Команда Смайли
Шрифт:
Пора уходить.
Но он не ушел – вернее, ушел не сразу. Еще с четверть часа, напрягая слух на случай появления пришельцев, Смайли высматривал и прощупывал, приподнимал и ставил на место, все еще выискивая плохо пригнанную пуговицу или любимый тайник за полками. Но на этот раз он не жаждал найти. На этот раз он жаждал подтвердить отсутствие. Только удовлетворившись в той мере, в какой это позволяли обстоятельства, он тихо вышел на площадку и запер за собой дверь. В конце первого марша ему встретился временный почтальон с повязкой ГПК [12] на рукаве, выходивший из другого коридора. Смайли дотронулся до его локтя.
[12]
Главная почтовая контора.
–
Почтальон порылся в своей сумке и вытащил конверт из бурой бумаги. Почтовый штемпель Парижа, пятнадцатый округ, дата – пять дней назад. Смайли сунул конверт в карман. В конце второго марша находился запасной выход на случай пожара, дверь открывалась только изнутри. Смайли мысленно отметил это, когда поднимался. Он нажал на поперечную перекладину, дверь поддалась; он спустился по отвратительной бетонной лестнице, пересек внутренний двор и вышел к пустынным конюшням, продолжая размышлять об упущениях противной стороны. Почему они не обыскали квартиру Владимира? Он не мог найти разумного объяснения. У Московского Центра, как у любой крупной организации, существовали свои твердо установленные правила проведения операций. Принимается решение убить человека. Выставляются пикеты у его дома, расставляются люди по пути его следования, создается группа убийства, и его убивают. В классическом стиле. В таком случае, почему не обыскать его квартиру? Владимир ведь был холостяком и жил в доме, где постоянно шныряют всякие люди! Тогда почему не послать к нему на квартиру кого-то, как только он вышел из дома?
«Потому что они знали, что нужные им бумаги у него при себе», – заключил Смайли. А обыск трупа весьма поверхностный, по мнению старшего инспектора. Предположим, никто им не помешал и они нашли то, что искали?
Он остановил такси, сказал шоферу:
– Байуотер-стрит в Челси, пожалуйста, рядом с Кингс-роуд.
«Поеду-ка я домой, – подумал он. – Приму ванну, все обдумаю. Побреюсь».
«Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести».
Смайли вдруг наклонился и, постучав по отделяющему от шофера стеклу, изменил направление. Когда они разворачивались, позади них с визгом остановился высокий мотоциклист, слез со своего мотоцикла с черной коляской и торжественно переставил его на противоположную полосу. «Лакей», – подумал Смайли, наблюдая за ним.
Лакей, который развозит на столике чай. Словно официальный эскорт, мотоциклист, сгорбившись и расставив локти, проследовал за ними по дальним окраинам Кэмдена, затем, держа положенную дистанцию, медленно поехал вверх по холму. Такси остановилось, Смайли нагнулся вперед, чтобы расплатиться. В этот момент темная фигура торжественно проехала мимо, приветственно подняв согнутую в локте руку.
ГЛАВА 8
Он стоял в начале проспекта, глядя на березы, которые, словно отступающая армия, рядами уходили вдаль, в туман. Темнота нехотя уступила место мраку. Вообще-то сумеркам пора бы уже спуститься: в деревне в старых домах сейчас пьют чай. Уличные фонари по обе стороны от Смайли, словно жалкие свечи, ничего не освещали в теплом и тяжелом воздухе. Смайли ожидал, что еще увидит тут полицию и огражденное веревками место, журналистов или хотя бы зевак. «Да ничего вообще не случилось, – буркнул он себе под нос, медленно двинувшись вниз по склону. – Не успел я уехать, как Владимир весело поднялся на ноги с палкой в руке, стер с лица страшный грим и отправился со своими приятелями-актерами выпить пивка в полицейском участке».
«С палкой в руке, – повторил про себя Смайли, вспомнив то, что сказал ему старший инспектор. – В левой руке или в правой?» «На его левой руке тоже следы желтого мела, – доложил ему уже в фургоне мистер Мэрготройд, – на большом и на двух первых пальцах».
Смайли пошел по проспекту, и темнота сомкнулась за ним, туман сгустился. Шаги его оловянным эхом звучали впереди. Ярдах в двадцати сверху костром в собственном дыму догорало бурое солнце. Но тут, в низине, стоял холодный туман, и Владимир был окончательно мертв. Смайли увидел следы шин, где стояли полицейские машины. Он отметил отсутствие листьев и неестественную чистоту гравия. «Что они тут понаделали? – подивился он. – Полили гравий из брандспойта? Соскребли листья в пластиковые мешки?»
Усталость сменилась какой-то новой, необъяснимой ясностью ума. Он все так же вышагивал по проспекту, желая Владимиру доброго утра и доброй ночи и вовсе не чувствуя себя при этом дураком, напряженно думая о канцелярских кнопках, и о мелках, и о французских
сигаретах, и о Московских правилах и выглядывая железный сарай у спортивного поля. «Рассматривай все последовательно, – скомандовал он себе. – С самого начала. Оставь сигареты – пусть лежат в шкафчике». Он дошел до перекрестка и, миновав его, стал подниматься в гору. Справа появились стойки ворот, за ними – павильон из зеленого гофрированного железа, судя по всему – пустой. Смайли пошел через поле – в ботинки тут же начала просачиваться вода. За павильоном оказался крутой голый склон – земля здесь вся была исцарапана следами от досок, на которых дети спускаются вниз. Смайли поднялся по откосу, вошел в рощицу и продолжал карабкаться вверх. Странно, но туман осел только в низине, на выступе его вообще не было. По-прежнему – ни души. Смайли повернулся и через рощицу зашагал к павильону. В этом всего-навсего железном сарае, открытом со стороны поля, из обстановки была только грубо сколоченная деревянная скамья, исцарапанная, с вырезанными ножом надписями; единственное живое существо растянулось на скамье, накрывшись с головой одеялом, из-под которого торчали коричневые сапоги. На мгновение утратив самообладание, Смайли со страхом подумал, не размозжено ли у него лицо тоже. Крышу поддерживали стропила; унылые зеленые стены с отслаивающейся краской оживляли высокоморальные изречения: «Шпана – элемент разрушительный. Такие люди не нужны обществу». Смайли на секунду задумался. «О нет, нужны, – захотелось ему возразить, – ведь общество – это конгломерат меньшинств». Канцелярская кнопка, как и говорил Мостин, оказалась на месте, как раз на уровне головы – в соответствии с лучшими традициями Саррата; медная головка этой штуковины была столь же новенькой и непримечательной, как и молодой человек, всадивший ее в дерево.«Следуйте к месту встречи, – гласила кнопка, – опасности не замечено».
«Московские правила», – снова подумал Смайли. Москва, где агенту требуется три дня, чтобы заложить письмо в тайник. Москва, где все, кто в меньшинстве, – шпана.
«Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести».
Меловая отметина Владимира о том, что сообщение понято, вилась желтым червем от кнопки вниз по столбу. «Возможно, старик беспокоился, не пойдет ли дождь», – подумал Смайли. Возможно, он боялся, что дождь смоет его отметину. А возможно, в волнении и по недосмотру чересчур нажал на мелок, как по недосмотру оставил свою норфолкскую куртку валяться на дне шкафа. «Встреча или вообще ничего, – сообщил он Мостину. – Сегодня вечером или никогда… Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести».
Тем не менее только человек настороженный обратит внимание на эту отметину, какой бы толстой ни была линия, или на блестящую кнопку, и даже такой человек не удивится этому, ибо на Хэмпстедской пустоши люди без конца оставляют друг другу записки и послания и далеко не все они шпионы. Случается, это дети, случается – бродяги, случается – верующие или организаторы походов с благотворительными целями, а то кто-то потерял собаку или кошку или же кто-то ищет особой любви и чувствует потребность объявить об этом с высоты холма. И никоим образом не всем разворачивают лицо выстрелом в упор из орудия, применяемого для убийства Московским Центром.
И с какой же целью? В Москве – в ту пору, когда Смайли со своего места в Лондоне отвечал за Владимира, – этот метод применяли в отношении агентов, которых следовало убрать в одночасье, – сухие ветки в любой момент могут упасть на дорогу никогда не заказанную, чтобы стать для них последней. «Не вижу опасности и следую, согласно инструкции, к условному месту встречи», – гласило последнее – и роковым образом ошибочное – послание живого Владимира.
Выйдя из павильона, Смайли прошелся немного назад той же дорогой, которой пришел сюда. И при этом старательно восстанавливал в памяти, словно черпал из архива, слова старшего инспектора о последнем пути Владимира.
– Эти галоши нам просто Богом посланы, мистер Смайли, – заявил старший инспектор. – Марки «Норт бритиш сенчури», с ромбовидным узором на подошве, сэр, почти не ношенные, да такой след нетрудно отыскать даже в толпе на футбольном матче, если б понадобилось!
– Я перескажу вам разрешенную версию. – Он говорил быстро, так как времени было мало. – Готовы слушать, мистер Смайли?
Смайли подтвердил.
Старший инспектор переменил тон. Беседа – одно дело, точные данные – другое. Излагая, он в подходящий момент освещал своим фонариком мокрый гравий на огражденном участке «Лекция с волшебным фонарем, – заметил про себя Смайли, – в Саррате я бы это записывал».