» — свода саг о норвежских королях исландского историка XIII в. С. Снорра (Стурлусона), не случайно в предисловии подчеркивал существование не только скандинавских сеймов, но и древнерусских вечевых собраний, которые, по его мнению, издревле, вплоть до царствования Ивана Грозного, ограничивали «самодержавную власть» [148] .

148

ГБЛ, ф. 256, д. 149, л. 26–30.

Именно эти мотивы побудили сотрудников Румянцева приступить к переводу труда Раковецкого. К этой работе поочередно привлекались В. Г. Анастасевич, И. И. Григорович, а также Е. Болховитинов. Перевод не был завершен: Румянцев вскоре получил отрицательный отзыв В. Ф. Вельяминова-Зернова о недостатках «синкретического свода» (смешения разных списков) изданного Раковецким текста Русской Правды. Возможно, что членов кружка не могли удовлетворить и лингвистические рассуждения Раковецкого в духе этимологических построений Шишкова.