Коля-Коля-Николай

Работа у меня занимала много времени. У родителей я бывал нечасто лишь в том случае, когда дни праздников сливались с выходными днями или же когда у меня накапливались отгулы. Отпуск, который я получал раз в год, просто был вынужден проводить на родине — в селе: моя дочь Светик поднимала крик, лишь только я начинал заговаривать о путевке в Дом отдыха или же в санаторий.

— Папа, тебе же врач сказала, — у меня все нормально! Незачем нам больше ездить лечиться. Я хочу снова поехать к бабе Наде и деду Володе.

Слова дочери были убедительны, и мне отказать ей было трудно. Жена тоже была вынуждена проводить отпуск вместе со Светиком. Чтобы больше времени находиться рядом с ребенком мы с Еленой отдыхали врозь, подменяя друг друга.

Людмила проживала в том же городе, где и ее брат Михаил. Он помог устроиться ей на какой-то завод. Она получила жилье — небольшую комнату в коммунальной квартире. Когда ее мать разбил паралич, Людмила с завода ушла. На зиму она забирала Анастасию Ивановну к себе в город, а на лето они снова поселялись в деревянном, добротном доме, выстроенным Тимофеем Михайловичем.

Я давно не видел Людмилу, наверное, с того самого момента, когда после болезни Светика гостил у родителей. С ее братом Михаилом я встречался и не раз. Он оставался все таким же, не менялся, даже когда был трезвым. Всклоченные волосы, мутный взгляд, под глазами мешки, щеки оплывшие — все в нем отталкивало. Домой он ехал, чтобы встретится с друзьями и напиться.

В детстве мой друг боялся матери: она на него кричала за любой проступок беспощадно колотила. Михаил не раз убегал из дома. Когда он раздался в плечах, стал на голову выше Анастасии Ивановны, она перестала поднимать на него руку, но читать нотации и клясть сына не забывала. Нагрузившись водкой, Михаил отмахивался от нее, как от мухи:

— Да не жужжи ты, хватит, — затем он падал там, где стоял и через минуту, другую раздавался его громкий храп. Тетя Настя, после того как сын засыпал, давала себе волю. Как она набрасывалась. Чего только не говорила, иногда даже пинала Михаила ногой.

Мой друг был пьяницей, самым настоящим: его ничто не могло остановить, когда требовался стакан водки, особенно если это касалось опохмелки. Порой, если Анастасия Ивановна этого не понимала, он срывал с окон шторы, брал с комода и бил посуду, словом, вытворял все что хотел. Сунув в руку сына подачку — деньги, Анастасия Ивановна кричала:

— Иди, ты мне не сын. Оставь меня в покое. Убирайся к себе, у тебя есть жена, дети. Вот и катись к ним!

Михаил уезжал и месяц-два не появлялся.

Роль матери, после того как она слегла, стала выполнять Людмила. Теперь она давала брату деньги, чтобы он мог опохмелиться, теперь она ругала его и кляла. Если были проблемы с деньгами он, чтобы выбить их кричал сестре:

— А ты сходи, отнеси какую-нибудь побрякушку Сафронича в ломбард.

Я не узнал Людмилу, когда однажды увидел ее на улице села. Она спешила в магазин за продуктами, оставив мать на Филиппа.

Что-то в ней было страшное, заставившее меня содрогнуться. Она уже не была той девушкой, которая мне нравилась. Горе, постигшее ее семью, лишило Людмилу привлекательности. Я представить себе не мог, что когда-то хотел на ней жениться.

Моя мать жалела ее и всячески пыталась помочь. Порой, когда Людмила появлялась в доме родителей, я не раз слышал, как Надежда Кондратьевна говорила ей:

— Люда, если ты так будешь относиться к себе, то скоро некому будет ухаживать за матерью. Посмотри на себя, на кого ты похожа. Тебе нужно пусть нечасто, но оставлять ее на Филиппа, на сестру, ты совсем забыла об Ирине. Нагружай их. Да и Михаил мог бы побыть с матерью, не развалился бы.

— Ну, как же я могу тетя Надя?

— А я тебе подскажу как! — и Надежда Кондратьевна, распалившись, долго объясняла, что Людмиле нужно сделать.

Жалея Людмилу, мать не раз набрасывалась то на Филиппа, то на Михаила, если тот появлялся в селе. Старшей сестре Людмилы — Ирине тоже доставалось от нее.

— Посмотри на свою сестру, — говорила она Ирине, — кожа да кости, на кого она похожа. Вы должны помогать ей и радоваться, что Людмила взяла на себя заботы о матери, а вы что делаете, совсем отвернулись от нее?

Но слова моей матери Надежды Кондратьевны положения не меняли. Все оставалось по-прежнему. Помощь Людмиле со стороны братьев и сестры была мизерной.

Однажды мать, сунув ведро — мне большое, а моей дочери совсем маленькое — повела нас в лес за ягодами.

— Что вы все дома, да дома сидите. Малины видимо-невидимо. Люди только успевают носить.

Не знаю, как она сумела убедить Людмилу, но она тоже пошла вместе с нами. С тетей Настей остался Филипп.

Мать не сказала нам, в какой мы пойдём лес. Я понял это тогда, когда мы вышли за село и стали огибать болото.

— Мам, а ты куда нас ведешь, никак в Сафроничев лес? — спросил я.

Людмила после моих слов вздрогнула и неожиданно расхотела идти за ягодами. Однако мать не стала ждать от нее, когда она откажется совсем, и сказала:

— Нас, если мы пойдем в другой лес, не поймут. В Сафроничевом лесу малины видимо-невидимо.

Людмиле ничего не оставалось делать, как согласиться с ней.

Лес находился недалеко. Раньше я любил собирать ягоды. Решил, и сейчас показать класс. Мне хотелось удивить всех, особенно Людмилу, я представлял, как она заглянет в мое ведро и ахнет.

— Тетя Надя! Тетя Надя! Посмотрите сколько у Сени ягод!

Но, чтобы мое намерение осуществилось, нужно было изрядно поработать. Для этого я забирался в самые дебри кустарника. Малина довольно больно кололась. На мне были одеты штаны из грубого материала, рубашка и легкая из «плащевки» куртка.

На дочке был костюмчик из джинсовой ткани. Моя мать и Людмила были похожи на таджичек: помимо платьев они натянули на себя еще и штаны.

В поисках малинника Шувара вначале находилась поблизости около моей матери и Светика, но скоро она увлеклась. Первые ягоды, упавшие на дно ведра раззадорили ее. Людмиле тоже захотелось всех удивить. В детстве она была заядлой сборщицей ягод.

Пробираясь в лес все глубже и глубже я торопливо срывал и бросал в ведро малину. Скоро от большого количества ягод дно ведра скрылось. Шувара следовала за мной, не отставала. Какое-то время я наблюдал за ней, но затем выпустил из вида. Она предстала передо мной неожиданно. Вначале я услышал ее голос, а затем уже увидел саму Людмилу:

— Сеня, я взяла с собой фартук, но так и не повязала его. Боюсь испачкаться. Помоги мне, я одна не справлюсь, — и она, набросив на шею фартук, повернулась ко мне. Я, обхватив ее за талию, попытался завязать лямки, но мне почему-то это не удавалось: руки у меня стали дрожать, я напрягся. Людмила повернулась ко мне лицом и обняла меня. Я потянулся к ней. Она буквально набросилась на меня и стала всего целовать: