Команда

Сыч засмеялся и выплюнул в него еще и зуб.

– Ты пожалеешь об этом.
– процедил сквозь зубы Палыч, и кивнул жлобу за спиной Сыча.

Снова удар по голове, на этот раз слишком сильный. Сыч почувствовал, что падает куда-то во тьму, и, увидев в этом свое спасение, нырнул в беспамятство с головой. Но, как оказалось, ненадолго.

Пробуждение было скорым и мучительным. "Нет, нет, нет!": просил Сыч мысленно у кого-то: "Назад!" Всё его существо рвалось обратно - туда, где темно, тепло, и нет чернокостюмных отморозков. С пробуждением пришла боль. Голова гудела, левый глаз заплыл, и ничего не видел.

Палыч, снова усевшийся за стол, сделал вид, что Сыча ему искренне жаль:

– Посмотри, что с тобой стало...
– сколько горечи в словах, боже мой, - Мы не хотели доводить дело до такого...
– он вышел из-за стола, подошел к Сычу, присел на корточки и проникновенно заглянул в глаза, - Мы ж тебе помочь хотим, дурак...

В этот раз плевок в рожу удался на славу.

– Сука!!! Бл..дь!!! Бл..дь!!!...
– Палыч вскочил, громко и смешно матерясь.

...Что было потом, Сыч помнил смутно.

Кажется, его снова о чем-то спрашивали, и, получив очередную путевку на х..й, били, а Сыч только хохотал и плевался, стараясь достать до стола.

– Никак меня не зовут!!!
– кричал он, заходясь в истерике, - Грозный, суки!!! Иоанн Грозный!!! Агент ноль-ноль-семь!!! Нах..й иди, каз-злина!!! Врагу-у не сдае-ется...

Боли уже не было - она сохранилась в каком-то далеком углу сознания и не доставляла больше проблем. В собственном допросе Сыч принял роль стороннего наблюдателя, бесстрастного, и имеющего к происходящему весьма небольшой интерес. Как будто смотришь дрянное кино, но переключать канал бессмысленно, ибо остальные программы еще более унылы.

Сперва вопросы, потом удары, потом игра в "хорошего копа". Или наоборот. Или еще как-нибудь. Палыч не отступал от своего, и во всю мочь пытался Сыча расколоть, но тот колоться не хотел. Совсем. В голове мелькнул вопрос: почему они все еще не применили какой-нибудь пентотал натрия, но ответа бодрствующая часть сознания Сыча дать не могла.

Болело всё. Настолько сильно, что боль просто перестала ощущаться, а стала чем-то само собой разумеющимся, как дыхание или сердцебиение. Когда дознаватель в очередной раз, после вопроса о ФИО был послан, и направился к нему, закатывая рукава белоснежной рубашки, покрытой красными брызгами, Сыч понял: вот он - последний раз. Сейчас его ударят, и он не выдержит. Мозги и так уже были в состоянии, близком к отбивной, и этот удар их доконает.

Ну и хорошо.

Убить себя самому не хватило бы духу.

Прощайте, дамы и господа, товарищ Сыч сделал всё, что мог.

Как в замедленной съемке был виден каждый шаг Палыча - в мельчайших деталях, на которые, обычно, не обращаешь внимания. Складки на одежде и структура ткани, капельки пота и крови на лице, небольшой шрам на правом кулаке... Если бы левый глаз мог видеть, то деталей наверняка было бы еще больше.

Шаг.

Еще.

Рукава закатаны, куратор набирает побольше воздуха в грудь для того, чтобы резко выдохнуть во время удара и вышибить Сычу мозги.

Замах, рука начинает свое движение.

По виску стекает капелька пота, мышцы лица напряжены, в глазах безумные искорки - и как это Сыч не заметил их раньше?...

Голова Палыча лопается, как переспелый арбуз, орошая все вокруг красно-серыми брызгами. Пуля вошла в глаз, оставив аккуратную дырочку, зато, выходя из затылка, прихватила с собой большой кусок черепа.

Сыч закрыл глаза, и с облегчением потерял сознание.

24.

Жора и Салага тащили еле живого Сыча к машине через широкий двор трехэтажного загородного особняка, выстроенного в викторианском стиле.

– Давай-давай! Живее!
– кричал Дубровский, ведущий из карабина беглый огонь по окнам, откуда то и дело высовывалось какое-нибудь дуло и плевалось свинцом, - Да бросьте вы уже этот щит, мать его!!!

Анька отступилась от принципов, и взялась за автомат, из которого довольно профессионально сняла пару вражеских стрелков.

Картина была - ну прямо как из пафосного фильма про вьетнамскую войну. Два перепачканных чужой кровью бойца несут раненого друга, превозмогая раны (Жору достали из пистолета в руку, и еще пару раз в бронежилет), и усталость. Вокруг слышны выстрелы, земля то и дело взрывается фонтанчиками от попаданий. Крики, мат, кровь, коварные враги в особняке. Пафос и превозмогание. Вот только вместо вертолета - побитый "Форд" с кучей пулевых отверстий.

Жора все-таки выкинул щит, и дело пошло быстрее.

Друзья, беспрестанно крича, и матерясь на все лады, дотащили Сыча до машины, забросили его в салон, запрыгнули сами и устроились в давно разбитых окнах, прикрывая Дубровского и Аньку, которые свернулись и тоже запрыгнули в машину.

– А теперь - держитесь!
– завопила Анька, трогаясь, и всем, знакомым с ее стилем вождения, стало еще страшнее, чем было под обстрелом.

Соболь сорвался с места, заднюю дверь прошила очередь, одна пуля из которой угодила Салаге вскользь по каске, и улетела куда-то за окно. Кричали все. Анька - от осознания того, что Форд может в любой момент заклинить, и тогда они окажутся в глубочайшей заднице. Салага - от боли в шее и понимания, что он только что чуть не погиб. Жора - заодно с Салагой. Дубровский - потому, что сидел на переднем сиденье и молился не погибнуть от удара мордой о придорожную березу.

Один Сыч лежал себе тихонько и никому не доставлял проблем.

Спустя час, закипевший от бешеной гонки по проселку, микроавтобус стоял на обочине и испускал клубы пара.

Команда в полном составе торчала в салоне и пыталась не мешать Аньке реанимировать Сыча. Когда тот открыл глаз, все сказали дружное радостное "О-о-о!", но Анька махнула рукой, и все тут же заткнулись.

– Ребята...
– хрипло сказал Сыч, улыбаясь почти полностью беззубым ртом, и глядя на присутствующих единственным работоспособным глазом, - Я ничего им не сказал... Ничего... Не сказал... Нах..й только посылал.
– он улыбнулся шире, и хотел сказать что-то еще, но закашлялся.

– Молодец!
– похвалил его Жора, - Наш человек.

– Ты-то тут откуда?...
– спросил Сыч, глядя на него, - Ты ж с Гавриловым был... Хрен ли ты там делал? Я думал, ты на Кавказе...

– Если я скажу, ты не поверишь.

– А если поверю? Я сейчас в таком состоянии, что в любую хрень поверю... Заодно и скажи, как вы меня нашли.

– Ну, если в двух словах...
– задумался Жора, - Короче, всё так завертелось... Я теперь агент ФСБ, отдел внутренних расследований. Был приписан к Гаврилову, якобы, в качестве охранника. А на самом деле смотрел за ним, собирал всякий компромат. Он меня с руками оторвал, когда узнал, что я в спецназе служил.

– Либо мне совсем отбили голову, - задумался Сыч, - Либо тут происходит какая-то херня. Отдел внутренних расследований, вроде как должен заниматься расследованиями внутри ФСБ, а не МВД...

– Я ж говорю - всё ой как непросто.

– Ага... А нашли меня как?

– Я доложил своим, когда вы генерала у меня из-под носа увели. Про то, что это были вы, не сказал, но они и сами знали. Сказали, что вы засели в охотничьем домике где-то в глуши и дали координаты дома Аксенова.

– Аксенова?...