Командарм Дыбенко(Повести)

Лучшие товарищи были вырваны из нашей семьи. На кораблях повеяла сырым, могильным смрадом. Все притихло. Забились по кубрикам, по трюмам, в кочегарках. Только те, которые принимали активное участие в подготовке восстания и не были арестованы, не теряли надежды и верили, что рано или поздно им удастся сорвать оковы рабства».

На флоте стали «закручивать гайки». За малейшие проступки сажали в карцер на хлеб и воду. Корабли из Кронштадта да и других баз вывели в море, экипажи лишили берега. Весь минный отряд, в том числе и «Двину», отправили в Биёркозунд, рассредоточили в шхерах. Командиры старались до предела загрузить матросов. Ежедневно по многу часов проводили шлюпочные учения. Охота перехитрил «бдительное начальство», подобрал команду из надежных матросов, уходил в шхеры, выбирал маленький островок, высаживал на него свой «десант» и начинал занятия.

Из письма В. И. Ленина к А. М. Горькому. Август 1912 года.

«А в Балтийском флоте кипит! У меня был в Париже (между нами) специальный делегат, посланный собранием матросов и социал-демократов. Организации нет, — просто плакать хочется!! Ежели есть у Вас офицерские связи, надо все усилия употребить, чтобы что-либо наладить. Настроение у матросов боевое, но могут опять все зря погибнуть».

На Балтике задули штормовые ветры. 14 сентября Эссен, решив, что матросы уже позабыли июльские события, вернул корабли в базы на свои постоянные места…

В декабре 1912 года Дыбенко уезжал в Гельсингфорс, получив назначение на линкор «Император Павел I». Побывал на Цитадельской у Охоты. От него узнал, что Волков с крейсера «Николаев» и Свояк с морзавода арестованы.

— А началось с Волкова, — рассказал Охота. — Товарищ он верный, да вот не совсем усвоил железные законы конспирации. Шпики давно за ним следили. Арестовали его накануне готовившегося восстания. При обыске нашли список активистов-подпольщиков, их тут же всех переловили… В нашем деле малейшее притупление бдительности приводит к большим провалам. У себя на «Двине», сам знаешь, мы никаких списков не ведем. Система «пятерок» себя полностью оправдала. Петроградский комитет РСДРП уже в июле, сразу же после восстания, рекомендовал наш «метод» распространить на все корабли флота.

Слушая Охоту, Дыбенко думал: «Теряем хороших людей. Сколько их уже вырвано из наших рядов!»

— Узнай, пожалуйста, и сообщи с оказией, за какие грехи спровадил Небольсин в штрафной батальон Василия Марусева, — сказал Охота. — Произошло это до июльских событий.

Расстроился Дыбенко: он надеялся встретить Васю на линкоре. Охота словно прочитал мысли друга:

— Запомни имена наших товарищей в Главной базе: на крейсере «Диана» — матрос Павел Мальков, большевик, он поможет установить нужные связи. На «Гангуте» — Василий Полухин, а также унтер-офицеры 2-й статьи Григорий Ваганов и Франц Янцевич, беспартийные, но люди верные, можешь на них положиться… — Назвал унтер-офицер еще некоторых активных подпольщиков в Главной базе.

Друзья обнялись. Охота признался, что собирается уходить с флота.

— Двадцать пять лет протрубил, лучшие годы прошли на кораблях и в экипажах. Может, еще успею в Кронштадте отметить свое сорокапятилетие — и прощай, Балтийское море! Товарищи предупредили. Попал я, брат, на подозрение полиции. А на каторге или в казематах «Толстой Маргариты» доживать век мало радости.

Пожав друг другу руки, друзья расстались.

Вспоминая «Двину», Дыбенко запишет о своем учителе:

«Сменный руководитель Охота, будучи участником революционного движения в 1905 году, все свободное время уделял подготовке новых кадров борцов за светлое будущее».

Одним из таких борцов стал Павел Дыбенко, вступивший в РСДРП на «Двине» в июле 1912 года. Рекомендовал его Павел Свистулев, член партии с 1909 года.

Глава четвертая Главная база флота

По скованному льдом заливу, отделявшему Кронштадт от Ораниенбаума, свирепый декабрьский ветер гнал колючую снежную пыль. Чтобы не обморозить лицо, моряки шли боком. «Сурово провожает нас Кронштадт, как-то встретит Гельсингфорс», — думал Дыбенко.

Матросы, перегоняя друг друга, устремились в здание, чтобы захватить местечко поближе к дышащей жаром черной круглой печке.

— Василь Милыч, а что, в Гельсингфорсе такая же проклятущая погода? — стряхивая с шапки снег, спросил Дыбенко сидящего рядом моряка.

Василий Милыч Пернатый из старослужащих, лицо обрамляли черные пышные баки и небольшая бородка; служил он в крепости Свеаборг, в Кронштадт приехал к брату, унтер-офицеру минной школы.

— Вот в такую ледяную метель отстоишь «собачку» [4] у андреевского флага, тогда узнаешь, какова она, погода в Главной, — отозвался Пернатый.

4

Вахта «собачья», или «собачка», в старом флоте называлась вахта с 0 до 4 часов.

Послышался паровозный гудок. Не успев отогреться, матросы выбежали на платформу.

…Поезд прибыл в столицу. Через город шли строем. На Финляндском вокзале уже ожидал состав, только теперь не пассажирский, а товарный. Спать не ложились. Всю ночь грелись у раскаленной докрасна времянки, разговаривали. Всех волновало: как-то будет там, в Главной?

«Старики», неоднократно ездившие по этой дороге, «познавшие полузаграничную Финляндию», рассказывали о знаменитом водопаде Иматре, о шестидесяти тысячах озер, переполненных рыбой. Дыбенко слушал, не отрывая глаз от приоткрытой двери. Среди пушистого снега мелькали уютные хутора, одинокие домики с островерхими черепичными крышами. И всюду лес — ели, сосны, осины, березы… «Все как у нас в России, а непохоже».

Матросы стояли на каменной стенке, смотрели на гавань и, казалось, не решались ступить на деревянные дорожки, проложенные по льду к каждому кораблю.

За спиной Гельсингфорс, но город сейчас никого не интересовал. Чуть правее высились занесенные снегом острова Свеаборгской крепости. «На самом крутом и самом красивом — Лагерном — похоронены герои Свеаборгского восстания, — вспомнил Дыбенко слова Охоты. — Обязательно сходи». Павел взором окинул просторы Главной базы Балтийского флота: внутренний и внешний рейды, гавани — Южную, Западную, Сернэс… Перевел взгляд с дредноутов на крейсера. Всюду корабли, корабли… У каждого свое имя и постоянное место. И где бы он ни плавал, возвращаясь в гавань, швартуется на свою бочку, место сохраняется за ним до тех пор, пока высокое флотское начальство не припишет к другой базе или отправит в ремонт, а то и на переплавку как отслуживший срок.

Матросы пошагали по дощатым пастилам на свои «железки». Поднялся на высокий борт дредноута «Император Павел I» и Дыбенко, за ним следовали товарищи. На палубе рядом с трапом стоял бравый лейтенант. Это Ланге.

По правую руку от него усатый боцманмат объявил:

— Запомните, моя фамилия Павлов. А ну шагом марш «принимать пищу».

После обеда сам командир линкора пожелал познакомиться с «молодым пополнением». Новичков построили в носовой части под орудиями главного калибра. Небольсин несколько раз прошелся перед строем. Задавал вопросы. Ответы не нравились, срывающимся на крик голосом обзывал матросов подлецами, дураками, мерзавцами.

— Гордитесь, подлецы, что попали на лучший корабль Балтийского флота. Гордитесь, но всегда помните 109-ю статью Военно-морского устава о наказаниях. — И словно вихрь налетел на офицера. Он побагровел, заговорил о матросах, арестованных 22 июля и находившихся под следствием, грозился «свернуть бунтарям шеи», «скрутить в бараний рог», «загнать в тартарары…».

Излив гнев, Небольсин приказал распустить строй.

Дыбенко стал матросом-электриком 5-й роты. Снабдили его личным номером из трех цифр, по которым определялись боевая часть, смена и пост. Специальность он знал превосходно. Старослужащие быстро подметили, что пришел дельный электрик, отнеслись к нему как к равному. Вскоре Павел познакомился с большевиками, членами судовой подпольной организации. Подружился с матросом-машинистом из 6-й роты Федором Дмитриевым. Он предупредил, кого следует остерегаться.