Колымское эхо

— Нина, детка, как тошно без тебя на свете. Ты была светом глаз моих, сердцем и душой. Теперь ничего не осталось. Забери меня к себе, смилуйся, сжалься,— просил человек дрожащим голосом.

Игорь Павлович не стал спрашивать, что за женщина покоится в этой могиле:

— Подруга моя. В столовой много лет рабо­тали вместе. А тут верталась домой, волки на­пали. Искусали всю как есть. Получила зараже­ние крови. Ничем не смогли помочь. Бедная, как тяжело умирала, кричала, мучилась. И под утро ушла. Все просила меня обходить погост, пожалеть себя. Вот, чудачка! Будь она живой, стоило бы жить. А без нее все померкло.

— Эх, Нинуля, солнышко мое! Как жаль, что поздно поняли друг друга. Я теперь на руках бы тебя носил. Да ушла, покинула навсегда. Я один маюсь. А разве это легко, голубка моя? Только теряя, все понимаешь. О! Если бы ты могла вер­нуться, никогда о том не пожалела.

И Игорю Павловичу показалось, что могила вздохнула.

Колыма... Вот седая бестия! Она убирает вра­гов и забирает любимых. Она отнимает друзей не спросясь и хохочет над могилами ураганны­ми ветрами. Она гладит погосты руками родных и знакомых. Оплакивает каждого холодными слезами, но ей никого не жаль. У нее нет сер­дца, нет души и тепла. Она не помнит никого из тех, кого спрятала в своей утробе. Взяв в себя, никого не вернула. Все потому что с давних пор зовут ее мачехой, не умевшей рожать, она заби­рает насовсем, в последний путь. И только волки нашли здесь свое пристанище. Они так похожи на Колыму, родившую и взрастившую их...

Волчьи стаи были ее жизнью и порожде­нием. Единственными живыми существами, на­селявшими Колыму.

— Их здесь больше, чем людей. Их никогда не убавляется. А вот когда исчезнут зоны, уйдут и волки. Перебегут в другие места, туда, где будет жратва и охота. Никто на земле не живет без еды. Так и эти. Они идут следом за нами, и пока мы живы, зверье будет жить. Ни в этой, так в другой зоне.

— Посмотри, они и теперь сторожат нас, не отходят далеко. Ждут, что кто-то из нас упадет, потеряв силы, и тогда наступит их час пирше­ства. Волки заранее чуют, сколько жить оста­лось человеку, и знают, долго ли им ждать.

— Ну, с нами они поторопились. Я не спешу в землю, тебе тоже рано. Ты шустрый, от любо­го сбежишь,— отмахнулся Игорь.

— Случается всякое... Вот этот мужик тут по­хоронен. Здоровяк, весельчак. А дыхание под­вело. Упал, рот открыв до ушей. Глотка воздуха не хватило. Стая налетела мигом. От человека костей не оставили. Они не любят и не призна­ют больных. Как и в своей стае, постарел или заболел, не мешай жить молодым. Старым в стае места нет.

— Знаешь, у нас первый начальник спецчасти был. Молодой и крепкий. На лыжах хорошо бегал, превосходно стрелял, а стая подкараули­ла, даже ружье не испугало. Со спины налете­ли, изорвали в клочья. Вот тебе и защита.

— Дед, а было, что волки не тронули чело­века?

— Случалось пару раз. Оба безоружными оказались. Один, мы так думали, весь в мазуте был, бульдозеристом работал. До его шкуры пока доберешься, такого наглотаешься, что побрезговало даже зверье. Второй отпетым мокрушником был. Сам любого руками задавить мог. Этих тоже чуют и не связываются. Волк берет слабого, какого легко одолеть. Сильный враг много силы забирает. Вот посмотри сюда. Обычная могила. Ан не одолели человека. С но­жом был. Многих порезал. Так и помер в звери­ном окружении. Те дохлые и он посередине их мертвый. Не рассчитали.

Дед шел между могил, здороваясь, разгова­ривая с одними, молча проходя мимо других. Бондарев едва успевал за ним.

— Куда мы так торопимся? Зачем спешим?

— Хочу тебе ущелье показать. Там этих зве­рюг видимо-невидимо, никто нос не сует туда. Там всякие гнездятся. Оттуда им все хорошо видно. Каждая новая партия зэков, как на ладо­ни видна.

— Ну, а нам это зачем? — вздрогнул Игорь.

— Будешь знать, где они водятся.

— Я не хочу. Нас там сожрут. Давай обрат­но. Зачем рисковать?

— Вот чудак. Там их дом. Не тронут.

— Я не хочу! — остановился Игорь упрямо.

— А жаль. Такое зрелище стоило глянуть. Их там кишмя кишит. Заячьей горой называет­ся. Голодными не сидят. Но ты бы такой цирк увидел, как волки зайцев ловят.

— Не хочу близко подходить. Рисково. Сам могу зайцем оказаться.

— Да, и такое бывало. Ладно, повернем на­зад. Но знай, полностью Колыму ты не увидел.

— С меня достаточно! — недовольно буркнул Игорь Павлович.

— Тебе видней!—ответил дед потухшим го­лосом.

— А вот в распадке рядом, медведи живут. Они на равнине не селятся. Им дай скрытые места, меж коряг и выступов, в буреломах, куда человек не ступал. Там пестунов растят и сами зимуют без помех. Никто их не тревожит. Это совсем рядом. Волки с медведями уживаются в соседстве и не мешают друг другу. Пошли, посмотрим. У них уже медвежонок должен по­явиться.

— Нет, не хочу! Зачем они мне?

— Ну, ради интереса глянуть,— настаивал дед.

— Слушай, я еще дружу с головой и терять ее не хочу.

— Бздилогон ты, а не мужик. Вот в прошлый раз я ходил с газетчиком по нашим местам. Так он со своей кинокамерой чуть в задницу к мед­ведю не залез. Волчью случку заснял, даже как появляется на свет волчонок, все дал. Вот это мужик, ничего не боялся. Драку зэков заснял. И хоть бы что. Все условия наши показал вме­сте «с парашей». И меня под шконкой. А ты всего боишься. Нет, плохой ты журналист и че­ловек. Уж очень осторожный. У нас таких не лю­бят,— хмыкнул дед.

— Уж, какой есть, такого прислали.

— А что ж ты тут увидишь от Колымы? В ба­раки заходить не хочешь. А мою избу фотогра­фировать, так кому она нужна кривобокая. Ее уже все видели и знают,— приуныл старик.

— Глянь-ка вот сюда! Первая могила зэка. Тут Прохоров Иван похоронен. Нечаянно под бульдозер попал, когда площадь под погост очи­щали, ровняли место. Не удержался на поднож­ке и попал под трак. Его враз в лепешку разма­зало. Ну, собрали в кучку остатки и закопали как есть. Так и стал первым упокойником. Все хотели ему крест поставить, да ни один не усто­ял, все падали. Так вот и лежит как нехристь. А рядом с ним Илюшка. Тот потонул в речке. Ну, куда девать? Сюда приспособили. Вдвух все ж веселей лежать. Они и при жизни дружили. И нынче вместе озоруют. Случается, приходят к зоне в пургу. Кричат, мужуков зовут. Но никто не выходит. Зябко. А они бесятся, заборы лома­ют, вышки валят. Даже людей и собак уносят ветром. Никто их опосля не находил. Один раз крышу снесли у барака. Далеко уволокли. Два дня искали. Но потом поставили. А сколько дверей и окон повырывали — ни счесть. Чем больше покойников, тем больше озорства. Скушно им в земле, вот и фулюганят.

— А в прошлом годе заместителя начальни­ка тюрьмы уволокли. Он в отхожку пошел, в ту­лупчике, в шапке, так и его сгробастали, как слизали с порогов. Был мужик и не стало. Вме­сте с тулупчиком и шапкой пропал. Ничего не осталось. Сколько искали, ни хрена не нашли. Да и что брехать, в пургу волки от зоны не от­ходят. Приловили где-то и будь здоров. Вместе с тулупом сожрали. Они у нас шустрые, не зе­вают, свою добычу не пропустят.

— И только возле зоны живут. А вольнона­емных не обижают?