Команда бесстрашных бойцов

– Трофей, что ли, подцепили?

Расстояние до «спасателей» стремительно сокращалось.

– Старик, посиди внутри… на всякий случай. А я выйду. Иначе они будут кружить тут полночи, а заезда внутрь так и не найдут.

– Давай.

Даня точно высчитал место, где «Бобер» затормозит, а его водитель станет недоуменно искать въезд в «берлогу». Генерал подождал, пока все не произойдет в точности так, и вышел на дорогу. Грузовик… мля, не грузовик, а хламовник на колесах… подъехал тягачу под самую корму и тоже встал.

Из тягача выпрыгнула Катя, подбежала к нему и порывисто обняла. Даня, сжимая ее в объятиях, подумал, что этой ночью его руки будут ласкать другого человека. И, наверное, с этим другим человеком они впервые будут близки. Все свои живы, и я люблю ее… Нормальные люди называют это счастьем. Кате он сказал самое главное:

– Гвоздь жив-здоров и соскучился по тебе. Готовься слушать мемуары, как один ушлый грамотей задавил десяток ужасных Прялок.

– Тэйки со мной. И Немо. Даня… это было очень опасно?

– Да не особенно. Просто там толклось много народу…

Катя соорудила на лице гримасу непонимания. Генерал пожал плечами.

– Плюнь, Катя. Потом. А сейчас лучше скажи мне, милая, о чем я тебя просил, когда уезжал? Сидеть дома или переть за тридевять земель? А?

Она виновато потупилась:

– Извини. Я виновата.

– Мать, еще раз ослушаешься меня, и я просто шкуру с тебя спущу, – сказал он, сурово сдвинув брови.

Катя всплеснула руками:

– Ой, дура я старая…

Оба засмеялись.

– Кого ты подцепила, девушка моей мечты? – произнес генерал, показывая на грузовик.

Катя сразу посерьезнела:

– Даня… Братцевский замок пал. Здесь их княгиня и остатки команды.

– Что с ними делать-то?

– А я думала, ты знаешь…

– Ладно, сейчас буду знать… Зови-ка их.

Из грузовика вышли Елизавета и Гром.

– Княгиня Братцевская?

– Бывшая княгиня, Даня. – Голос ее был тих, и даже при столь скудном освещении видно было, до какой степени она бледна.

– Остались только вы двое?

– Еще пара малышей… наших с Философом.

«Долго им не продержаться, – прикинул Даня. – Малолетки всегда были самым уязвимым местом любой команды».

– Куда ты собираешься податься?

Она ответила, не задумываясь:

– Я хочу перейти к тебе в команду. Кончилась генеральша Лиза.

Даня помолчал с минуту. Потом поднял токер:

– Гвоздь, иди-ка сюда.

Кате генерал велел позвать Тэйки и Немо, а Елизавете – Грома. Когда все собрались, Даня заговорил так, как следует говорить человеку власти в особенно важных случаях:

– Эта женщина по имени Елизавета и этот мужчина по имени Гром хотят стать бойцами нашей команды. Он желает быть вашим братом, а она – вашей сестрой. Их желание высказано ими по их собственной воле, без принуждения. Они здоровы, сильны, могут носить оружие и сражаться. Все ли мои слова верны?

– Да, – ответила Елизавета.

– Да, – подтвердил Гром.

Даня выдержал паузу.

– Я спрашиваю вас, команда, желаете ли вы разделить с ними все, что у нас есть, как с братом и сестрой? Катя.

– Они нуждаются в поддержке и защите. Мы должны их принять.

– Тэйки.

– Мы уже сражались с ними бок о бок, это бесстрашные воины. Я не против.

– Немо.

– С ними мы станем сильнее. Я за, генерал.

– Осталось мое слово… Пришло время объединяться, и я хочу видеть вас рядом с собой. Гвоздь, ты впустишь их в свой дом?

– Пусть войдут в него.

Даня повернулся к братцевской команде.

– Слушайте, Елизавета и Гром. Воля команды такова: мы принимаем вас.

Те молча склонили головы.

– Опуститесь на одно колено, я готов услышать слова присяги.

В ночной тьме громко и твердо зазвучали два голоса:

– Я становлюсь частью команды и клянусь разделить с ней дело, пищу и судьбу, не оставить своих сестер и братьев в бою, защищать их против любого врага, а если потребуется, то и погибнуть вместе с ними. Я признаю власть генерала над своей жизнью и смертью, я клянусь повиноваться ему. Я становлюсь частью команды и клянусь помнить до последнего часа: команда должна жить…

Эпилог

Октябрь затянулся. Заморозки умягчились, пошли дожди, все еще добрые, теплые. Солнышко напоследок щедро грело московские развалины. Стояло почти полное безветрие, и звуки далеко разносились в неподвижном воздухе.

В первых числах ноября все разом переменилось. Ударил мороз, наложил на грязь оковы, разом спугнул последние листья на деревьях. Холодные ноябрьские дожди не стояли ни дня, сразу начался снегопад. Первую порошу за два дня сменила мягкая скрипучая перина. Солнце переоделось в блеклый зимний наряд. По утрам дома убого щурились, словно старые бродяги, у которых не осталось сил продолжать вечное странствие. В Москве сделалось тихо…

По снежным простыням в ничейные земли вошел карательный отряд.

ТЕКСТ-КЛЮЧ

Маяк Хааргад

Он плыл на лодке по кружеву каналов, а за рулевым веслом стояло призрачное существо, сплетенное, кажется, из белесых нитей, то сходящихся в орнаменты, древние, как юность преисподней, то сплетающихся в узлы, то расходящихся во все стороны, подобно колосьям в верхней части снопа. Легкая рябь тревожила лицо воды, принявшей сегодня изумрудный оттенок. Впрочем, вода в каналах вечного города Самат девственно чиста, вне зависимости от того, черна ее поверхность или посверкивает плавленым золотом, свинец ли, небесная ли лазурь или же молодая трава растворены в ее изменчивом наряде… Ее можно пить, зачерпнув ладонью, и всякий раз почувствуешь новый вкус: там был родник, тут – талый снег, а ближе к сердцу города встречаются места, где за бортом плещется легкое вино. Как знать, не молочные ли потоки омывают кисельные набережные Цитадели? – Туда он еще ни разу не заплывал… А здесь напиток в его ладони обращался простой, но изысканной сладостью горного ключа. Вода в канале была столь прозрачной, что в отблесках вечного заката, пляшущих на волнах, он мог разглядеть дно, устланное белыми и красными квадратами в шахматном порядке; по мраморным плитам тут и там неведомый архитектор рассыпал золотые монеты и крупные шарики жемчуга. Канал неглубок: человеку среднего, роста тут будет по грудь. Но никто почему-то не осмеливался потревожить спящее на дне сокровище.

Ему нравились кварталы, окружающие Истинную Обсерваторию на маяке Хааргад.

– Площадь Серебряных Слез, – объявил перевозчик.

Полушепот, в котором слышится, как где-то в отдалении перекатываются по тонкой деревянной доске маленькие каменные шарики, кубики, конусы, пирамидки… Перевозчик никогда не говорил громко; впрочем, здесь никто не имеет привычки повышать голос, гоготать или сквернословить. Это – город Тишины, теплого камня и холодного света.

– У таверны «Мистраль», – сказал он перевозчику.