Колыбель для ласточки

— Не понимаю, о чём ты, — попытался взять себя в руки. Но цвет лица и бегающие глаза сказали о многом. Фурский попал в точку.

— Ты убил мою Катю, — продолжил Олег, возвращая хвалёное хладнокровие, — за это я заберу все твои деньги. Они же в «Колыбели»? Всё, что прячешь от семьи, от меня. Да-да, я в курсе твоих махинаций с игроками. Пьяный Давид бывал ох как болтлив. Он знал всех, с кого ты брал процент без моего ведома. Кстати, спасибо, за отменную идею — оставлять Нулевого в тени. О том, кто я такой знают единицы, да и те уже мертвы.

Теперь молча, слушал профессор.

— Ты долгие годы воровал у собственных родителей, сестёр, их мужей, и все эти денежки прятал где? В «Колыбели». Твоей ошибкой было использовать дачу Давида. Думал, он никому не расскажет, вы типа повязаны? А оно видишь, как вышло? Его болтливость — находка для шпиона. Он как-то проговорился дочери, любимой Нике, а она сболтнула название подружке. Ларе. Так уж получилось, что Лара мне нравилась, и я немного покопался в её жизни. — Он сделал многозначительную паузу, выводя Светилова из равновесия.

— Какая Лара? Какое мне дело до твоей симпатии? Даже, если ты знаешь про «Колыбель», код известен только двоим! Обломись!

— Двое — это уже не секрет, — расплылся в улыбке Фурский.

— Ты о чём? — вскочил с места профессор. — Пытаешься меня запугать какими-то сказками? У тебя ничего нет! Код известен только мне и моему работнику!

— Верно. А твой работник бывший парень Лары.

— Да что за фигня? Не может этого быть! Он одиночка!

— Одиночка и жадная тварь. Отец Лары когда-то сбил его на машине, и парень, увидев, как хорошо живёт Лара, решил отомстить. Он готов был всему миру поведать правду, но я его остановил.

— Бред какой-то… — побледнел профессор.

Фурский продолжил:

— Я заплатил за молчание и пообещал и дальше платить, если он не будет трогать Лару. Мы подружились. Слегка. Деньги сближают. Сам знаешь. Он хотел бабки, я хотел спокойствия Ларе. Все в выигрыше.

Светилов крепко сцепил зубы.

— Ты не встречался с ним, но связь держал. Как-то назначил встречу в ресторане. Помнишь?

— В Питере полно ресторанов. К чему ты клонишь?

— Это был мой любимый ресторан, там подают самое лучшее мясо. Я там завсегдатай. А ты не знал? Получается, ты не так осведомлён, как прикидываешься.

— К чему эта болтовня? — злился профессор.

— Да ни к чему, но я тоже был там в тот вечер, — достал из кармана телефон, показал, что вёл запись.

— И что? Пускай ты знаешь о «Колыбели», пускай знаешь код, деньги не тронешь! Если я заговорю, ты сядешь!

— И ты, — совершенно спокойно произнёс Фурский.

— За мной стоят люди!

— В очереди на расправу? — хмыкнул Олег. — Эти твои люди в курсе, что ты и у них воровал? — Взял бутылку с виски и сделал глоток прямо из горла, поставил обратно. — Мы в одной связке, профессор. Потону я, захлебнёшься и ты. Ах да. Забыл сказать. Болтун Давид рассказывал о своём зяте. Представляешь, там такая интересная история. С убийством девушек и Караэсом.

Светилов ударил Фурского.

— Не угрожай мне. Иначе твоя дочь умрёт! Мой человек уже в больнице!

— Заткнись! — ответный удар.

Дверь распахнулась. Вошёл побитый помощник.

— Выйди! — гаркнул профессор.

— Но…

— Выйди!

— Т-та… там полиция. К Олегу Станиславовичу.

Враги переглянулись. Руки опустились. Желание драться бесследно испарилось.

— Как они тебя вычислили? Что это значит? Ты кому-то говорил, куда отправляешься?

— Ты дебил? — зашептал Фурский — Я убийца. Кому я мог сказать, что направляюсь к тебе?

— Тогда как они узна…

— Извините. Они уже в лифте, — передал помощник.

— Значит так, — прошипел Фурский, — если мы вместе, тогда я молчу, — сделал огромный глоток виски.

— Нет, Олежек, — проскрипел Светилов, отбирая бутылку. — Если мы вместе, твоя дочь будет жить. Слушай! А не ты ли привёл их ко мне? Решил сыграть по-своему? Не вздумай! — вытащил телефон. — Один звонок…

— Это не я!

Профессор не поверил:

— И что, даже не знаешь кто?

Фурский тяжело выдохнул.

— К сожалению, я догадываюсь.

Глава 39

Наталья бежала, не разбирая дороги, сбивая прохожих, глазевших через свои смартфоны на происходящее. Наташа бежала от собственных чувств.

Не удержалась на ногах, обо что-то споткнулась, упала.

Небо взирало своими темнеющими глазами, полными презрения и мрачной торжественности. Отец выстрелил в Наташу. Действительно выстрелил! В случившееся верилось с трудом. Как он мог?! Она же его дочь!

Сердце разрывалось от праведного гнева, глаза жгли слёзы ненависти к отцу.

Он выстрелил, а сестра встала на защиту. Карина загородила Наташу собой. Карина, противная, идеальная. Карина, которую Наташа проклинала!

Поступок младшей казался ещё более сумасшедшим, чем выстрел отца, до сих пор звучавший в ушах и разрывавший перепонки.

Отец выстрелил, сестра защитила.

Мир снова перевернулся.

Наталья поднялась на колени, затем оперлась на ладони и поднялась. Огляделась. Мигалки приближались. Ей казалось, она бежала вечность, а на деле едва отбежала на десяток метров от моста.

Время замедлилось. Прохожие всё так же шли мимо, проезжали машины, светофоры меняли цвета, облака заполняли небо, а Наташа уже не бежала — шла вперёд, не ощущая ног и собственных слёз. Она не хотела плакать, но слёзы не спрашивали. Они текли, несмотря на злость к отцу и благодарность сестре.

Наташа брела по городу и всюду видела сестру. Карина улыбалась. Она всегда была добра к Наташе, а сейчас протягивала руку, обещая защитить от любой беды, и Наталья ей верила. Пошла следом за призраком, подняла руку, пытаясь ухватить прозрачную ладонь. Но не успела коснуться, как её оглушил звук автомобиля, рвущего шины об асфальт.

— Совсем сдурела?! — тряс водитель за плечи. — Жить надоело? Так с моста спрыгни, чё под колёса бросаешься, кретинка? О других подумай!

Невидящим взором посмотрела на мужчину.

— Ты под наркотой, что ли? Совсем чумная… Вали с дороги!

Он сел в машину, объехал Наташу, показав из открытого окна средний палец, и скрылся из виду. Просигналила новая машина. Наташа сделала шаг назад, два. Осмотрелась по сторонам, возвращаясь в реальность. Сестры нигде не было.

— Я схожу с ума… — залепетала Фурская и снова огляделась. Мир был прежним: шумным живым, но не для неё. — Я должна взять себя в руки. Я ничего плохого не сделала. — А сердце твердило обратное. Чувство вины заглянуло в душу и там и осталось.