Командир Гуляй-Поля

– Это не так, совсем не так! – Махно незаметно для себя начал горячиться. – У вас неверные сведения об украинской деревне. Я сам, лично, – Махно ткнул себя кулаком в грудь, – являюсь организатором нескольких крестьянских батальонов и что-то не помню, чтобы мы встречали австрияков хлебом-солью. От нашего хлеба с солью они бегают, как козы от чугунка с кипятком. И вообще, товарищ Свердлов, украинское крестьянство могло бы организоваться в могущественную революционную армию, только нам очень важно знать, что войну с немцами ведем не мы одни – есть еще и единый революционный фронт. А красногвардейские отряды, о которых вы говорите, – это не отряды, а, извините, недоразумение…

Свердлов вскинулся – ему сделалось неприятно:

– Это как так?

– Те отряды, что были у нас, вообще боялись отходить в сторону от железных дорог – они все время держались железок… Если видели, что бой разворачивается не в их пользу – мигом прыгали в вагоны и укатывали восвояси. Паровозы у них всегда стояли на парах, удирали они без оглядки. Только пыль столбом поднималась.

– Неужели это так? – неверяще спросил Свердлов.

– Да, – подтвердил Махно, – это так. Красногвардейские отряды всегда держались и держатся своих эшелонов и отступают вместе с ними, зачастую вообще не зная, где находится противник. Что же касается какой-нибудь деревни, расположенной в двадцати километрах от железки, то там они вряд ли когда появятся – не придут и не вооружат население винтовками. Хотя должны и прийти, и вооружить, и более того – сходить с крестьянами в первый бой… Но этого, товарищ Свердлов, не было ни разу. Я таких случаев не знаю.

Нестору Махно нравилось, как он говорит – убедительно, с напором, громко, четко, мысли формулируют умно – он видел, как у Свердлова темнели глаза – значит, рассказ гостя брал председателя ВЦИКа за живое.

– И вы, товарищ, можете назвать фамилии командиров таких отрядов?

– Могу. Богданов, Свирский, Саблин…

– Доверия в крестьянской массе к этим командирам, вы считаете, не было никакого?

– Абсолютно никакого. Хотя сами крестьяне видят в революции единственное средство избавления от гнета помещиков, богатеев-кулаков, а также тех, кто им верно служит – чиновников.

– Да-да-да. – Свердлов, соглашаясь с Махно, покивал часто головой, что-то черкнул у себя в блокноте, потом, взяв у гостя квиток, дающий право на проход в Кремль, что-то написал в нем размашисто. – Значит, так, товарищ… Давайте договоримся следующим образом: вы завтра зайдете ко мне в час дня снова, и мы вместе отправимся к товарищу Ленину. Не опаздывайте, пожалуйста. Вот вам пропуск, я его продлил, – Свердлов отдал Махно квиток, энергично потряс гостю руку. – До завтра!

Щеки у Свердлова были бурыми, нездоровыми, в сеточке темных сосудов – видно было, что человек этот – хворый. Махно ответил на рукопожатие хозяина кабинета также энергично.

«На другой день, ровно в час дня, я был опять в Кремле у председателя Всероссийского Центрального комитета Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов – тов. Свердлова, – написал впоследствии Махно [5] . – Он провел меня к Ленину. Последний встретил меня по-отцовски и одной рукой взял за руку, другой, слегка касаясь моего плеча, усадил в кресло. Затем попросил Свердлова сесть, а сам прошелся к своему, по-видимому, секретарю или переписчику и сказал ему:

5

Стиль его, орфография, сокращения – подлинные, к ним ни рука автора, ни рука редактора этой книги не имеют права прикасаться.

– Вы, пожалуйста, закончите это к двум часам, – и лишь тогда сел напротив меня и начал расспрашивать».

Лицо у Ленина было, как и у Свердлова, нездоровым, лоб – серым, глаза – усталыми.

– Из каких вы, товарищ, местностей? – первым делом спросил Ленин, и Махно понял, – чутье он имел отменное, – что перед ним человек, что называется, конкретный – задает конкретные вопросы, надеясь получить конкретные, очень точные ответы.

Махно невольно подобрался, ответил сжато, красочно, четко, постарался в нескольких словах даже описать родное Гуляй-Поле, добавив гордо, что в селе есть металлургический завод. Отметил про себя, что Ленин в ответ одобрительно приподнял одну бровь.

– Как крестьяне ваших местностей восприняли лозунг «Вся власть Советам на местах!»? – картавя больше обычного, спросил Ленин, сунул правую руку за пройму жилетки – он был в жилетке, пиджак его висел на спинке стула.

Махно неожиданно подумал о том, что Ленин держит руку так, чтобы не пожимать руки всем, кто приходит к нему в кабинет – в конце концов это ведь неприятное занятие, требующее дополнительной гигиены.

– И как реагировали крестьяне на действия врагов этого лозунга вообще и Украинской Центральной рады, в частности? – Ленин потер пальцами усталые глаза.

– Крестьяне и за винтовки брались, и в батальоны объединялись по своей инициативе, Владимир Ильич… Это было не раз. Австрияки с вартой боятся крестьян, очень боятся. Что же касается лозунга «Вся власть Советам на местах!», то он был воспринят крестьянами, как и положено – по-крестьянски, со всей душой, отождествляется непосредственно с самим сознанием и волей трудящихся, с тем, что сельские, волостные, рабочие советы есть не что иное, как единицы революционного группирования и хозяйственного самоуправления на пути жизни и борьбы трудящихся с буржуазией и ее прихвостнями – правыми социалистами и их коалиционной властью…

В ответ на это длинное выступление гостя Ленин удивленно приподнял рыжеватые брови – судя по тому, что в разговоре он трижды возвращался к тому, как крестьяне относятся к лозунгу «Вся власть Советам на местах!», тема эта особенно волновала его. Махно стремился отвечать так, как наметил в самом начале встречи – «литературно», с неким философским наполнением – похоже, эти ответы Ленину нравились, напрасно Махно сомневался… Каждый раз рыжеватые брови Ленина удивленно приподнимались.

Обстановка в кабинете вождя была простая, мебель – неказистая, словно бы ее вывезли из ближайшей гимназии, хороша была только большая зеленая лампа с литым бронзовым основанием, стоящая на длинном старом столе. Махно отметил про себя, что Ленин был доступен, прост в разговоре, по-хорошему въедлив, если чему-то не верил, то в разговоре к этому обязательно возвращался, сопоставлял ответы… Складывалось впечатление, что Ленин старается поймать собеседника не на словах, не на тексте – на запятых; другого человека это бы точно обидело, но только не Махно – Нестор решил, что он раскусил Ленина, и улыбнулся довольно.

«Далее мы перевели разговор на другие его вопросы, – записал Махно. – И на один из них – на вопрос о “красногвардейских отрядах и их революционном мужестве, с которым они защищали наши общие революционные достижения”, – Ленин заставил меня ответить ему подробнейшим образом. Этот вопрос, видимо, беспокоил его, или же он восстанавливал в памяти то, что еще так недавно проделано было красногвардейскими группами и отрядами на Украине, проделано как будто успешно, с достижением той цели, которую Ленин и его партия ставили перед собой и во имя которой посылали эти группы и отряды из далекого Петрограда и других больших городов России на Украину».

Нестор отметил, что от Ленина исходила какая-то особая энергия, он словно бы был начинен ею, энергия эта преображалась у Ленина в физическую силу, делала речь и поступки этого человека значительными, и Махно, зачастую неуступчивый, своенравный – подчиняться он не любил и не умел, – ощущал в себе некую тягу к Ленину, он готов был подчиниться любой команде вождя…

Это ощущение он сохранил в себе надолго. Хотя с Лениным они больше не встречались.

Лето восемнадцатого года выдалось на Украине жаркое: на небе ни одного облачка, глубокая белесая высь сухо звенела, подрагивала горячо, пысила искорьем, как плохо протопленная печка, по ночам землю освечивали огромные таинственные всполохи, похожие на орудийные выстрелы.