Колыма

Он заговорил с нею негромко и ласково, словно между ними ничего не произошло:

– Анисья, я даю тебе еще один шанс. Пойдем со мной. Я обо всем договорился. Ты не представляешь для них интереса. Им нужен Лазарь.

При звуках его голоса, заботливого и мягкого, ее охватил ужас. Значит, то предложение, которое он сделал ей давеча, – убежать с ним – отнюдь не было наивной фантазией. Оно не было вызвано романтической страстью. Это был хорошо рассчитанный шаг тайного агента. А он продолжал:

– Воспользуйся советом, который сама же и дала мне. Донеси на Лазаря. А я смогу солгать ради тебя. Я сумею защитить тебя. Им нужен только он. Сохранив ему верность, ты ничего не выиграешь.

* * *

Лев знал, что время его истекает. Анисья должна понять, что он – ее единственный шанс на спасение, что бы она о нем ни думала. Продолжая упорно цепляться за свои принципы, она ничего не добьется. К ним уже приближался его непосредственный начальник Николай Борисов. У сорокалетнего мужчины было тело стареющего тяжелоатлета, все еще крепкое, но уже начавшее заплывать жиром из-за чрезмерного пристрастия к выпивке.

– Она согласна?

Лев протянул к ней руку, взглядом умоляя отдать ему сумочку.

– Прошу тебя!

Вместо ответа она крикнула изо всех сил:

– Лазарь!

Николай шагнул к ней и тыльной стороной ладони отвесил хлесткую пощечину, а потом обернулся к своим людям:

– Вперед!

Агенты с топорами в руках принялись выбивать дверь церкви.

Лицо Анисьи исказилось ненавистью. Николай вырвал у нее из рук сумку.

– Он пытался спасти тебя, неблагодарная сука.

А она подалась вперед и прошептала Льву на ухо:

– Ты и вправду поверил, что я могу полюбить тебя. Верно?

Сотрудники МГБ схватили ее за руки и оттащили назад, а она злорадно улыбнулась ему:

– Никто и никогда не полюбит тебя. Никто!

Лев отвернулся. Ему не терпелось уйти, и Николай успокаивающим жестом положил ему руку на плечо.

– В любом случае тебе не удалось бы доказать, что она не является предательницей. А так все вышло гораздо лучше. В первую очередь – для тебя. В мире есть и другие женщины, Лев. Они есть всегда.

Лев произвел свой первый арест.

Анисья ошибалась. Его уже любило государство. А вот в любви изменницы он не нуждался, да и не любовь это была вовсе. Обман, предательство – прибегать к этим средствам он, как офицер, имел полное право. Само существование его страны зависело от предательства. До того как стать агентом МГБ, он был солдатом и страстно желал победить фашизм. Ради этой великой цели можно было пойти на любые преступления.

Он вошел в церковь. Лазарь даже не пытался бежать. Стоя на коленях перед алтарем, он молился, ожидая своей участи. Но при виде Льва его гордое и надменное лицо изменилось. На него снизошло понимание, и за один миг он постарел на десять лет.

– Максим?

Впервые за все время их знакомства он искал ответы у своего протеже.

– Меня зовут Лев Степанович Демидов.

Несколько мгновений Лазарь хранил молчание. Наконец он проговорил:

– Тебя рекомендовал мне сам патриарх…

– Патриарх Красиков – настоящий гражданин.

Лазарь покачал головой, отказываясь верить услышанному. Патриарх оказался доносчиком! А его протеже, как выяснилось, был шпионом, засланным к нему высшим иерархом церкви. Его принесли в жертву государству точно так же, как пожертвовали собором Святой Софии. Каким же он был глупцом, настоятельно советуя другим проявлять осторожность и крайнюю сдержанность, когда все это время рядом с ним, делая записи, находился агент МГБ!

Николай шагнул вперед.

– Где остальные бумаги?

Лев кивнул на алтарь.

– Под ним.

Трое агентов отодвинули его в сторону, обнажив сундук. Николай поинтересовался:

– Он назвал тебе какие-нибудь фамилии?

Лео ответил:

– Мартемьян Сырцов, Артем Нахаев, Нюра Дмитриева, Моисей Семашко.

Он заметил, как на лице Лазаря шок сменился отвращением, и шагнул к нему:

– Смотреть в пол!

Но Лазарь бесстрашно поднял голову. Тогда Лев ударил его. Медленно слизывая кровь с разбитой губы, Лазарь вновь вскинул на него глаза, и теперь уже к отвращению примешивался вызов. Лев ответил, как если бы Лазарь взглядом задал ему вопрос:

– Я – хороший человек.

Ухватив своего наставника за волосы, Лев принялся избивать его, механически нанося удары, словно заводной солдатик, пока у него не заныли костяшки пальцев и предплечье, а лицо Лазаря не превратилось в кровавую маску. Когда же он наконец остановился и отпустил его, Лазарь мешком осел на пол, и изо рта у него хлынула кровь, растекаясь густеющей лужей на каменных плитах.

Глядя, как агенты уносят Лазаря, за которым от алтаря к двери протянулся кровавый след, Николай одной рукой обнял Льва за плечи и закурил.

– Стране нужны такие люди, как мы.

Лев машинально вытер кровь о брюки и проронил:

– Перед уходом я хотел бы осмотреть церковь.

Николай принял его слова за чистую монету.

– Педант, да? Что ж, это хорошо. Но поспеши. Сегодня вечером мы с тобой напьемся. Ты ведь не пил уже два месяца! Вел монашеский образ жизни!

Николай рассмеялся собственной шутке и похлопал Льва по спине, прежде чем выйти наружу. Оставшись в одиночестве, Лев подошел к отодвинутому в сторону алтарю и заглянул в дыру. Между краем ямы и боковиной сундука застрял листок бумаги. Он наклонился и достал его. Это оказалась исписанная нотами страница. Он пробежал глазами ноты. Но потом, решив, что лучше не знать о том, что именно было утеряно, он поднес листок к пламени ближайшей свечи, глядя, как чернеет и обугливается бумага.

Семь лет спустя. Москва

12 марта 1956 года

Заведующий небольшой университетской типографией Сурен Москвин прославился тем, что печатал учебные пособия отвратительного качества, используя краски, пачкавшие пальцы, и самую тонкую бумагу, листы которой скреплялись вместе клеевым швом, начинавшим терять страницы уже через несколько часов после прочтения. При этом его никак нельзя было назвать ленивым и неумелым. Совсем напротив, он начинал работу рано утром и заканчивал ее поздно вечером. Причина низкого качества книг заключалась в дрянном сырье, которое поставляло ему государство. Несмотря на то что за содержанием академических публикаций был установлен строгий контроль, сами они отнюдь не стояли у государства в приоритетах. Попав в жесткие рамки системы распределения необходимых ресурсов, Сурен стремился напечатать максимальное количество книг на низкосортной бумаге в кратчайшие сроки. Условия оставались неизменными, и он превратился в заложника системы, мучительно терзаясь сознанием того, как испортилась его репутация. Студенты и преподаватели шутили, глядя на свои перепачканные типографской краской пальцы, что книги Москвина всегда остаются с тобой. Страшась насмешек, он обнаружил, что ему все труднее заставить себя встать с постели по утрам. Он плохо питался и пил целыми днями, держа початые бутылки в ящиках стола и за рядами книг на полках. В возрасте пятидесяти пяти лет он вдруг обнаружил в себе новые черты: оказывается, он не в силах выносить публичное унижение.

Осматривая строкоотливные наборные машины и мрачно размышляя над своей незавидной участью, он вдруг заметил застывшего в дверях молодого человека и тут же набросился на него:

– Да? В чем дело? Сюда нельзя входить посторонним.

Юноша, на первый взгляд – типичный студент в длинном пальто и дешевом черном кашне, шагнул вперед и протянул Сурену книгу. Сурен выхватил ее у него из рук, внутренне сжавшись и готовясь к потоку новых жалоб. Беглым взглядом он окинул обложку: «Государство и революция» Ленина. Новое издание они напечатали только на прошлой неделе, а раздали всего лишь день или два назад, так что этот молодой человек наверняка был первым, кто заприметил какие-то очередные огрехи. А ошибки в основополагающих, фундаментальных трудах обходились очень дорого: в сталинские времена виновному в этом грозил арест. Студент наклонился к нему и раскрыл книгу. На титульной странице красовалась черно-белая фотография. Молодой человек пробормотал: