Колючая Арктика

Подошла мать бригадира оленеводов Василия Ягловского, — якутов с такой фамилией половина Колымы! — Матрёна. Её, несмотря на большие её годы, молодёжь называла Матрёной.

Матрёна Ягловская потрогала Фарли за красную бороду, — "Какая ха-а-рошая борода!" — хотела погладить как ребёнка по голове, но Фарли перехватил её руки, снял с себя и неё варежки, прижал к сердцу, потом опустился перед нею на колени и стал обцеловывать черные от прожитых лет, — Матрёне Ягловской несколько месяцев тому перевалило за сто лет! — кончики старушечьих пальцев. Глаза у Фарли и наблюдающих посверкивали — мороз выжимал слезу!

— Эти руки из красивых в молодости превратились в старости в прекрасные! Клер, отчего это?

— Не знаю, любимый.

— А это от того, Клер, что этими руками много красивого сделано за век!

Матрёна Ягловская поначалу пыталсь прятать руки, но Фарли цепко держал их в своих могучих лапах и целовал высохшие.

— Русский чукча! Настоящий русский чукча! — восторженно прицокивал языком Василий Ягловский, пытаясь отобрать мать у Фарли Моуэта.

Наконец Фарли отпустил старуху, сказал проникновенно:

— Признаться честно, сюда я летел через облака недоверия. Я — писатель, а писатель всегда должен сомневаться. А уезжаю отсюда, — Фарли приложил руку к груди, — оставляю частицу своего сердца.

Наверное, Фарли произнёс это несколько не так выспренно, но переводчик, сотрудник всевидящего КГБ, перевёл именно так.

Эти сердечные слова он повторит и перед вылетом из Черского в Якутск.

ЗОЛОТОНОСНАЯ ЖИЛА

Председатель золотоносной старательской артели «Мир» Меркулов зло взглянул на Сергея Гаранина. Глаза у председателя красные, с кровоизлиянием, голос хоть и громкий, но хрипучий, пропитой. Застучал деревяной колотушкой по дверце гаранинского "Урала":

— За каким дьяволом прибыл?

— За металлоломом, — ответил Гаранин и выдал улыбку.

Но Илья Меркулов — не знойная девица, его улыбками не обольстишь.

— Кто прислал?

— Управляющий прииском имени Мандрикова сказал…

Но Меркулов при имени управляющего прииском только поморщился и не дал Гаранину дальше распространяться на эту тему.

— Винт им с левой резьбой, а не металлолом! — Меркулов вытащил руку из варежки и скрутил фигу. — На чужом хухушеньке в рай въехать хотят! Мы сами, по плану, обязаны сдать пятьдесят тонн "Вторчермету".

Гаранин опускает промёрзшее стекло, высовывает голову, оглядывается. То там, то тут, присыпанные снегом, торчат гусеничные траки, многотонные остова лебёдок и другой техники для добычи золота, загромождая подход к бревенчатому домику. Попасть в дом — ноги переломаешь!

— Тебе, красавец, этого дерьма жалко? Заплатить мне ещё должен за расчистку твоих угодий.

Меркулов ничего ему на это не ответил, вскочил на подножку, дыхнул на Гаранина сивушным перегаром, икнул.

— Звать как?

— Серёга. А тебя?

— Илья.

— А по батюшке? — поинтересовался Гаранин.

Меркулов захохотал.

— Меня чаще всего по-матушке кличут. Зови — Ильёй. От меня не убудет!

— Так как насчёт металла, Илья?

— Поц ты, Серёга, или прикидываешься им?.. Если мы не сдадим по накладной пятьдесят тонн этой рухляди, нам запчасти не продадут. А ты мне мозги полощешь "управлящий прииском имени Мандрикова сказал!" Ври складнее, мы не мандриковские и твоему управляющему не подчиняемся. Мы — от "Старта".

Вместо ответа, Сергей нагнулся над сиденьем и бутылку питьевого спирта ногой отодвинул вглубь кабины. Вроде, мешала ему бутылка. Меркулов хмыкнул.

— Глубоко пашешь, Серёга! Ладно, пошли в дом, сядем рядком, поговорим ладком…

Закопчённый внутри и прокопченный насквозь домишко — маленькая кухонька и такая же лилипутская комната. На кухне — с потолка провисли шматья прессованной пыли! — прислонились к чёрной прокопчённой стене два огромных ящика. В одном — лук, в другом — конфеты-подушечки, бывшие когда-то жёлтыми. Стол завален грязной посудой. На плите — чайник-негр. Не просто чёрный от копоти, а с налипшей в несколько миллиметров сажей…

В комнатушке — две железных кровати. На них спят два полуодетых, — или полураздетых! — старателя. Подле кровати — колом стоят носки.

Гаранин ухмыльнулся: уж не об этих ли носках анекдот? "Эй, приятель, ты когда-нибудь меняешь носки? Меняю. Но только на масло!"

На стенах: зачехлённая электрическая гитара, двухствольное ружьё, кусок олова — замысловатая абстрактная фигурка, сработанная природой! — и глянцевые фотографии голых женщин — порнуха японского производства. Таки долетели в этакую глухомань бесстыдные заморские пташки и морозов трескучих не боятся!

— Ладно, бикицер, хватит глазеть, — буркнул Меркулов, — временно мы здесь. У нас квартиры в Питере. А в квартирах, смею тебя уверить, есть всё, что необходимо цивилизованному человеку… Ты, Серёга, какой институт кончал?

— Институт?..Восемь классов и коридор, — ответил Гаранин и улыбнулся. — Мало?

— Маловато. Н-да! А, говорят, ваши…по нации…

Но Гаранин его перебил.

— А разве это так важно?

— Важно, — ответил Меркулов серьёзно, — вот, лично я, окончил Ленинградский политехнический, аспирантуру, защитился…

— Стало быть, доцент-процент! — засмеялся Гаранин.

— Ага. Кандидат технических наук…А те двое, что спят, тоже с инженерным высшим образованием.

— С образованием и…сюда!? — Гаранин покрутил головою.

— Сюда. Деньги нужны. Для жизни гроши треба. А образование, высшее образование, много чего даёт! Мы вполне, с нашими знаниями обходимся без многих узких специалистов!..Но здешний заработок засасывает…Лично я, — стукнул кулаком о стол Меркулов, — запретил бы находится на северах более шести лет.

— Вот и я наметил себе столько же, — сказал Гаранин, — отбуду здесь несколько лет, вытяну деньгу и… Да здравствует материк!

— Молодец, Серёга Гаранин!

Илья Меркулов локтем сдвинул немытые тарелки на край стола, протёр промасленным рукавом ватника доски с отколупленной краской.

— Ставь!

Гаранин выставил бутылку с ядовитой зеленой надписью "Спирт питьевой". Меркулов вытащил пробку, разлил спирт по стаканам.

— Согрейся! — пододвинул стакан ближе к Гаранину.