Колян. Дилогия
Шрифт:
«Ну вот нам и конец!» — подумал Колян и бегом кинулся к заранее подготовленному месту. Там, в заранее выкопанной ячейке, лежали пять заряженных и подготовленных к стрельбе гранатометов — только снять предохранитель, взвести курок, направить трубу в сторону цели и нажать курок. На курсах бойцов строго–настрого запрещалось переносить заряженные гранатомёты, их надо было разряжать, а перед боем проводить всю процедуру снова.
Война в Афганистане быстро отучила от такой роскоши, как неготовность к бою и по настоянию офицеров солдаты всегда были готовы сразу применить своё единственное противотанковое оружие. Николай
Огневые точки Николая перенесли весь огонь на танк и наступающую за ним пехоту. Следом за танком двигался БТР противника, огрызающийся очередями из вращающейся башенки. Его грёбаная 30–ти миллиметровая пушка палила непрерывно по позициям казаков, снеся ещё одну пулемётную точку. Наконец БТР встал, подбитый попаданиями тяжёлых пулемётов и гранатомётов, но не перестал поливать казаков очередями. Колян положил на плечо трубу гранатомёта РПГ-7, щёлкнул предохранителем, и труба, выпустив назад огромный язык пламени отправила длинную гранату в БТР.
Бах! БТР замолк и зачадил, выпуская тёмные языки пламени в клубах жирной копоти. Танк стал разворачивать пушку в сторону Николая. Следующая граната ушла в танк и разорвалась у него в катках. Стальная гусеница, как огромное членистоногое, сползла с разбитых катков.
«Эх, жаль что это не наша коробочка!» — мимоходом подумал Колян. Он схватил второй гранатомёт и направил его в борт машине, под урез поворачивающейся башни. Чёрное дуло танка было бездонным, как колодец. Тёмное, оно обещало вечный покой и отдых.
БАХХХ! Два выстрела слились в один и тугая волна воздуха подбросила Коляна, свила его жгутом и швырнула в воздух. Говорят, что когда приходит Смерть, человек вспоминает всю свою жизнь. Она проходит перед глазами, как огромная, многосерийная картина… Брехня. Всё, что успел Колян перед взрывом подумать, это: «Успел?! Ну всё, капец!», и бархатная прохладная тьма накрыла его щадящим покрывалом.
Глава 18. Колян оказывается между жизнью и смертью
Закон № 222
Личному охраннику Атамана запрещено иметь семью и детей вплоть до окончания его службы в охране.
Запах. Запах пищи был дразнящим и желудок запротестовал, издав урчание. Колян попытался открыть глаза. С трудом, не сразу, ему это удалось. Перед глазами мелькали радужные пятна, он не мог разглядеть ничего. Попытался шевельнуться. Руки, как огромные неподъёмные гири не слушались его.
«Что это со мной? — подумал он в панике. — Я парализован? Где я?»
Он мучительно стал вспоминать события последних дней, стараясь изо всех сил сфокусироваться на мыслях, поймать ускользающее воспоминание в раскалывающейся от боли голове.
«Я — Атаман. Я был в арсенале. Что произошло?» —
он вспомнил чёрное жерло танкового дула, как в замедленном, дурном сне поворачивающееся в его сторону.«Танк! Они пригнали танк! Я в плену? Я парализован?» — он опять сосредоточился на фокусировке изображения. Действительность двоилась, была мутной и нечёткой.
«Двоится в глазах — тяжёлое сотрясение мозга. Возможно, голова проломлена. Только бы не паралич. Неужели с позвоночником что то…»
Он постарался шевельнуть пальцами левой ноги и ему это удалось. Правой — удалось. Значит позвоночник цел. От счастья из его глаз полились слёзы.
— Ну–ну, Николай Фёдорович, всё нормально! — тёплая рука, пахнущая луком и печевом осторожно вытерла слёзы с его глаз мягкой тканью.
«Юлька… — облегчённо подумал он. — Значит, всё нормально. Но почему я как прибит к лежаку? Почему не могу встать?»
Он попытался разомкнуть пересохшие губы и хриплым, еле слышным голосом спросил:
— Что с мной? Где мы?
— Мы в арсенале, тут Михаил, Дима, казаки.
— А почему я двинуться не могу?
— Ну как почему — попробуй пролежи без движения полтора месяца!
— Сколько?!!!
— Полтора месяца. Ты без сознания был неделю, мы уж думали всё, пропал. А потом начал шевелиться немного, мы кормили тебя с Ксюхой с ложечки бульоном, больше ничего нельзя было, ты исхудал сильно, кожа да кости, силы-то откуда возьмутся. Ну, теперь на поправку пойдёшь.
— Сильно меня побило?
— Рёбра сломаны, голове сильно досталось, наверно трещина была, нога сломана в двух местах. Доктор тебе вправил всё, срастается, заживает хорошо, вот только никак ты очнуться не мог. Но ничего, мы с Ксюхой тебя подымем, не боись. Ребята заходят постоянно, вот только что Диман ушёл, жаль не застал ты его. Ну, ничего. Ещё придёт сегодня не раз — на мои сиськи пялиться.
Юлька захихикала.
— Сейчас я тебе мяса перетёртого дам с бульончиком, чтобы сил набирался. Давай вот, глотни ложечку, — она приподняла голову Коляна и осторожно заправила ложку ему в рот. Рот наполнился слюной и восхитительным мясным соком, приправленным какими-то травами для вкуса. Он глотнул раз, два, три.
— Ещё ложечку — за Юууулю, за Ксюхуууу, шалаву чёртову, где бродит, хрен её знает, за смертью посылать только! За Кооолюуу, — Коляну стало смешно — она разговаривала с ним как с дитём. Он задумался — неужели он так отвратительно выглядит? И пришёл к выводу, что чувствует себя ещё отвратительнее, чем выглядит. С этой мыслью он стал засыпать, краем уха слушая бормотание Юльки.
Следующий раз он проснулся уже вечером. В помещении раздавался громкий мужской голос. Он открыл глаза, теперь это удалось ему полегче, сфокусировался… Диман. Тот заметил, что Колян очнулся:
— Здорово, атаман! Живуч ты, однако! — он схватил Коляна за руку и потряс. Тут Колян заметил, что потряс он его одной рукой, правой. Второй рукав был заправлен внутрь штанов.
— Что с рукой? — прохрипел Колян.
— Да что… Отрезали руку, мать их, коновалов наших. Сказали — если не отрезали бы, сдох, — на лбу всегда весёлого, неунываемого Димана пролегла глубокая складка. — Теперь я калека. Не выгонишь, Атаман?
Он напряжённо вгляделся в Николая, точно пытаясь выяснить, как тот относится к такому бесполезному существу, как однорукий калека.